Читаем без скачивания Антология советского детектива-43. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Корецкий Данил Аркадьевич

– Для начала вам в этом кругу работы достаточно.

* * *

Чего только нет в комиссионном магазине по продаже картин и художественных изделий! Даже облупленные прабабушкины безделушки, недавно считавшиеся отжившим старьем, вошли нынче в моду и в цену. А уж о подлинно антикварных вещах и толковать нечего!

Настоящих покупателей в просторном помещении немного: в основном люди смотрят. Иные любуются, иные недоумевают.

– А собачка-то! Девятьсот пятьдесят рублей! За что такие деньги дерут? – восклицает мужчина, приостановившийся возле отлитой в металле фигуры собаки. Он оглядывается в поисках поддержки.

– Но это же литье семнадцатого века, – с чувством превосходства отзывается какая-то женщина.

– Ну и что ж, что литье? Не золото ведь!

– Каслинское, гражданин. Прочтите, – она указывает на ярлык, который повешен на собачьей шее.

Мужчина читает вслух:

– «Вывозу за рубеж не подлежит». Надо же! Я бы и десятки не дал.

Оглядывая картины, скульптуры, прилавки с посудой и старинной утварью, по залу медленно проходит Знаменский. Любопытно. И по-человечески любопытно и профессионально: на одной из этих стен две недели назад висел таинственный «Подпасок»…

На свои вопросы Знаменский ищет ответа у работника магазина – бодрого старичка по фамилии Розанов. Быстрыми, натренированными пальцами Розанов листает квитанции.

– Помню такую картину, помню… Сам принимал на комиссию… Ага, вот! – Он передает найденную квитанцию Знаменскому. – Чтобы вам было яснее: эта графа – наименование, ниже – размеры, фамилия владельца, дата приема, продажная цена, здесь – моя подпись. Розанов.

– А что за пометка «н/х»?

– Неизвестный художник. Картина висела у нас всего два дня. Очень удачно для подобной вещицы.

– Не расскажете, что там было изображено?

– Да этакий среднерусский набор: лужок, березы, коровы. В центре мальчик на пеньке сидит.

– А как он одет?

– Холщовая рубашечка навыпуск. За поясом кнутовище.

– Босой?

– Вроде бы в лапотках.

– Увидев картину снова, вы сумеете определить, та же она или ее копия?

Старичок по-птичьи склоняет голову набок:

– А в чем, собственно, дело? Если бы я понял, что именно вас волнует, я бы скорей сумел помочь, – усмехается он. – Вы… не трудитесь формулировать отвлекающие вопросы. С картин этого пошиба копий никто не пишет.

– Но меня именно и волнует, распознали бы вы копию? Если кому-нибудь взбрело на ум ее сделать.

– Тогда вынужден сказать «нет». Досконально я полотно не изучал.

– Однако вы установили время создания картины, назначили цену.

Розанов настраивается на серьезный лад:

– Цену я назначил, исходя из общепринятых критериев, а также из размеров и рамы. А время установил не я. Картина прошла атрибуцию. Сейчас объясню, – предупреждает он вопрос собеседника. – Когда произведение искусства желают продать, то часто предлагают сначала какому-нибудь музею. Там смотрят и определяют принадлежность данному мастеру или, менее точно, данной школе, данному веку. Все это официально сообщают владельцу. Но стоимость музей называет, только если решает взять.

– И у «Подпаска» было свидетельство об атрибуции?

– Да, причем подписанное Боборыкиной. А раз Боборыкина поставила начало двадцатого века, то и я автоматически ставлю начало века. Музу Анатольевну на мякине не проведешь.

Так… Больше от старичка, пожалуй, ничего не добьешься.

– Продавец магазина мог запомнить, кто купил «Подпаска»? – спрашивает Знаменский после паузы.

– А это и я вам скажу. Какой-то иностранец польстился, из западных.

* * *

Для Боборыкиной приглашение на Петровку – необычный и интригующий эпизод. Все интересы ее связаны с миром искусства и с людьми, в этом мире пребывающими: музейными работниками, коллекционерами, художниками, критиками. Даже имя «Муза» не случайно – так нарек дочь Боборыкин, крупный собиратель картин и всяких художественных ценностей.

