Читаем без скачивания История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства - Мирча Элиаде

Маркион разделяет основы гностического дуализма, не разделяя, правда, его апокалиптической нaпpавленности. Его дуалистическая система противополагает Закон и Право, установленные Ветхозаветным Богом-творцом, Любви и Евангелию — откровениям Благого Бога. Последний посылает своего сына, Иисуса Христа, освободить людей от рабства Закона. Иисус воплощается в теле, которое, не будучи материальным, способно чувствовать и страдать. В своей проповеди Иисус славит Благого Бога, но избегает уточнения, что речь идет не о Ветхозаветном Боге. Тем не менее именно из проповеди Иисуса Яхве узнает о существовании некоего трансцендентного Бога. И в отмщение предает Иисуса его гонителям. Но смерть на кресте несет спасение, так как своей жертвой Иисус выкупает человечество у Бога-творца. Все же мир остается во власти Яхве, и «верные» будут подвергаться гонениям до скончания века. Только тогда откроет себя Благой Бог: он соберет «верных» в Царствии Своем, а все прочие, весь их мир и Бог-творец, будут уничтожены.

Другой самаритянин, по имени Менандр, ввел гностическое учение в Антиохии. Он называл себя Искупителем, сошедшим с небес, дабы спасти людей (Ириней."Аdvеrsus haereses", 1, 23, 8). Крещеные им становились "превыше ангелов". Его духовный наследник, Саторнил (который подвизался в Антиохии прибл. между 100 и 130 гг.) противопоставлял сокрытого Бога Богу иудеев, всего лишь набольшему у ангелов-творцов. Он порицает институт брака, объявляя его сатанинским делом (Ириней, 1, 24, 2). В его богословии главенствует дуализм. По Иринею, Саторнил первым заговорил о двух категориях людей: тех, кто причастен, и тех, кто не причастен к небесному свету.

Серинтий, иудео-христианин, современный Иоанну (Ириней, III, 3, 4), учит, что мир был сотворен демиургом, не знавшим истинного Бога; вот первое проявление гностицизма stricto sensu. По Серинтию, Иисус — это сын Иосифа и Марии; при его крещении Христос снизошел на него в виде голубя и открыл ему Неведомого Отца, а потом, перед Страстями, снова вознесся к Богу-Отцу (Ириней, I, 28).

Иудео-христианский гностицизм, распространенный в Азии и Сирии, проник и в Египет. Серинтий поселился в Александрии, где ок. 120 г. Карпократ обнародовал сходное учение: Иисус является сыном Иосифа, но его освятила "сила небесная" (Ириней, 1, 23, 1). Тот, кого осенит эта сила, становится равным Иисусу и могущим совершать те же самые чудеса. Специфической чертой карпократовского гнозиса является его радикальный аморализм; "кажется, что он поднял гностический мятеж не только против иудейского Бога, но и против закона".[733] Василид, другой александриец, современник Карпократа, дает первый синтез учений, проповедуемых адептами Симона Волхва. Он разрабатывает пространную и сложную космологию гностического толка, умножая в умозрении небеса и правящих ими ангелов: он насчитывает их 365.[734] Василид полностью отвергает иудейский Закон: Яхве является лишь одним из ангелов-творцов мира, хоть и ищет над последними власти и стремится их всех себе подчинить (Ириней. 1, 24, 4).

Самым значительным учителем-гностиком был, вне всякого сомнения, Валентин, один из величайших богословов и мистиков своего времени. Родившийся в Египте и получивший образование в Александрии, он учительствовал в Риме между 135 и 160 гг. Но из-за того, что ему не удалось получить епископский сан, он порвал с Церковью и покинул Город.[735] Разрабатывая свою грандиозную систему, Валентин ставит перед собой цель объяснить существование зла и падение души не с точки зрения дуализма — т. е. вмешательством антибога, — но как драму, произошедшую внутри самого божества. Невозможно вкратце передать блестящий и смелый валентинианский синтез. Но краткий пересказ, тем не менее, имеет свои преимущества: можно опустить длинные генеалогии, «эманации» и «проекции», приводимые с натянутой монотонностью, дабы указать на корни и объяснить природу драматического события, затронувшего все реальности, — космические, жизненные, душевные и духовные.[736]

