Читаем без скачивания Урусут - Дмитрий Рыков

– Что такое «лошпек»? – она готовилась расплакаться – то ли от неожиданного проявления нежности у стойкого «ригориста», то ли от сказанного им.

– Рохля.

– А-а… Он не рохля.

– А похож. Как он уговорил тебя замуж выйти?

– Ну… – она вспомнила юность, глаза загорелись, лицо осветила улыбка. – Он оказался очень настойчив. Я пообещала дать ответ, но очень то ли стеснялась, то ли боялась – в общем, из дома не выходила. А он приходил к крыльцу на заре с охапкой цветов, звал меня, а я делала вид, что меня нет. Он ждал до темноты, оставлял цветы у входа и возвращался следующим утром. И так – три дня подряд. На четвертый я сдалась.

– Блин, так у меня это – наследственное? – разрезал воздух рукой Олег. – А ты тоже – разве можно так над человеком издеваться? «Да» – «да», «нет» – так «нет». А ты с ним в кошки-мышки играла.

– Я не играла, – мама опять улыбнулась. – Это была… Любовь. Ладно, жарь свое мясо, мне продукты надо к ужину подготовить, – и вернулась к содержимому хозяйственной сумки.

– Ты на рынок ходила?

– Угу.

– Почему мы разминулись?

– Не знаю. Я на трамвае ехала. Сначала от работы по Вавилова, затем уже домой.

– А я пешком. Как обычно.

Подошел к плите, посмотрел – вроде готово. Не тефлоновая сковородка, оно понятно, но вроде получилось. Взял две тарелки, ножи, вилки, вынул из холодильника горчицу, поставил на стол. Выложил в тарелки по куску мяса.

– Ну и макароны на гарнир! – пыталась подсказать мама.

– А ты не пробовала – вообще без гарнира? Или на гарнир – свежие овощи?

– Так где их взять – свежие овощи? Рано еще – весна. Только посадили.

– Ну да, – кивнул младший Белолобов и уселся за стол. – Давай поедим.

– Я только попробую. Возьми квашеной капусты.

Грубая клетчатка с минимумом углеводов к белкам – и в эпоху тотального дефицита можно правильно питаться. Рисовый суп и макароны пусть кушают другие граждане.

– Ты – настоящий шеф-повар, – похвалила мама, прожевав первый кусочек.

– Если исходный продукт хорош, его достаточно подвергнуть простейшей термической обработке. Поэтому все так любят шашлыки. Парное мясо на открытом огне – минимум поварского искусства.

– Согласна. Но ты больше не пируй, ладно? На такое никаких денег не хватит. И со спекуляцией своей осторожней. Папа, тем более, явно ее не одобряет.

– Папа пусть свою жизнь к какому-нибудь знаменателю приведет. А потом других учит.

– Олег, – мама отложила приборы. – Ты сегодня какой-то не такой. Я прошу тебя – не надо с папой заговаривать об этой диссертации. Ты нам испортишь вечер.

– Лучше испортить один вечер, чем всю жизнь.

– Нет, оставь эту тему, слышишь?

– А ты оставь без внимания неуклюжие псевдогалантные комплименты Костика. Или ты думаешь, что если будешь ему мило улыбаться, он даст отцу какие-то преференции на службе? Кукиш с маслом, а не преференции.

– Так, меня эти намеки уже начинают оскорблять. Ты еще мал понимать что-либо в таких вещах.

– Мал-мал, да удал, – Олег подхватил вилкой капусту. – Почему, имея столь влиятельную фигуру в мире науки, как наш дед, отец не воспользовался его помощью? Почему они видятся не чаще двух раз в год, хотя тот живет в десяти минутах ходьбы от нас? Почему покровительство умного заслуженного человека – плохо, а покровительство напыщенного фанфарона без чести и совести – хорошо?

Мама вздохнула.

– Они не ладят.

– «Не ладят»? Что за определение – «не ладят»? Ему жить осталось два года! Надо пойти и поладить!

– Почему только два года? Александр Андреевич – крепкий старичок.

– Крепкие с течением времени становятся некрепкими, а потом и вовсе – мертвыми, ты это прекрасно понимаешь. Почему папа отказывается от помощи родного человека и принимает так называемую «помощь» проходимца? Потому что родной человек прям, правдив и резок, а проходимец – обаятелен, сладкоголос и велеречив? А где в таком случае мозг, и есть ли он вообще?

– Олег! – мама поднялась. – Я больше не стану это слушать! Отец хотел независимости от Александра Андреевича – тот его слишком подавлял своим авторитетом. Хотел свободы в суждениях, свободы выбора. По-своему он ее добился. По крайней мере, никто не скажет, что он прозябает.

– Вместо того, чтобы заплатить усмирением гордыни, за это он заплатил полностью подготовленной диссертацией. А равный ли размен?

– Олег, все! Мне нужно готовиться. И ты, я уже вижу, поел. Сейчас репетитор придет. Мой руки, доставай ноты, занимайся.

