Читаем без скачивания Секреты Штази. История знаменитой спецслужбы ГДР - Джон Келлер

Следует упомянуть о том, что Баркзатис и Лауренц отказались от услуг адвокатов, В этом не было смысла, поскольку все восточногерманские адвокаты состояли в СЕПГ и вердикт был предрешен. Органы юстиции послушно выполняли все установки партии и органов госбезопасности. Судебный процесс продолжался в общей сложности четырнадцать часов. Председатель суда Вальтер Циглер, коммунист 30-х годов, перешедший затем автоматически в СЕПГ, время от времени разражался злобными тирадами и просто кричал на обвиняемых. После того как прокурор потребовал смертного приговора, Баркзатис на какое-то время потеряла над собой контроль, но затем собралась с силами и произнесла семиминутную речь в свою защиту. Она признала свою вину и просила о снисхождении, чтобы ей позволили искупить вину трудом на благо социалистического отечества.

Красноречивое выступление Лауренца длилось двадцать минут. Он сказал суду, что работал не покладая рук всю свою жизнь, пока его не исключили из партии и внесли в «черный» список. «Я считал СЕПГ ответственной за то, что она разрушила мое благополучие, и встал в ряды оппозиции. Если бы меня не лишили права на работу, я бы не сидел сегодня здесь на скамье подсудимых». Голос Лауренца был тверд. Он сказал, что сознает, что должен быть сурово наказан. «Но я прошу высокий суд руководствоваться соображениями гуманности, принципы которой лежат в основе законодательства Германской Демократической Республики. Он сказал также, что в тюрьме будет трудиться изо всех сил, чтобы загладить свою вину. «Я все еще могу внести свой вклад в созидательный труд в моей стране. Мертвый Лауренц никому не принесет пользы, и я прошу вас проявить милосердие». Председатель Циглер саркастически прорычал: «Это все?». Лауренц сказал «да», и суд удалился на совещание, чтобы возвратиться уже через пять минут. Циглер и два члена суда, Герда Кляйне и Г. Левенталь застыли в зловещей тишине. «Именем народа», — упали в эту свинцовую тишину слова Линднера, зачитавшего смертный приговор.

После объединения Германии, в апреле 1994 года, судье Герде Кляйне было предъявлено обвинение в нарушении процессуальных норм. Однако оно не имело отношения к этому процессу. Ее обвинили в том, что она выносила излишне суровые приговоры тем, чья вина состояла лишь в выражении желания эмигрировать. «Ее задача состояла в том, чтобы избавляться от политических оппонентов», — заявила судья Инкен Шварцман, но затем добавила, что у Кляйне есть и смягчающий фактор: она служила партии не за страх, а за совесть. Кляйне приговорили к двум годам условно, штрафу в 4000 марок-(2500 долларов) и 160 часам общественно-полезных работ. Судьи Циглер и Левенталь умерли еще до объединения Германии. Смерть избавила их от ответственности. Что касается прокурора Линдера, то ему нельзя было предъявить никакого обвинения, ведь приговоры выносил не он, но в 1994 году дрезденский суд приговорил его к шести месяцам тюрьмы за жульничество на выборах.

Железнодорожник

Гюнтер Мюллер, ефрейтор девятого парашютного полка вермахта, не успел отпраздновать свой восемнадцатый день рождения на фронте в Нормандии, как в августе 1944 года он был взят в плен американскими пехотинцами. Вместе с другими парашютистами его отправили в лагерь для военнопленных в Форт-Силле, штат Оклахома. В 1948 году его освободили, и он вернулся в свой дом, находившийся в 140 милях северо-западнее Берлина, в советской зоне оккупации. Мюллер опять стал работать и женился на подруге детства, но условия существования были близки к невыносимым. «Я начал ненавидеть русских и их немецких прислужников. Коммунисты ничем не отличались от нацистов, и я был сыт ими по горло», — позднее вспоминал Мюллер, Холодная война становилась еще холоднее, и он решил внести в нее свою лепту. «Я полюбил американцев еще с тех пор, как побывал у них в плену. Меня изумило то, как они хорошо обращались со мной и когда взяли меня в плен, и потом, в Оклахоме. Я жил как в раю, и теперь я хотел сделать что-нибудь для них». Весной 1953 года, вскоре после того, как у него родилась дочь, он отправился в Берлин, в американский сектор. Он зашел к старому школьному товарищу Паулю Пернеру и рассказал ему о своей ненависти и желании бороться с коммунистами. Пернер признался ему, что работает на американскую военную разведку. Не хотел бы и он присоединиться? Миллер сразу же согласился. Американцы с энтузиазмом приняли его услуги, тем более что он занимал стратегически важную должность железнодорожного диспетчера. Он должен был стать важным звеном в тогдашней примитивной системе раннего предупреждения военной разведки США. Американские разведчики присвоили Мюллеру псевдоним «Бюнцбергер», дали ему простенький фотоаппарат и велели приниматься за дело. Поскольку он был добровольцем и взялся за работу на американцев по идеологическим причинам, ему компенсировали лишь расходы.

