Читаем без скачивания Наш Современник, 2005 № 12 - Журнал «Наш современник»

Тогда абсурдная ситуация с московской литературной тусовкой рассыплется и рассосётся сама собой, тогда, скажем, романы большого русского писателя Виорэля Ломова, живущего в Новосибирске, будут читаемы и любимы всей Россией, а его фанатам и поклонникам не надо будет скачивать их из Интернета с сайта «Сибирских огней». Тогда всё встанет на свои места, и многие из персонажей прошедшего парижского 25-го Салона потускнеют и исчезнут как бесы сумерек, вас будет с кем сравнивать, господа, вам трудно будет любоваться лишь друг другом и водить хороводы с песнями взаимной хвалы.

И, разумеется, добавил я, необходимо в обязательном порядке восстановить библиотечную подписку в масштабах страны на все «толстые» литературные журналы. Без периодики нет литературы, по крайней мере последние 200 с лишним лет в России было именно так. Увы, как показывает мой личный опыт последних шести лет, без участия государства, без поддержки государства это невозможно.

Вослед этим моим словам послышался громкий хохот Татьяны Никитичны Толстой, демонстративный, говорящий: что, снова под крыло государства захотели? Но вельможная валькирия и сама не брезгует пользоваться для своих изданий помощью государства, а её ближайший сподвижник г-н Швыдкой 9 ноября прошлого года в Новосибирске в ответ на мой вопрос вынужден был признать, что бюджетная подписка — единственный на сегодня возможный способ сохранения «толстых» журналов, уникального для мировой культуры явления, и что такая помощь московским и питерским журналам (не всем) таки оказывается.

После «круглого стола» сама собой разыгралась ещё одна значимая сценка, участниками которой были В. Казаков и Т. Толстая.

Высокий и статный, Казаков уже на выходе из зала Чехова навис над мрачной ведущей «Школы злословия» и даже как бы слегка полуобнял:

— Спасибо, Татьяна Никитична, что почтили нас своим присутствием, что мужественно выдержали нападки в ваш адрес, поверьте, мы это оценили и…

— Не прикасайтесь ко мне, не смейте этого делать! А что касается дурацкого доклада вашей Большаковой, то мне всё это по … — Последовало экспрессивно окрашенное ненормативное словечко, которое с точки зрения его буквального смысла у ни в коей мере не могло выражать истины, поскольку у дамы, в силу органических особенностей, этого предмета нет и быть не может, уж в крайнем случае авторица бессмертного романа «Кысь» должна была произнести: «…мне всё это до …» (прошу прощения за столь подробный комментарий).

— И не надейтесь, — без паузы продолжила она, — не знаю, как вас там, но не надейтесь, что вам удастся стать новыми диссидентами, внутренними эмигрантами и вменяемой оппозицией, диссидентскую идею мы вам не отдадим. У вас ничего не получится!

— У нас всё получится! — жизнерадостно возразил Казаков.

И совсем коротко.

Стоп-кадры из пятидневной жизни Салона в павильоне у станции метро «Порт де Версаль».

Отразиться во всех взглядах, побывать в кадре всех телекамер одновременно, — попробуйте!

А Виктор Ерофеев словно раздробился на десятки дублей, присутствовал везде, всем галантно улыбался, непрерывно давал интервью и, по слухам, находясь между Жаком Шираком и Владимиром Путиным, умудрился смотреть в лицо и тому и другому, да так ловко, что ни разу ни к одному из них не повернулся задом, а на Путина, к тому ж, смог ещё и снизу вверх глядеть, что, надо сказать, при росте самого Ерофеева весьма затруднительно.

Однако же справился и — слава Богу!

Василий Аксёнов был в числе гостей, особо почитаемых. Французы составили для него отдельный график пребывания, где всё было расписано до минуты. И вот в некий момент между очередным выступлением и официальной встречей по этому графику В. Аксёнову надлежало есть сэндвич, запивая кофе-каппучино, тут его и подстерёг некий российский журналист (чуть ли не из «МК»). Не успел репортёр записать первый ответ, как опекуны нашего вольтерьянца, автора развесистой клюквы под названием «Московская сага», с позором изгнали журналиста, сопроводив это обидными тычками, но самое главное — ударом по голове батоном французского багета, так что тот с хрустом переломился пополам.

Аппетитная штука этот багет, особенно с мягким сыром и бокалом «Бордо»… Так и вижу, как крошки от батона рассыпаются по паласу, Аксёнов давится сэндвичем, а публика смеётся.