– Конечно, конечно, – он поднялся с места, направился к выходу и уже в дверях закончил: – По крайней мере, если продаешь душу дьяволу, надо взамен получить что-то стоящее помимо холодильника, цветного телевизора и машины. Хотя бы пост президента какой-нибудь финансовой компании. Или, на худой конец, страховой.

– Олег! Я тебя не понимаю!

– Ладно, я пошел.

Сел в гостиной за фортепиано, пробежался по клавишам – расстроенный инструмент дребезжал ужасно, он даже рассмеялся. Так вот на чем он учился! Пальцы стали короче, и не приноровишься с первого раза. Еще, еще, вот, все. Вот таким образом, да. К бесам правила. Не верил он в судьбу и предназначения. Это не божественное провидение занесло его сюда, а инопланетное устройство. Надо выбираться.

Раздался звонок в дверь, потом голоса – искусственная радость якобы близких по духу людей. Да-да. Ну-ну. Вошла репетитор.

– Здравствуй, Олежек, – она присела на стул рядом, открыла папку, вынула листы нотной бумаги с написанной от руки пьесой. – Готов?

– Смотря к чему, – честно ответил он. – Алла Игнатьевна – хотите услышать одну из самых моих любимых песен?

Женщина внимательно на него посмотрела.

– Почему – нет? Давай.

Он начал играть «Ноу Супрайзис» «Радиохед». Два притопа, три прихлопа. В нужное время запел:

A heart that’s full up like a landfillA job that slowly kills youBruises that won’t heal

You look so tired and unhappyBring down the governmentThey don’t, they don’t speak for usI’ll take a quiet lifeA handshake of carbon monoxide

No alarms and no surprisesNo alarms and no surprisesNo alarms and no surprisesSilent…

– Неплохо… – произнесла репетитор.

– Неплохо? – криво улыбнулся Олег. – И это все?

– А чего ты хочешь? Восторга? Еще хотелось бы знать, о чем это.

– Думаю, о разочаровании. Текст довольно абстрактный. Как, впрочем, и все творчество людей, придумавших данную песню. Но первые строки хороши – «сердце мое переполнено, как мусорная свалка».

– Фу.

– И музыка – не Бетховен?

– Это не музыка, это… так…

– Согласен, – кивнул Белолобов и принялся за полнейшую блюзовую импровизацию. Ставшие маленькими пальцы не успевали за возникающей в сознании мелодией, заиграл медленнее и прекратил ошибаться.

– Шикарно, – сказала Алла Игнатьевна, когда он закончил. – Полгода с тобой позаниматься – и можно в Гнесинку поступать. Только ответь на вопрос – почему ты раньше притворялся?

– Что?

– Еще вчера ты выглядел… Ну… Не столь внушительно. И вдруг сегодня – такая разительная перемена.

– Озарение постигло, – улыбнулся Олег. – Снизошло. Коснулся меня кто-то сверху, – и указал пальцем на потолок.

– И после этого мы будем разучивать пьесу? – преподаватель сложила ноты обратно в папку. – Не понимаю, зачем ты меня разыгрывал. Может, хотел что-либо от родителей таким образом получить?

– Да что вы, – расстроился Олег. – И не думал.

– Все равно – мне здесь делать нечего.

Репетитор ушла, не попрощавшись. Из кухни донесся ее голос, затем мамин голос, раз повышение тона, другой… Хлопнула дверь.

Вошла изумленная мама.

– Зачем ты обидел Аллу Игнатьевну?

Олег сделал круг на стуле.

– Она не сообщила – чем же?

– Сказала, что ей тебя учить нечему. Что ты слишком хорошо сегодня играешь.

– И в чем же моя вина?

– Она сказала, что раньше ты притворялся.

– Она не права. Просто сегодня особенный день.

Мама стояла, прикусив губу и явно не готовая что-либо предпринять.

– Все это очень странно. Однако, мне некогда. Позже поговорим.

– Здравая мысль.

Мама вздохнула и ушла. Он потопал в свою комнату и начал вынимать из шкафа все свои вещи, думая, во что облачиться завтра. Копался долго, выбрал курточку, почти столь же смешную, как у Буратино, и болгарские джинсы. Затем принялся разбирать школьные тетради. На полях – неизменные рисунки. Шаржи на одноклассников. Окровавленные когти оборотня. Скелеты, виселица, «Айрон Мэйден», гробы. Что творилось в голове у мальчика? Н-да, не практиковали тогда детские психоаналитики. О-о-о… Свобода на французских баррикадах. Чудесно.

Аккуратные стопки тетрадей, дневников. Грамота по «Природоведению» за 4-й класс. Не смог удержаться от смеха. Он уже забыл, что когда-то существовал такой предмет. Фотографии. Пионерский лагерь. Поездка на Мамаев курган в Волгоград. Правильно, воспитание патриотизма. Ох. Папа и мама привели ребенка в первый класс. Какой же большой лоб у Белого Лба. Неправильный мальчик, нет.