Читаем без скачивания Новый директор - Герман Матвеев

— Вы спрашивали насчет моих замыслов? — откидываясь на спинку кресла, продолжала она. — Да. Весной я договаривалась с нашими шефами. Они обещали выделить школе несколько станков для проведения политехнического обучения. Причем, имейте в виду, что это не в порядке какой-то любезности… Есть указание партии!

— Я знаю.

— Можете не стесняться и требовать.

— А где вы их думали поставить?

— Внизу, в бывшей столовой. Говорят, что вы собираетесь там школьную фабрику-кухню устроить? — с иронической улыбкой спросила она.

— Да, что-то вроде.

— С директором во главе, с начальниками цехов, с инженерами из учащихся. Так?

— Может быть, и так.

— Игра! — заявила Марина Федотовна. — Несерьезная игра. Я вас по-дружески предупреждаю, товарищ Горюнов… Недопустимо серьезное мероприятие партии превращать в пустую игру. Политехническое обучение — это не игрушка. В прошлом году на совещании директоров делал доклад инструктор горкома. Он очень резко и правильно критиковал двух таких директоров. Один затеял игру в совхоз, а другой, видите ли, устроил у себя в школе производственный комбинат… и тоже назначил директора, инженеров, начальников цехов, главного конструктора и всё такое… Горе-начальники, конечно, зазнались. Как же, главный инженер, начальник планового отдела! Есть отчего задрать нос. Представляете картину? Мальчишка в седьмом классе, а уже главный агроном совхоза «Звездочка», — так они назвали свой совхоз. Мы много смеялись тогда… А каково было инициаторам? А? Сквозь землю готовы были провалиться. Не советую и вам оказаться на их месте. Несерьезно всё это. Фабрика-кухня! Кондитерский цех!.. — со смехом закончила Марина Федотовна.

Константин Семенович слушал молча, и хотя внутри его закипало и хотелось ответить резко, но благоразумие удержало, он даже не шелохнулся.

— Смеялись, говорите? — спросил он. — Согласен. Это, наверно, стоит высмеивать… Если взрослые люди, педагоги с высшим образованием, да еще коммунисты, начинают играть детьми… Это действительно нужно высмеивать. Но я не собираюсь играть, Марина Федотовна.

— А фабрика-кухня? Школьный патруль… Ну, школьный патруль — это еще куда ни шло…

— Наша фабрика-кухня будет выпускать продукцию…

— Всё равно! Для школьников это игра!

— Для школьников — да. Безусловно, элемент игры есть и должен быть.

— Об этом и идет разговор.

— Нет, вы, видимо, не поняли докладчика. Я уверен, что он имел в виду игру взрослых. Директор затеял игру! Он играл в передового, оперативного. А дети у него были как шахматные фигурки…

— Не понимаю, о чем вы говорите. При чем тут взрослые? Я же вам ясно сказала: школьники играли в комбинат, в совхоз.

— А в совхозе они обрабатывали землю, что-то выращивали? Имели животных?

— Да. Они собрали приличный урожай. У них были кролики… Но это ничего не меняет!

— А комбинат выпускал продукцию?

— Ну конечно! Они изготовляли наглядные пособия и даже устроили конвейер.

— Если это так, то докладчик — человек, ничего не понимающий в педагогике, а смех директоров можно объяснить только подхалимством.

— Ну знаете ли… Если партия говорит…

— Инструктор горкома — это еще не партия, Марина Федотовна, — перебил ее Константин Семенович. — Директора должны были объяснить ему, что игра — необходимый и обязательный элемент воспитания.

Горячая убежденность Константина Семеновича несколько смутила Марину Федотовну:

— Оригинально! Ну, а если бы вы были на совещании… что бы вы сказали?

— Не знаю… Что-нибудь сказал бы… Все прогрессивные педагоги прошлого, и в первую очередь Ушинский, Макаренко, горячо и убедительно доказали необходимость игры в воспитательном процессе. Пионерская организация вся построена на игре. И это правильно. В игре дети познают мир, получают навыки и привычки… Да лучше я вам прочитаю. Хотите? Я для вас не авторитет, а вам необходимо это знать.

— Ну что ж, читайте… — криво усмехнулась Марина Федотовна.

Константин Семенович вытащил из папки свою тетрадь и быстро нашел нужную страницу.

— «Игра есть свободная деятельность дитяти, — чуть ли не торжественно начал он, — и если мы сравним интерес игры, а равно число и разнообразие следов, оставленных ею в душе дитяти, с подобными же влияниями учения первых четырех-пяти лет, то, конечно, всё преимущество останется на стороне игры. В ней формируются все стороны души человеческой, его ум, его сердце и его воля, и если говорят, что игры предсказывают будущий характер и будущую судьбу ребенка, то это верно в двояком смысле: не только в игре высказываются наклонности ребенка и относительная сила его души, но сама игра имеет большое влияние на развитие детских способностей и наклонностей, а следовательно, и на его будущую судьбу».