Ну, ничего, в ГУМе «Россия», недалеко от моего дома в Новосибирске, торгуют таким же, еще горячим. Всякий раз, когда мне захочется в Париж, можно отдать 15 рублей булочнице в ГУМе, разломить, услышать этот хруст, этот запах… и засмеяться «О-о-о, Шанз-Элизе!»

Со смущением глядя на Андрея Андреевича Вознесенского, почему-то вспомнил Рейгана. Тот, как известно, узнав о своей болезни, попрощался с американцами и до самой своей физической смерти нигде не появлялся.

Но у наших поэтов существуют жёны, которым надо оставаться на плаву — судя по всему, любыми средствами, даже торгуя именем своего еще живого мужа.

Руины Битова.

Он после тяжёлой операции, но во всём блеске интеллекта, как всегда, навеселе и во всеоружии барственного юмора.

На следующий день на интервью пришёл ещё более потрёпанный, но с банкой пива в руке. То похрустит алюминиевой жестью, то отхлебнёт.

Терпите, господа, художник всегда прав, это по-нашему!

Элегантный Евгений Бунимович, пребывающий словно бы в некой лирической задумчивости. Но о стихах его что-то давно не слышно. Сообщил мне, что они в Мосгордуме в десять раз законодательно снизили арендную плату для толстых журналов, и это, по сути, позволило избежать их закрытия.

Пример для подражания. Буду обращаться за помощью к Карелину.

Непринуждённо порхающая туша Димы Быкова.

Серёжа Самойленко звал его попить вина в ближайшем кафе, но тот, похоже, за свои кровные не настроен был этого совершать. Давайте, мол, лучше волочиться за француженками.

На официальном приёме у Жака Ширака Дима в своей манере попытался исподтишка поиздеваться над Путиным, спросив его: книги какого жанра он предпочитает? Но Путин по чекистской привычке улизнул — мол, не скажу, иначе вы все будете писать в этом жанре.

Новомодный Евгений Гришковец своего старого кемеровского кореша Самойленко был видеть рад, но — занят, увы, очень занят. Слава — штука обременительная.

Посетовал и уехал еще с одним выходцем из Кузбасса, находящимся в федеральном розыске по делу о покушении на Тулеева, г-ном Живило, ужинать в один из самых дорогих ресторанов где-то на верхней площадке Эйфелевой башни.

Похожий на буддистского ламу аристократической выправки Юзефович, за левым плечом которого маячила тень барона Унгерна.

Увивающаяся за Сергеем Филатовым и что-то усиленно втолковывающая ему Ирина Барметова.

Хищная и единолично владеющая истиной Наталья Иванова.

Тяжёлый и раздражённый Пьецух, флегматичный Олег Павлов, дружелюбный Валерий Попов.

Остальные — кучно, смазанно, как в калейдоскопе или в режиме ускоренного просмотра. Суета, тщеславные торги, соперничество и плохо скрываемая неприязнь.

Грустно и одиноко.

В Париже, на лужайке с бутылкой вина, куском сыра и французской булкой — куда веселее и краше.

Оревуар, соотечественники!

Вместо эпилога

Эдит принимала нас за городом в своем доме из четырёх комнат. Это в семидесяти километрах от Парижа, полчаса езды на скоростной электричке, деревня Лозер. Хотя сплошь застроенную нарядными особняками долину деревней можно назвать лишь с большой натяжкой.

Эдит преподает латынь и древнегреческий, она была несколько лет замужем за поэтом Александром Радашкевичем, спасла его от чёрной депрессии в Америке, вывезя во Францию в 80-х. В наследство от бывшего мужа она получила знание русского языка и любовь к России. Они дружат, хотя давно не живут вместе, Саша большей частью обитает в Богемии, но приехал на книжный салон встретиться с друзьями, в коих кроме меня он числит Равиля Бухараева и Лидию Григорьеву. В этом составе, включая ещё двух любящих литературу дам, мы и расположились за праздничным столом.

Эдит хрустальным голосом пела нам русские романсы, угощала вином, а разговор, блуждая в трёх соснах русской темы, так или иначе возвращался к проходящей ярмарке.

— Вы меня простите, я не знаю всех тонкостей того, что сегодня происходит в России, — её «р» было чуть приглушённым и дробным, — но мне кажется, что литература, приходящая к нам из Москвы, не совсем русская, по крайней мере, она очень сильно отличается от той, наполненной смыслом и значением, любовью и мукой, да, той великой литературы прошлого. И я скажу — совсем недавнего прошлого. В этой литературе был человек страдающий, это было уникально, ведь только вам присущи духовные поиски и метания, и лучше этой прозы не было. И Платонов, и Шолохов, а в конце XX века — и Распутин, и Айтматов, и Астафьев!