Читаем без скачивания Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус

Однако ни он, ни кто другой успеха не имели. Наконец Э.Ф.П. пришел ко мне за советом.

– Я умру от любви, – сказал он. – Не сплю, не ем, хуже работаю. Начну считать, а ее лицо появляется передо мной. Как растопить это гордое холодное сердце? Какой-нибудь способ есть, но какой?

Одно из утешений старости в том, что она помогает стоять в стороне от кипящего котла страсти и мирно, спокойно смотреть на его содержимое. Как старейшина здешних мест, я часто видел больше, чем пылкие и молодые участники событий. Мне было ясно, почему Клариссе неугодны ухаживания местных джентльменов, и я попытался объяснить это Эрнесту Плинлемону.

– Вы, молодые люди, не понимаете, – сказал я, – что Кларисса Фитч, по сути своей, склонна к романтике. Она пересекла Африку пешком, хотя быстрее и дешевле ехать поездом. Романтичной особе нужен романтичный друг. Вы, как и все прочие, пресмыкаетесь перед ней. Естественно, она сравнивает вас с ‘Мгупи Мгвумпи, и не в вашу пользу.

Он вылупился на меня и приоткрыл рот, отчего стал удивительно похож на рыбу, которую я как-то выудил в Брайтоне.

– С кем, с кем?

– С ‘Мгупи Мгвумпи. Если не ошибаюсь, он был вождем племени ‘Мгопи и произвел на вашу Клариссу большое впечатление. Не будь он черен, как туз пик, и не имей двадцати семи жен, а также сотни наложниц, что-то могло и выйти. Во всяком случае, недавно она мне сказала, что ищет человека, наделенного духовной мощью вождя, но посветлее и без жен.

– Да-а… – выговорил несчастный.

– Могу дать и другие сведения, – продолжал я. – Вчера она восхищалась героем какого-то романа, который носил сапоги и пинал ими возлюбленную.

Эрнест побледнел.

– Вы действительно думаете, что ей нужен такой… субъект?

– Да.

– А вам не кажется, что молодой человек с хорошим голосом, мягкий и преданный всем серд…

– Нет.

– Пинает сапогами! Во-первых, я не ношу сапог.

– Сэр Джаспер Медальон-Картерет при случае таскал свою подругу за волосы.

– Таскал?

– Да. Таскал.

– И мисс Фитч это нравится?

– Очень.

– Та-ак. Ясно. Понятно. Что же, спокойной ночи.

Эрнест ушел, опустив голову. Я с жалостью смотрел ему вслед. Надежды для него не было, и я понимал, как пусты разговоры о целительном времени. Он не принадлежал к сообществу, именуемому мотыльками, не перелетал с цветка на цветок. Специалист по морскому праву подобен зафрахтованному кораблю или идеальному бухгалтеру. Когда он любит, он отдает сердце навсегда.

Не надеялся я и тронуть Клариссу, однако думал, что должен сделать все возможное. Преклонные годы дали мне право на дружбу с девушками, а уж повернуть беседу к их личным делам – легче легкого. То, что у молодого покажется наглостью, оборачивается в старости участием.

Зацепившись за ее сетования на скуку (она уподобила здешнюю жизнь пустыне), я предположил, что надо бы выйти замуж. Она подняла прекрасные брови.

– За одного из этих кретинов?

Я вздохнул. Такие слова не сулили успеха.

– Вам не нравятся наши денди?

С губ ее сорвался смех, напоминающий звуки, которые издает попугай в перуанских джунглях.

– Кто-кто? В жизни не видела таких кроликов. Просто какие-то трупы, полежавшие в воде… – Она на мгновение замолчала. – Вот что, – продолжила она, – как, по-вашему, писательницы берут своих героев из жизни?

Я опять вздохнул.

– Вчера я читала двадцать шестую главу. Леди Памела на охоте спугнула собак, а сэр Джаспер тут же хлестнул ее нагайкой, чтобы знала свое место. Вот это я понимаю!

Я вздохнул в третий раз. Если женщина ждет не дождется демонического друга, только гениальный торговец подсунет Эрнеста. И все-таки я попытался.

– Один человек, – сказал я, – безумно любит вас.

– Не один, а штук пятьдесят, – возразила она. – Правда, это не люди, а медузы. Какую из заливных креветок вы имеете в виду?

– Эрнеста Плинлемона.

Она снова засмеялась, на сей раз – весело.

– О Господи! Этот, с «деревьями»!

– Простите?

– Вчера он к нам пришел, тетя подтащила его к пианино, и он спел «Но только Бог, о, только Бог способен дерево создать».

Сердце у меня упало. Я не думал, что мой подопечный сделает такую глупость. Надо было предупредить, что именно эта песенка лишает исполнителя последних остатков мужественности. Если бы Чингисхан или гунн Аттила пели «как много гнезд в его кудрях», они показались бы робкими и бесхребетными.

– Словом, – сказала Кларисса, презрительно улыбаясь, – вы назвали того, за кого я не выйду даже ради умирающего дедушки.

– У него гандикап – семь, – напомнил я.