— Как это верно. Правда? — сияя глазами, спросил Константин Семенович. Казалось, что он не цитировал, а сам был автором прочитанных строк. — К сожалению, в наших школах мало играют, — продолжал он, — особенно в младших классах. А вот еще одна выписка. И тоже об игре… Уж послушайте меня до конца… Вот она! — разыскал Горюнов нужную запись: — «Копанье грядок, посадка цветов, шитье платья кукле, плетение корзинки, рисовка, столярная, переплетная работа и тому подобное — столько же игры, сколько и серьезные занятия, и ребенок, работающий с таким наслаждением, что не отличает игры от работы, и переносящий терпеливо лишение, а иногда даже и значительные страдания ради своей игры-работы, указывает нам ясно, что основной закон человеческой природы есть свободный труд, — и как извращены и натуры и понятия тех, кто смотрит на него не как на жизнь, а как на тягость в жизни и хотели бы жить без труда, то есть сохранить жизнь без сердцевины жизни»… Убедительно? — спросил Константин Семенович, закрывая тетрадь.

— Откуда это?

— Ушинский.

— Ну-у… Ушинский… — обидясь, что ее поймали на незнании, протянула Марина Федотовна. — Устарело это…

— Макаренко для вас тоже устарел? — еле сдерживаясь, чтобы не взорваться, спросил Константин Семенович.

— У Макаренко были особые условия — правонарушители… К тому же разговор на совещании шел о громких названиях, о назначении всяких директоров, начальников… о том, что всё это вызывает неизбежное зазнайство.

Константин Семенович хотел объяснить, что зазнайство, высокомерие и другие пороки в пионерской и комсомольской организациях школ появляются часто из-за того, что руководители этих коллективов не выбираются, а назначаются директором, школы, что если бы коллективы в любой момент могли отзывать неугодных им, то и зазнайства бы не было, но, увидя, что Марину Федотовну ничем не прошибешь, мысленно махнул рукой на свои доводы.

— У нас очень простая цель, — немного помолчав и медленно, для большего значения, начала Марина Федотовна. — Учить! Дать молодому поколению знания… в том числе и политехнические. Зачем мудрить?.. Программа составлена специалистами, всё предусмотрено…

— И снова я не могу с вами согласиться, — не удержался Горюнов, — цель у нас всё же иная: вос-пи-тать! — раздельно произнес он.

— Ну да, конечно! — торопливо поправилась Марина Федотовна и, щеголяя легкостью, с какой можно произносить давно знакомые, привычные слова, четко продолжала: — Воспитать бесстрашных, бодрых, жизнерадостных, уверенных в своих силах, готовых преодолеть любые трудности бойцов за свободу и честь нашей Родины, за дело партии Ленина, за победу коммунизма. Это я, товарищ Горюнов, помню наизусть! А что мы делаем? Мы и воспитываем. Программа составлена именно с таким расчетом…

— Воспитательного обучения.

— Вот, вот… Не мудрите, товарищ Горюнов! — тоном старшей, умудренной опытом, но уже добрее посоветовала она. — Вы, говорят, какую-то лабораторию химическую хотите устраивать? Опыты всякие? И даже пригрозили Лизуновой уволить ее?.. Не знаю… Работник она очень хороший, преданный и, прямо скажем, полезный…

— Если она хороший работник, возьмите ее с собой.

— Взяла бы, — развела руками Марина Федотовна, — но, во-первых, она не пойдет, а во-вторых, — химики там есть. Ох-хо-хо! — неожиданно вздохнула она как-то по-бабьи. — Жаль мне вас, товарищ Горюнов! Резво берете с места, быстро выдохнетесь… Человек вы уже немолодой…

Чем было вызвано такое сочувствие, Константин Семенович не понимал, но было видно по всему, что говорила директриса искренне. Устала ли она от «умной» беседы или прониклась жалостью к «большому наивному ребенку», каким, должно быть, считала Константина Семеновича, но в глазах ее, во всем лице — несколько суровом — появилось что-то мягкое, близкое к сочувствию. Она примирилась уже со своим переводом и хорошо знала, что Горюнов нисколько в нем не виноват.

— Я работаю директором не первый год, — тихо и доверчиво заговорила она. — Вначале тоже… думала о новых методах преподавания, о каких-то улучшениях… А потом поняла, что школа — учреждение государственное и никаких тут вольностей, экспериментов допускать нельзя. Нам и без того присылают столько всяких инструкций, приказов, положений, указаний от вышестоящих организаций, от министерства, что… дай бог справиться и провести их как-то в жизнь. Затем сборники приходят… совещания… Честное слово, школе уделяют так много внимания и заботы, что все наши кустарные, непродуманные, так сказать, эксперименты, приносят только вред. — Голос Марины Федотовны стал более жестким, лицо утратило на время мягкость. — И это верно! Я не раз проверяла… Сверху же лучше видно! Задача директора — добиться от учителей четкого, безоговорочного исполнения инструкций и проведения их на уроках… Такова задача! — Марина Федотовна помолчала, чтобы смысл ее слов дошел до Горюнова, и продолжала: — После слияния отпустили вожжи, и, конечно, среди учителей началось брожение… — Она улыбнулась. — У нас тут есть один… как бы помягче сказать — ненормальный, немножко тронувшийся учитель, — Сутырин его фамилия… Правда, он рисование преподает… Затем биолог еще… Очень трудная женщина… дерзкая! Вы напрасно ей доверяете… А вот Маслова Татьяна Егоровна — настоящий воспитатель! Приняла в прошлом году пятый класс… Очень был разболтанный класс… В один год неузнаваемым стал. Дисциплина образцовая, успеваемость поднялась… Очень строгая, требовательная…