Читаем без скачивания Петр I - Сергей Эдуардович Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ивангород сдался через неделю.
Царевич Алексей, приехавший по вызову отца под Нарву, находился в русском лагере в звании солдата бомбардирской роты — Петр желал, чтобы он шаг за шагом повторил его карьеру. Однако тринадцатилетний юноша большую часть времени проводил в своей палатке за духовным чтением и совсем не горел желанием копать траншеи и закладывать батареи. Вечером 9 августа, возвратившись в лагерь, Петр вызвал его из рядов Преображенского полка.
— Сын мой! — сказал царь. — Я взял тебя в поход, чтобы показать тебе, что я не боюсь ни труда, ни опасностей. Я сегодня или завтра могу умереть, но знай, что мало радости получишь, если не будешь следовать моему примеру. Ты должен любить все, что служит к благу и чести Отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить трудов для общего блага. Помни, что если советы мои разнесет ветер, то я не признаю тебя своим сыном: я буду молить Бога, чтобы он наказал тебя в этой и будущей жизни.
Алексей со слезами схватил отцовскую руку и припал к ней губами. Он будет покорным сыном, но он еще так молод для войны… Ему бы хотелось пока жить в Москве, учиться… Петр раздраженно вырвал руку и приказал ему занять свое место в строю.
Но спустя минуту лоб царя разгладился, и его снова захватила безудержная радость. Отложив шпагу, он сел за перо, каламбурил: «Нарву, которая 4 года нарывала, ныне, слава Богу, прорвало…» Московская компания радовалась победе. Стрешнев писал: «За сию победу в Москве молебствовали и из пушек стреляли; народу множество было, и в церковь не вместились: столько николи не помню».
Тем же летом пал Дерпт. Огненный пир продолжался всю ночь, солдат насилу уняли. В то же время славный городок Питербурх в очередной раз отбился от шведов.
***
Счастливый 1704 год бомбардирский капитан Петр Михайлов дожил царем в Москве, празднуя возвращение под свою руку старых отеческих городов. Все, слава богу, в добром порядке, весело и изрядно. А швед все еще с головой увяз в Польше…
Цель войны была достигнута: Петр овладел Ингрией, основал гавань в устье Невы, взял Нарву и Дерпт, запустошил вконец Лифляндию и Эстляндию. Больше нечего было желать от шведа. Захочет мириться, можно кинуть ему кость — Нарву или Дерпт; не захочет ничего уступить — трудно ему будет стоять под крепостями в разоренной стране. А его, Петровы, люди бодры и учреждены.
Оставалось помочь горе-союзнику, польскому королю, достойно закончить войну.
В середине июня 1705 года Петр приехал в Полоцк. Здесь его дожидалась многочисленная и блестящая армия: 40 000 пехотинцев, 20 000 кавалеристов, 300 пушек и мортир; по уверениям иноземных офицеров, больше и лучше армии не было ни в одной немецкой земле. Командование ею было поделено между двумя фельдмаршалами — Шереметевым и Огильви. Послужной список немца выглядел, конечно, внушительнее, но Шереметеву царь доверял: зря не погубит армию. Борис Петрович полководец хоть и не блестящий, зато основательный, в поход отправляется лишь тогда, когда уверен, что последняя пуговица пришита к мундиру последнего солдата. Кроме того, после Нарвы царь взял за правило не вручать командование армией одним иноземцам.
На военном совете было решено отправить Шереметева в поход против корпуса генерала Левенгаупта, шедшего в Курляндию. Ему надлежало отрезать шведа от Риги, а в генеральную баталию отнюдь не вступать — несмотря на победы последних лет, Петра все еще бил нарвский озноб.
Пребывание царя в Полоцке началось весело, закончилось печально. Вечером 30 июня, в день своих именин, после пира у литовского вельможи Огинского, Петр с немногочисленной свитой посетил униатский базилианский монастырь. В костеле он пожелал пройти в алтарь, но униатские священники запретили ему, как противнику истинной веры, осквернять их святилище. Униаты и без того вызывали у Петра раздражение тем, что тайно, а то и явно поддерживали шведов. Царь, однако, смолчал и подчинился их требованию. Он принялся разглядывать образа и остановил свое внимание на одном из них, изображавшем святого с топором в голове. Эта икона была украшена гораздо пышнее других. Петр задумался. Что-то он не помнит такого святого… Подозвав священника, царь осведомился, чей это образ. «Священномученика нашего Иосафата» — был ответ.
— Кто его убил?
— Ваши схизматики и богоотступники.
Гнев и винные пары затуманили царю голову. Выхватив шпагу, он на месте уложил священника и крикнул свитским, чтобы они арестовали других церковнослужителей. Возникла потасовка, в которой погибло четверо униатов. Еще одного повесили позднее. Наутро, протрезвев, Петр тщательно отредактировал официальное сообщение об этой резне, вымарав всякое упоминание о своем участии в ней. В Ватикане, наоборот, расписали случившееся самыми мрачными красками, приписав царю собственноручное убийство дюжины униатов.
А спустя три недели, 22 июля, пришло донесение от Шереметева, что он имел несчастное сражение с Левенгауптом у Мурмызы и потерял всю артиллерию. Правда, и у шведов полегло больше половины людей.
Петр бросился наперерез Левенгаупту к Риге, но тот опередил его и благополучно переправился через Двину. «Мы здесь великое несчастие имеем, — сокрушенно сообщил царь в Москву, — понеже господин Леингопт, яко Нарцисс от Эха, от нас удаляется».
На Севере дела что-то не складывались, на Юге была и вовсе беда — вспыхнул бунт в Астрахани. Тамошнее дурачье решило ни с того ни с сего, что в скором времени девицы брачного возраста будут выданы замуж за иноземцев. Во избежание такого надругательства астраханцы срочно женились на приспевших в возраст девках. В воскресенье 30 июля было враз сыграно сто свадеб. Перепившиеся стрельцы ночью ударили в набат, началась резня начальных людей и иноземцев… Усмирять бунт поехал Шереметев.
Расстроенный, Петр оставил армию и отправился проведать Москву и парадиз.
***
К петербургской гавани теперь пришвартовывалось ежегодно несколько иностранных судов. Они появлялись осенью, когда эскадра Нумерса уходила из-за непогоды от невского устья к Выборгу.
В октябре 1705 года капитан одного из таких судов — голландского фрегата — получил, по обыкновению, приглашение на банкет в доме петербургского губернатора. Но прежде ему пришлось уступить настойчивым просьбам лоцмана, который вводил корабль в гавань, зайти к нему пообедать. Домик лоцмана был довольно невзрачный — одноэтажный, бревенчатый, состоявший всего из трех комнат: спальни, столовой и кабинета; в нем не было ни печей, ни дымоходов,
