Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

— Следующий на стрижку!

— Иди, твоя очередь.

Ну— с, в последний путь! Зубодробительное кресло. Разоблачающий удар зеркал. Слюнявчик под подбородок.

— Ты чо голову-то в плечи вобрала? Как стричься будем? Под мальчика? Не бойся, волос у тебя мягкий, хорошо будет лежать.

Интересно, они тут меняют головы вместе с внутренним содержанием?

— Чего глаза-то зажмурила, видишь, тебе идет.

Интересно, чья это там голова в зеркале торчит, моя или чья-то еще?

— Иди, посуши волосы под феном. Да куда же ты поперлась? Там же касса!

Как голо без волос… Чего-то не хватает. Как будто часть тебя, бездыханная, осталась лежать на полу в парикмахерской. Отрезать легко, приставить обратно трудно.

— Ты чо, волосы обстригла? Во дает! Ну-ка повернись! А ничего!

— Лен, правда ничего?

— Конечно, так лучше. А то ходит, как кулема — волосья во все стороны торчат.

— Лен, кто такая «кулема»?

— Вот это ты и есть.

Ну и ладно. Только бы папа не заметил моей новой головы.

День рождения.

И кто его только выдумал? У меня ведь нет денег на подарок. Придется взять без спросу книгу из папиного шкафа. Авось никто не заметит.

А может, дни рождения существуют для того, чтобы надоевшие одноклассники в обычной квартире превратились в Пушкина и Лермонтова, танцующих на балу? Чтобы ехать в карете мимо освещенных факелами дворцов, слушать цокот копыт и шелест старинных платьев.

А вдруг Пшеничный не придет? Город балов станет мертвым, превратится в развалины.

— Телефон? Лен, скажи, что меня дома нет. Ну что тебе трудно?

— Ты чо, заболела?

— Нет. Вдохновляюсь идти на день рождения, а ничего еще не готово: молния не пришита, на капроне «стрелка», волосы после мытья во все стороны торчат.

— О чем ты раньше думала?

— Об историческом и художественном значении дней рождения в жизни обыкновенных людей.

— Знаешь кто ты?

— Знаю: недоуниверситетская дура. Но помочь ты мне ничем не можешь.

— А хочешь немецкие бусы?

— Какие бусы? А бабушка не заругает? Ну, давай примерим.

— А расскажешь потом, что на дне рождения было?

— Обязательно. Ведь все, кто возвращаются из далеких стран, делятся впечатлениями.

— А хочешь…

— Спасибо нет, не надо мне волосы начесывать. Ну, ладно чуть-чуть. Ой-ой, не дергай, волосы-то чай свои, не синтетические!

— Ради моды надо страдать.

— Некогда мне страдать. Заметно, что «стрелка» на чулках зашита? А молния ровная? Ну, пока, я побежала! Спасибо за бусы.

Дождь. Как раз для того, чтобы забрызгать капрон. Стоп. Я, кажется, знаю, зачем нужны дни рождения. На чужом празднике, если подойти к человеку близко-близко, взять его за руку и помочь перешагнуть через стену в мой мир, то он там останется навсегда.

— Так и думала, что ты опоздаешь. Проходи скорей, все уже в сборе.

— С Днем Рождения.

— Как тебе моя новая юбка? Видишь, на пуговичках и с разрезом. Последний крик — мама специально к сегодняшнему дню сшила.

— Красивая.

— Раздевайся. Я предков в театр выпроводила, а бабуня — свой человек, не помешает.

— Не хорошо, мы всю ее кровать мокрыми пальто закидали.

— Брось ты. На вот лучше расческу, а то у тебя причесон «не-одна-я-в-поле-кувыркалася».

Вот она заветная дверь в праздничный город. Кого попало, туда не пускают. Хорошо, я согласна вытерпеть любые муки, лишь бы не остаться снаружи, под дождем.

— Ритка хиляет.

— Чего вы тут с волосами возитесь, «вшивый домик» начесываете? Пошли скорее, а то все ждут. Мы с Нинкой, одни, как дуры, сидим на диване, а мальчишки стоят у окна и ржут. Пригнись-ка, я тебе сзади поправлю.

Горжусь, меня готовят к балу две самые красивые девочки в классе.

— Нинка хиляет. Одна Ларуська с мальчишками осталась.

— Ну и видок у вас, если кто войдет… Одна стоит на полусогнутых, а две другие ее сзади и спереди начесывают!

— Нинка права, хватит ее трепать. Айда в комнату. Летунчик принес роки на костях, сбацаем, пока у бабуни пирог подоспеет.

«Сезам, отворись!» Шаг, еще шаг, где это я? Все кружится перед глазами. Ага, вон Ларуська, нужно пробраться к ней и прислониться к стенке. А то упаду еще…

— Летунчик, слышь, кидай кости на радиолу.

— Бу сде.

Кожа на лице горит, как обожженная. Взглядами обожгли? Его взглядом? Да я и не вижу его. Нет, вижу. Кожей, которая саднит. Нужно спрятаться за Ларуську, пока пожар не утихнет

— Видала?

— Нет.

