Читаем без скачивания Книга песчинок: Фантастическая проза Латинской Америки - Всеволод Багно

— Рема, уберите руку.

— Руку?

— Вот теперь хорошо. А то отражение пугало муравьев.

— Ага. Теперь уже можно спускаться в столовую.

— Потом. Малыш злится на вас, да, Рема?

Рука скользнула по стенке формикария, словно птичье крыло по оконному стеклу. Исабели показалось, муравьи вправду испугались отражения, потому и удирают. Теперь ничего уже было не разглядеть. Рема ушла, из коридора доносились ее шаги, она словно спасалась бегством от неведомой опасности. Исабель вдруг испугалась своего вопроса, страх был глухой и бессмысленный, а может, она испугалась не потому, что задала вопрос, а потому, что увидела, как уходит Рема, словно спасается бегством, и стекло снова стало прозрачным, а муравьиные коридорчики извивались, были похожи на скрючившиеся в земле пальцы.

Однажды после обеда была сьеста, потом арбуз, потом игра в пелоту, мяч посылали в стену, увитую глициниями и выходившую на ручей, Нино был на высоте, брал мячи, казавшиеся безнадежными, взбирался на крышу, карабкаясь по веткам глициний, и вытаскивал мяч, застрявший между черепицами. Из ивняка пришел мальчишка-пеон, его приняли в игру, но он был неуклюж и все время мазал. Исабель нюхала листья терпентинового дерева, и в тот миг, когда отбила коварный мяч, который Нино послал свечой, низко-низко, она всем нутром ощутила радость лета. В первый раз все обрело смысл: ее приезд в Лос-Орнерос, каникулы, Нино. Она вспомнила про формикарий там, наверху, и это было что-то мертвое и осклизлое, жуть мельтешащих в поисках выхода лапок, спертый, нездоровый воздух. Она ударила по мячу в остервенении, в восторге, куснула черенок листа и сплюнула с отвращением, наконец-то ощутив, что по-настоящему счастлива под солнцем, какого в городе не бывает.

Осколки стекла посыпались градом. Мяч угодил в окно кабинета Малыша. Малыш высунулся в проем, он был в легкой рубашке, в больших черных очках.

— Сопляки вонючие!

Мальчишка-пеон удрал. Нино придвинулся поближе к Исабели, она чувствовала, что он дрожит той же дрожью, что листья ив над ручьем.

— Мы нечаянно, дядя.

— Правда, Малыш, получилось нечаянно.

Но его уже не было.

Исабель попросила Рему унести формикарий, и Рема обещалась. Но пока она помогала Исабели развесить одежду и надеть пижаму, обе про это забыли. Исабель ощутила присутствие муравьев, только когда Рема погасила у нее свет и ушла по коридору пожелать спокойной ночи Нино, все еще заплаканному и удрученному, и у Исабели не хватило духу позвать Рему снова, еще подумает, что она соплячка. Исабель решила поскорей уснуть, а сон все не шел и не шел — как никогда. Вот наступило то время, когда в темноте появляются чьи-то лица, Исабель увидела Инес и маму, они переглядывались, заговорщически улыбаясь друг другу и натягивая фосфоресцирующие желтые перчатки. Увидела плачущего Нино, снова Инес и маму, теперь перчатки превратились в фиолетовые колпачки, колпачки вертелись у них на макушках, у Нино глаза были огромные и пустые — может, потому, что он столько плакал,— и она предвкушала, что вот-вот увидит Рему и Луиса, ей хотелось увидеть их, а не Малыша, но увидела она Малыша, он был без очков, лицо перекошено, как тогда, когда он стал бить Нино, и Нино пятился и пятился, пока не прижался к стене, он глядел на Малыша, словно надеясь, что все это наконец кончится, но Малыш снова хлестнул его по лицу, наотмашь и несильно, звук такой, словно рука у Малыша была мокрая, но тут Рема заслонила Нино собою, Малыш засмеялся, придвинув лицо близко-близко к лицу Ремы, и в этот миг они услышали, что вошел Луис, и Луис сказал от двери, что уже можно идти во внутреннюю столовую. Все произошло так быстро, все произошло лишь потому, что Исабель и Нино были в гостиной, и Рема пришла сказать, чтобы они не выходили оттуда, пока Луис не выяснит, в какой комнате тигр; и осталась поглядеть, как они играют в шашки. Нино выигрывал, и Рема похвалила его, тут Нино так обрадовался, что обнял ее за талию и попытался поцеловать. Рема смеялась, наклонилась к нему, и Нино целовал ее в глаза и в нос, и оба смеялись, Исабель тоже смеялась, все они так радовались этой игре. Они и не заметили, как подошел Малыш, Малыш рывком оттащил Нино, сказал что-то про стекло, которое тот разбил у него в комнате, и стал хлестать его по щекам, хлестал и смотрел на Рему, казалось, он больше всего разозлился на Рему, она же какое-то мгновение глядела на него с вызовом, и тут Исабель в испуге увидела, что она заслонила собою Нино и смотрит прямо в глаза Малышу. Вся эта сцена была какая-то невсамделишная, сплошная ложь, Луис думал, Нино плачет из-за пощечин, Малыш глядел на Рему так, словно приказывал ей молчать, сейчас Исабель видела, какой у него злой и красивый рот, губы красные-красные; сейчас, в темноте, губы казались еще алей, чуть приоткрылись так, что поблескивали зубы. Сквозь оскал прорвался клуб тумана, зеленый треугольник, Исабель моргала, прогоняя видения, и снова появились Инес с мамой, обе в желтых перчатках; Исабель поглядела на обеих и вспомнила про формикарий: он тут, а его не видно; желтых перчаток тут нет, а зато она видит их ясно, как при свете дня. Ей показалось, это даже занятно, формикария никак не разглядеть, но он здесь, и это ощущаешь, словно тяжесть, как будто бы кусок пространства уплотнился и ожил. Ощущение было такое назойливое, что Исабель пошарила по ночному столику в поисках спичек и свечи. Формикарий возник из небытия в оболочке из колеблющейся полумглы. Исабель подходила к нему со свечой в руке. Бедные мурашки, подумают, солнце восходит. Когда она смогла разглядеть формикарий с одного боку, ей стало страшно: муравьи, оказывается, не прерывали работы и в полной темноте. Она смотрела, как они снуют туда-сюда в тишине, которую можно было видеть, трогать. Муравьи работали внутри, словно еще не утратили надежды выбраться на свободу.