Мюллер с рвением принялся выполнять задания, фотографируя советские войска, танки, артиллерию и прочую военную технику, эшелоны с которой шли через его станцию. Он сообщал номера поездов, пункты отбытия и назначения, типы железнодорожных вагонов и их содержимое, если там можно было что-то рассмотреть. Когда следовали эшелоны с войсками, Мюллер определял количество военнослужащих, солдат и офицеров отдельно, их звания и эмблемы родов войск. Эта информация была очень ценной для аналитиков, которые определяли советский военный потенциал в Восточной Германии, — либо его усиление, либо обычную передислокацию. Периодически Мюллера вызывали в Западный Берлин, где в отеле «Кемпински» он встречался со своими кураторами, которые прилетали сюда из Западной Германии. На этих встречах он передавал фотопленки и письменную информацию. В случае интенсификации военных перевозок Мюллер или Пернер (они работали в одной связке) тут же отправлялись в Берлин.

В конце 1954 года Мюллера и Пернера познакомили с новым представителем американской разведки, который назвался Моосбахом, но сказал, что они должны называть его «Морицем». На этой стадии операция несколько усложнилась. Дешевая фотокамера по причине усиленной эксплуатации вышла из строя, и тандему разведчиков вручили восьмимиллиметровую кинокамеру и миниатюрный фотоаппарат «Минокс». Кроме того, они получили несколько авторучек с невидимыми чернилами. С ними провели инструктаж насчет того, как пользоваться этими авторучками. Их также научили оборудованию и использованию тайников.

В половине второго ночи 20 ноября 1955 года семейство Мюллеров разбудил мужской голос с улицы, звавший Гюнтера. Мюллеры жили на втором этаже. Мюллер надел поверх пижамы брюки и, спустившись вниз, отпер входную дверь. Какой-то незнакомец оттолкнул его в сторону и вместе с двумя другими мужчинами устремился наверх по лестнице, в квартиру. Там один бросился на кухню и стал кочергой ворошить в печке золу, другой пошел в спальню, а третий потребовал от Мюллера удостоверение личности. Проверив удостоверение, он заломил Мюллеру руки за спину, надел наручники и выволок из квартиры. Железнодорожнику даже не дали возможности одеться и обуться. Правда, жена успела накинуть ему на плечи куртку: i спросила, когда он вернется. Мюллер молча пожал плечами. Его двухлетняя дочь заплакала и прижалась к матери. Оставшиеся люди обыскивали квартиру до обеда. Единственной инкриминирующей уликой, обнаруженной ими, была кассета от «Минокса» с непроявленной пленкой. Все это время они не говорили, откуда они, и не показывали ордер на обыск. Конечно, Ирена Мюллер поняла, что это были сотрудники внушавших псем ужас органов госбезопасности.

Следующим утром сотрудники Штази вернулись и продолжили обыск. Через несколько часов они приказали Ирене одеться, и один из сотрудников вырвал плачущую девочку из рук матери. «Она отправится к нашей матери, а вы поедете с нами», — сказали Ирене.

Когда она попросила разрешения взять дочь с собой, сотрудник сказал: «Возможно, вы никогда больше не увидите своего ребенка». Когда они вышли на улицу, Ирену посадили в машину, а ее мать, жившая неподалеку, увела малышку с собой.

Плотно зажатая между двумя контрразведчиками, Ирена Мюллер спросила, куда ее везут, но не получила ответа. Когда она повернула голову, чтобы посмотреть в окно, один из сотрудников ударил ее в голову кулаком. Уже начало смеркаться, когда автомобиль въехал в ворота двора позади здания из красного кирпича. Это был изолятор временного содержания МГБ ГДР на Линденштрассе в Потсдаме. До этого здесь размещалось гестапо, а затем НКВД. Ирену Мюллер отвели в кабинет и приказали сесть на деревянный табурет, привинченный к бетонному полу; Перед ней был небольшой стол. Начался допрос. Один сотрудник уселся на стол, а другой стал расхаживать взад и вперед и задавать вопросы. Например, почему ее муж всегда ездил в Берлин. «За лекарствами для нашей дочери, а также чтобы купить ей апельсинов или бананов». Следователи часами задавали одни и те же вопросы, снова и снова. Фрау Мюллер отвечала одно и то же. В конце концов она начала плакать.