Согласно учению Валентина, Отец, абсолютный и трансцендентный первопринцип, невидим и непостижим. Он сочетается со своей супругой, Мыслью (Ennoia), и порождает 15 пар эонов, в целокупности составляющих Плерому.[737] Последний из эонов, София, ослепленная желанием познать Отца, вызывает кризис, в результате чего рождаются зло и страсти. Изгнанная из Плеромы, София и ее уродливые творения порождают низшую мудрость. В горнем мире сотворяется новая пара, Христос и его женская половина, Святой Дух. Наконец, восстановленная в своем изначальном совершенстве, Плерома порождает Спасителя, также названного Иисусом. Нисходя в дольние миры, Спаситель создает "невидимую материю" с гилическими (материальными) элементами, про исходящими из низшей Мудрости, а из душевных элементов он создает Демиурга, т. е. Бога Бытия. Последний не знает о существовании горнего мира и считает себя единственным Богом. Он творит материальный мир и соделывает, одушевляя их своим дыханием, две категории людей, «гилических» (вещественных) и «психических». Но духовные элементы, происходящие из высшей Sophia, вводят себя в дыхание Демиурга без его ведома и порождают род "пневматиков".[738] Для того, чтобы спасти эти духовные частицы, ставшие пленницами материи, Христос спускается на землю и, не воплощаясь в собственном смысле этого слова, открывает освободительное знание. Так, пробужденные гнозисом, пневматики, и только они, возносятся к Богу.

Как отмечает Ханс Йонас, в системе Валентина материя обладает духовным происхождением и объясняется божественной историей. Материя, по сути, является неким состоянием или «страстью» абсолютного Существа, а в более точном смысле — "застывшей внешней экспрессией" этого состояния. Неведение ("слепота") Софии — вот первопричина существования Мира[739] — идея, напоминающая индийские концепции (разделяемые различными школами веданты и санкхья-йоги). И совсем как в Индии, неведение и ведение характеризуют два типа онтологий. Ведение, знание, составляет первоначальное условие Абсолютного; неведение — это следствие разлада внутри Абсолюта. Но спасение, обретаемое в знании, равнозначно космическому событию (ср.: Jonas, р. 175). Спасение последнего «пневматика» будет сопровождаться уничтожением мира.

§ 230. Гностические мифы, образы и метафоры

Амнезия (т. е. утрата собственной идентичности), сон, опьянение оцепенение, плен, падение, тоска по утраченной родине выстраиваются в ряд типично гностических символов и образов, несмотря на то, что придумали их вовсе не учителя-гностики. Обратившись к Материи и желая познать плотские утехи, душа теряет себя. "Она забывает о своей родине, своем подлинном источнике, о своей вечной сущности".[740] Самый драматический и трогательный образец гностического мифа об амнезии и анамнезе представляет собой "Гимн о Жемчужине", дошедший до нас в Деяниях Фомы. Некий принц приезжает с Востока в Египет на поиски "прекрасной жемчужины, которая укрыта посреди Моря, море обвито змеем, змей издает громкий шип". В Египте его берут в плен местные жители, кормят своей едой, и принц забывает, кто он и что он. "И забыл я, что был царским сыном, и служил я их царю; забыл я о жемчужине, за которой послали родители мои, и под действием пищи их впал я в глубокий сон". Но родители принца узнали о том, что с ним произошло, и послали ему письмо. "Пробудись, восстань ото сна и услышь слова послания нашего. Вспомни, что ты — царский сын. Взгляни, в какое рабство ты впал. Вспомни о жемчужине, ради которой послан был ты в Египет". Письмо прилетело в образе птицы-орла, опустилось на принца и превратилось в слово. "От голоса и от шелеста я пробудился и восстал ото сна. Я подобрал письмо, облобызал, сорвал печать, прочел (…). Вспомнил я, как был сыном царственных родителей (…) Вспомнил я о жемчужине, ради которой послан был я в Египет, и принялся заклинать змея, издававшего громкий шип. Я усыпил его, закляв, затем произнес над ним имя отца своего, унес жемчужину и почел себя должным вернуться в родительский дом".[741] Вот миф о "Спасенном Спасителе", Salvator salvatus, в наиудачнейшем варианте. Добавим, что для каждого мифологического мотива в различных гностических текстах можно найти свои параллели.[742] Море и Египет — это общепринятые символы материального мира, в который погружается человеческая пленница-душа и сам призванный освободить ее Спаситель. Нисходя по «небесам», герой совлекает с себя" светоносные ризы" и облачается во «вретище», уподобляясь местным жителям; это "плотяные ризы", тело, в которое он воплощается. В момент вознесения он встречает светоносные ризы, "подобные ему самому", и понимает, что этот «двойник» И есть его подлинное «Я». Встреча с трансцендентным «двойником» напоминает иранскую концепцию небесного образа души, dаena, встречающей покойного на третий день после его смерти (ср. т. 1, § 111, с библиографией). Как отмечает Ионас, открытие этого трансцендентного начала в самом Себе составляет главный элемент гностической религии.[743]