– В каком спорте?

– Я имею в виду гольф.

– Что ж, я в гольф не играю, и меня это не трогает. Этот тип – самый угодливый из всех, а ваши места просто кишат подхалимами. Похож он на креветку с гастритом. Дохлый, чахлый, в очках. Спасовал бы перед… ну, казуаром. А что бы он сделал, если бы на него прыгнул лев?

– Несомненно, повел бы себя как истинный джентльмен, – отвечал я с некоторой сухостью, ибо мне претило ее высокомерие.

– Передайте ему, – сказала Кларисса, – что я бы на него не посмотрела, будь он единственным мужчиной на свете.

Я передал. Мне казалось, что лучше, как-то милосердней, ознакомить его с положением дел, чтобы он не изводил себя пустой надеждой. Отыскав его на седьмом газоне, где он отрабатывал короткий удар, я сообщил ему все, что слышал.

Конечно, он расстроился и, ударив сверху по мячу, загнал его в бункер.

– Заливная креветка? – переспросил он.

– Да. Заливная.

– Не выйдет за меня ради бабушки?

– Дедушки.

– Знаете что, – сказал Эрнест Плинлемон, – видимо, у меня мало шансов.

– Немного. Конечно, если бы вы стукнули ее по голове тяжелой клюшкой…

Он сердито нахмурился.

– Ни за что! Запомните, я ее не стукну. Лучше попробую забыть.

– Да, ничего другого не остается.

– Сотру ее образ из памяти. Уйду в работу. Буду дольше сидеть в офисе. И, – он заставил себя бодро улыбнуться, – в конце концов, есть гольф.

– Молодец, Эрнест! – воскликнул я. – Да, есть гольф. Судя по вашей игре, вы можете получить медаль.

Очки его засияли тем сиянием, которого я жду от моих молодых подопечных.

– Вы думаете?

– Конечно. Только тренируйтесь как следует.

– Уж я потренируюсь! Всю жизнь мечтал о медали. Одно плохо: надеялся рассказывать об этом внукам. Теперь их вроде не будет.

– Расскажете внукам друзей.

– И то верно. Что ж, хорошо. С этой минуты – никакой любви, только гольф.

Признаюсь, подбадривая его, я немного кривил душой. У нас было по меньшей мере три игрока, которые могли его превзойти, – Альфред Джакс, Уилберфорс Брим и Джордж Пибоди.

Однако, глядя на то, как он тренируется, я чувствовал, что не зря приукрасил правду. Упорная тренировка укрепляет душу, и мне показалось, что Эрнест Плинлемон становится все сильнее. Это подтвердил один случай.

Я спокойно курил на террасе, когда из клуба вышла Кларисса, чем-то расстроенная. Прекрасные брови хмурились, из носа вырывался свист, словно из кипящего чайника.

– Червяк, – сказала она.

– Простите?

– Жалкий микроб!

– Вы имеете в виду…

– Эту очкастую бациллу. Стрептококка с фарами. Певца деревьев. Словом, Плинлемона. Ну и наглость!

– Чем он вас так раздосадовал?

– Понимаете, я попросила его отвезти завтра тетю на дневной концерт. А он говорит: «Не могу».

– Дорогая моя, завтра – летний матч на медаль.

– Во имя всех бородатых богов, это еще что такое?

Я объяснил.

– Что? – вскричала она. – Значит, он отказался из-за этого дурацкого гольфа? Ну, знаете! Это… это… В жизни такого не слышала.

Она удалилась, кипя, словно восточная царица, не поладившая с прислугой, а я снова закурил. Мне стало легче. Я гордился Эрнестом. Несомненно, он вспомнил, что он мужчина и игрок. Если ему достанется медаль, чары Клариссы рассеются. Я много раз это видел. Делая ту или иную ошибку, игроки падают духом и, утратив форму, влюбляются. Потом приходит успех, и они забывают о предмете своей любви. Знакомство с человеческой природой подсказывало мне: если Эрнест каким-то чудом получит эту медаль, у него не останется времени на мечты о Клариссе. Все силы, все время уйдут на то, чтобы гандикап опустился до нуля.

Тем самым наутро я был рад, что погода хороша и ветерок ласков. Это означало, что игра будет проходить в обстоятельствах, благоприятствующих Эрнесту. Дождь или сильный ветер ему мешали. Сегодня поистине был его день.

Так и оказалось. Очки его светились верой в себя, когда он сразу послал мяч на значительное расстояние. В лунку он загнал его с четырех ударов, что неплохо.

Будь я моложе и прытче, я бы следил за всей игрой, но теперь мне как-то удобней в кресле и я полагаюсь на донесения, поступающие с места сражений. Так я узнал, что самые опасные соперники – далеко не в форме. Удары их слабы. Уилберфорс Брим утопил два мяча в озере. Вскоре после этого мне доложили, что Уилберфорс Брим сдался; Джордж Пибоди, продвигаясь к одиннадцатой лунке, напоролся на жестянку из-под сардин; Альфред Джакс будет счастлив, если уложится в девяносто ударов.