Чаще всего о том, где сейчас тигр, сообщал надсмотрщик; Луис доверял ему целиком и полностью, и так как почти весь день проводил за работой у себя в кабинете, то и сам никогда не выходил, и обитателей верхнего этажа никуда не пускал, покуда дон Роберто не явится с докладом. Но они тоже должны были оповещать друг друга. Рема, занятая по дому, хорошо знала, что делается и наверху, и внизу. Иногда Малыша либо Луиса оповещал кто-нибудь из детей. Не потому, что сами видели; но когда дон Роберто встречал их вне дома, он сообщал, где сейчас тигр, и они передавали взрослым. Нино доверяли целиком и полностью, Исабели не так, потому что она появилась здесь недавно и могла напутать. Но позже, поскольку Нино вечно ходил за нею как пришитый, ей в конце концов стали доверять так же, как ему. Это все — с утра и до сумерек; а вечером Малыш выходил проверять, на привязи ли собаки, и не осталось ли где возле дома раскаленных углей. Исабель заметила, что он всегда брал с собой револьвер, а иногда еще трость с серебряным набалдашником.

Рему она расспрашивать не хотела, потому что Реме все это явно казалось чем-то самоочевидным и неизбежным; спросить ее означало бы расписаться в собственной глупости, а Исабель старалась не поступаться гордостью перед другой женщиной. С Нино все было просто, он объяснял и рассказывал. В его изложении все казалось ясно и понятно. Но вот ночью, пытаясь воссоздать эту понятность и эту ясность, Исабель сознавала, что самое главное и важное попрежнему от нее ускользает. Она быстро усвоила правило номер один: предварительно выяснять, можно ли выйти из дому либо спуститься в столовую на веранде, в кабинет Луиса, в библиотеку. «Следует верить словам дона Роберто»,— сказала в самом начале Рема. И словам самой Ремы, и словам Нино; Луиса Исабель не спрашивала, он редко когда знал. Малыш всегда знал, но его Исабель не спросила ни разу. И таким образом все было просто, жизнь Исабели упорядочилась, по сравнению с городской стало больше ограничений по части свободы передвижения и меньше — по части одежды, еды, времени сна. Настоящее летнее житье, весь год бы так.

...скоро тебя увидеть. У них все хорошо. Мы с Нино завели формикарий, и играем, и собираем большой гербарий. Рема тебя целует, у нее все хорошо. По-моему, она грустная, и Луис тоже, он очень хороший. Я думаю, он нездоров, оттого что слишком много занимается науками. Рема подарила мне платочки, разноцветные, чудесных цветов, Инес понравится. Мама, здесь красиво, и мне весело с Нино, а дон Роберто, он надсмотрщик, он говорит нам, когда можно идти и куда, а раз после обеда чуть не ошибся, говорит, идите на берег ручья, тут пришел один пеон и говорит, нельзя, видела бы ты, как расстроился дон Роберто, и Рема тоже, она взяла Нино на руки и все целовала, целовала, а меня крепко обняла. Тут Луис говорит, дом не для детей, а Нино его спрашивает, кто тут дети, и все засмеялись, даже Малыш и тот смеялся. Дон Роберто, он надсмотрщик.

Если б ты приехала за мной, могла бы остаться на несколько дней, могла бы побыть с Ремой и развеселить ее. По-моему, Рема...