Знаменский в двух словах объяснил ей предстоящую задачу и снял покрывало с «Подпаска». Уголок с подписью Веласкеса скрыт бумажкой, прикрепленной к раме. Муза взглядывает и разочарованно отворачивается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ах, эта… Да, проходила атрибуцию месяца полтора назад. Кипчак предлагал. Я ожидала чего-нибудь интересного.

– В некотором роде вещь не лишена занимательности, Муза Анатольевна.

Та снисходительно улыбается.

– Разве что название с юморком. Да и то, между прочим, я придумала.

– А прежде картина была безымянной?

– Практически да. Кипчак советовался, что, мол, лучше для продажи: «Полдень» или там «Сельский пейзаж». Я и говорю: а пускай себе будет «Подпасок с огурцом», хоть не так пресно… И какими путями его сюда занесло?

– Случайно, Муза Анатольевна. Но, будьте добры, уделите внимание своему крестнику. Он совсем тот же, что полтора месяца назад? Не изменился в лице? Может быть, потолстел, похудел? Растерял часть коров?

Муза вновь окидывает «Подпаска» небрежным взором, потом, чем-то удивленная, начинает присматриваться пристально.

– Знаете, печатают такие картинки-загадки «Найдите десять различий», – говорит Знаменский.

Муза отрывается от «Подпаска».

– Самое смешное, что это вообще другая картина! – недоумевающе произносит она. – Та была, конечно, посредственность, но добротная. А эта… что-то сляпано наскоро… как говорит мой муж, «лимпопо». То есть дрянь и подделка.

– Лимпопо? – Словечко из детства вызывает у Пал Палыча улыбку. – Вы не сформулируете это как-нибудь иначе, а? Чтобы было убедительно для меня и для протокола.

– А возьмите у Кипчака картину и сравните. Сами найдете десять различий.

– Нет сейчас Кипчака, Муза Анатольевна, – отдыхает в санатории. И картины нет. Была продана через комиссионный магазин и вряд ли вынырнет. Надежда пока на вас…

– Ну хорошо, я объясню попроще, чтобы вы уловили суть, а тогда решайте, как изложить юридически…

Муза окунается в свою стихию, лицо ее становится выразительней, молодеет, – теперь ей и не дашь ее сорока.

– Во-первых, фигура мальчика смещена влево. Там она центрировала всю композицию, а тут выпирает куда-то вбок. Поза тоже иная – он сидел посвободнее. Пенек был пониже, что ли… Коров я не считала, да дело и не в поголовье скота, главное – настроение. Там художник что видел, то и писал в простоте душевной. Пусть ремесленно писал, сентиментально, но честно. И мальчика он любил, понимаете? И над березками умилялся. А посмотрите сюда – вам этот парень симпатичен?

– Не шибко.

– И мне нет. Нагловатый паренек. И что автор хотел?..

Она вдруг подходит к картине и, не дотрагиваясь до полотна, заслоняет фигуру подпаска ладонью. Смотрит, что получилось, убирает ладонь, снова закрывает фигуру, оставляя один пейзаж.

– Чудеса, да и только! Разваливается на части… Краски по-разному сбалансированы. И переходы в цвете… – Муза обращается к Знаменскому. – Знаете, а ведь это сделано в две руки!

– То есть двумя художниками?

– Ну да! Один сработал фигуру, второй – все прочее. Нет даже одного светового решения. Глядите: на пастуха свет падает из правого верхнего угла. А весь фон сзади освещен равномерно, будто на витрине. Увидели?

– Пожалуй, увидел…

– А еще в хорошую раму оправили! Чудаки. Так и не скажете, откуда у вас это диво?

– Скажу, потому что рассчитываю на вас и дальше… И потому что вы внушаете доверие… Картина поступила к нам из таможни.

– А-а!.. Тогда фокус ясен! И кто записан?

Знаменский отгибает листок, имитировавший ведомственный «инвентарный номер». У Музы захватывает дыхание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Веласкес?! Неужели настоящий Веласкес?!

– Говорят, настоящий. – Он вынимает из черного пакета рентгеновские снимки. – Вот: «Инфанта с яблоком».

Муза в возбуждении разглядывает снимок. Ей даже на месте не стоится.

– Если настоящая, ей цены нет! Просто цены нет!.. Вот саранча зарубежная, а? Их только допусти, все растащут! Счастье, что картину задержали, я бы орден дала. Полотна Веласкеса у нас наперечет, а его, извольте радоваться, продают на вывоз! Позор тому коллекционеру, кто бы он ни был!