— Что «нет», нахимовца Ларкиного видела?

— Угу.

— Бессовестная она все-таки: мало того, что пригласила всех мальчишек, которым она нравится, так еще взрослого нахимовца с набережной притащила. Куда только ее мать смотрит?

— Ее мать смотрит оперетту.

— Вот этим она и пользуется.

Кожей щеки его вижу. Плечом сквозь платье вижу. Вот он подходит к приемнику, сплетничает с Летуновым. Конечно о ней. Оба делают вид, что разбираются в технике. А ну-ка спиной я могу его видеть?

— Здорово у Риты с Ниной получается! Да? Можно подумать, что они каждый день тренируются.

— Чего там «здорового», дрыгаются перед мальчишками, выставляются, а те и рады поржать.

Спиной тоже могу видеть. Вот он разглядывает рок-н-ролльщиц, ухмыляется снисходительно… Делает вид, что все это для него детские забавы. Никак не могу вспомнить, как звали ту женщину, которая видела пальцами…

— Ларусь, тебя нахимовец приглашает.

— Ничего, пусть поближе подойдет. Никогда нельзя показывать, что только и ждешь, чтобы тебя пригласили.

Странно, ткань даже от ультрафиолетовых лучей предохраняет. А от того, чтобы тебя все видели голой, не спасает. А вспомнила — Роза Кулешова! Она сквозь стекло пальцами буквы разбирала.

— Чего у тебя такой вид, будто кошелек потеряла, а потом нашла? Идем, рок сбацаем.

— Нин, я не умею.

— Идем-идем, научу.

— Неудобно, мальчишки глазеют.

— Да пошли они на фиг. Стоят по углам, как деревенские, один Ларкин нахимовец танцует. Он тебе нравится?

— Не знаю. Он забавно движется. Как приказчик на купеческом балу.

— Нормально танцует. Их в Нахимовском даже танцевать учат. Лар, скажи.

— Правда-правда.

— Все к столу! Бабуня пирог несет! Летунчик, командуй, чтобы все не стеснялись.

Роза Кулешова пальцами даже цвета различала. А я через два человеческих тела смогу Пшеничного увидеть? Смогу. Вон протягивает руку за пирогом.

— Летунчик, доставай, бабуня ушла.

— Ого, да тут кое-что покрепче чая есть. Кто это приволок?

— Ох уж эта «нонешняя молодежь»! Разве мы в их возрасте такими были?!

— Не говори, совсем распустились: пьют, ненашинские танцы пляшут, в бутылочку играют.

— В бутылочку еще не играли.

— Не играли — так будем.

До чего же я глупая была. Ждала в обыкновенной квартире увидеть сказочный бал. А здесь все то же самое, что и в классе: все треплются и все друг от друга на тысячу верст.

— Ура! Пустая. Пошли крутить.

— Чур, я первый.

— Давай-давай, только не зафинтили ее в сервант.

— Ага! Ларка с Пшеничным!

Ушли за дверь. Неужели они там станут целоваться? Или просто подмигут друг другу и вернутся? А остальные как? Странно, что у меня нет способности видеть сквозь стену.

— Чур, я кручу.

— Только не жилить.

— Кто жилит-то? Вон горлышко на нее показывает.

— Нет, не на меня, оно в шкаф уперлось.

— Потому что ты отодвинулась.

Та— ак, теперь мне на опыте предстоит выяснить, что все делают в соседней комнате. Хорошо еще с Папковым, а не с Пшеничным.

— Слышь, иди сюда. Садись на кровать. Мне вот чего надо тебя спросить. Ты Лебедкину давно знаешь?

— Да.

— Слышь, вот ты бы так могла: в первый раз и сразу целоваться?

— Н-нет.

— Нет, ты ответь. Может порядочная девчонка так себя вести?

— …

— Молчишь? Ладно, нечего ее защищать. Я и так знаю, что она то со мной лизалась, то через минуту с этим своим нахимовцем. Скажешь, нет? Все вы девчонки такие.

Что Ларка с людьми делает? Этот неповоротливый медведь прямо как пьяный. Неужели он действительно влюблен в нее? Или от обиды ревет? Чем ему помочь?

— Ну, вы даете! Нет, вы только на них полюбуйтесь: мы их ждем, ждем, а они расселись себе на кровати и любезничают.

— Подумаешь, посидеть нельзя.

— Крути Папков. Только осторожно.

Посмотрел на меня. Первый раз за весь день рождения. Не небрежно бросил взгляд, а внимательно оглядел с ног до головы. Будто первый раз видит. Неужели он думает, что мы с Папковым целовались?

Подошел к Риткиному креслу, сел на ручку. Начал с Риткой заигрывать. Вернулась Нина с нахимовцем. Ушла Ларка с Летуновым. Интересно, хоть кто-нибудь из них целуется?

— Летунчик, опять донышко на тебя.

— А горлышко на кого? Ого, с ней я еще не выходил!

Ударило в спину чем-то горячим. Ага, это его взгляд. Злющий-презлющий. Почему? Все же с кем-нибудь выходят? Он три раза выходил. След от взгляда жжет лопатки.