Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Да благословит тебя Господь, да защитит и сохранит от всякого зла! Осыпаю тебя поцелуями.

Навсегда твоя старая женушка

Аликс.

Я тоскую по нашему госпиталю, в котором не была с четверга.

А. переселилась в Большой Дворец. Посылаешь ли ты твоих свитских по фабрикам, мой дорогой? Пожалуйста, не забудь этого.

Мои Александровцы — около Двинска, они понесли тяжелые потери людьми.

Дети все тебя целуют, Мария в восторге от твоего письма.

Юзик никогда не ездил в ставку, дети это выдумали.

Мне нравится рассказ об охоте на германцев близ Орши, — наши казаки их бы скоро разыскали. Целятся ли они опять на Ригу?

Дорогой мой, мне тебя так недостает! Твои письма и телеграммы — моя жизнь. Целую дорогого Мишу и Дмитрия.

Привет старику и Н. П.

Подумай об Иванове, дорогой мой. Мне думается, ты будешь спокойнее, если Иванов будет с Алексеевым в ставке. Ты тогда был бы свободнее в своих передвижениях. Если же ты останешься дольше в ставке, он мог бы делать объезды, все инспектировать и сообщать тебе и наблюдать за всем. Его присутствие было бы всюду полезно.

Спи хорошо, благословляю и целую тебя.

Могилев. 14 сентября 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Сердечное спасибо за твои милые письма, всегда являющиеся для меня источником радости и утешения. Только что приехал старик (Гор.), и я приму его в 6 час. Мне очень жалко тебя, что тебе пришлось так утомляться эти хлопотливые дни, — особенно перед m-me Б.

Пока еще трудно назначить день моего прибытия домой, потому что это связано с тем, когда ставка будет перенесена в Калугу, это отнимет пять или шесть дней, — так что, Бог даст, мы проведем вместе около недели! Какое счастье!

История с германским разъездом окончилась, как я и думал, потешным образом. Это был наш собственный разъезд из 7-ми казаков, который, заблудившись, отбился от одной из кавалерийских дивизий, значительно севернее Минска. — Они искали германскую конницу и забрались к югу до самого Могилева. Как глупо было выдумывать такую историю!

Погода по-прежнему чудесная. Я каждый день выезжаю в моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе, как в былые годы. Он так спокоен и мил — шлет тебе самый теплый привет.

В общем дела на фронте не плохи. Немцы продолжают нажимать на вершину Двинск, и в направлении Вильны к востоку, а также от Барановичей. В этих местах все эти дни идет очень серьезный бой.

Ну, дорогая моя, я должен кончить. Благослови Бог тебя и дорогих детей! В следующий раз напишу Анастасии.

Нежно целую вас всех. Всегда твой

Ники.

Царское Село. 15 сентября 1915 г.

Мой бесценный душка,

Серо, дождливо и совсем холодно. Я все еще не совсем хорошо себя чувствую, голова все время побаливает, но, несмотря на это, у меня заседание комитета по вопросу о наших пленных в Германии. За это дело взялось одно частное общество, охватывающее всю Россию, подстрекаемое Сувориным, так как он находит, что кн. Голицын работает вяло. — Мне не нравится эта мысль, так как я вижу в ней только желание мешать мне, вместо того чтобы слиться с нашим обществом. — Чувствуя себя плохо, я не была в состоянии пойти на панихиду по старому Арсеньеву,. но пойду или завтра вечером на вынос и парастас к Знамению, или туда же на похороны в четверг утром. Я послала крест из цветов от нас обоих и написала бедной маленькой Наденьке[446], а также выразила соболезнование от твоего имени ее братьям.

Целая страница истории прошлого уходит вместе с ним. Я сейчас же передала твое приказание относительно бумаг и писем из твоей библиотеки, которые находились у него.

Сегодня в газетах было напечатано о наших морских потерях, и теперь я все понимаю. Как хорошо, что англичане и французы, наконец, начали наступать, и, кажется, с успехом! Дай Бог, чтобы они продолжали, как обещали, в сентябре! Но какое упорное сражение на нашем фронте, — как ужасно видеть, что одни и те же местности и позиции по несколько раз переходят из рук в руки!

Как грустно, что тебе надо ехать в Калугу! Это такой большой город, и еще дальше, — вероятно, из-за железнодорожной линии? — Так странно, что тебе приходилось жить в разных местах, переживать так много, а я ничего не знала и не принимала участия в твоей жизни там. — Милый, нельзя ли обратить внимание на то, что происходит в Першине? Дурные слухи идут оттуда[447].

Как бы я хотела иметь что-нибудь интересное, веселое, чтобы сообщить тебе, вместо того чтобы постоянно возвращаться к одному и тому же вопросу!

Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем. О, как я буду думать и молиться за тебя, мой любимый, — больше чем когда-либо! А. сердечно тебе кланяется. Говорят, что граф Тео Нирод[448] бросил службу, чтобы последовать за Н. Я нахожу, что он берет слишком большую свиту: адъютантов твоих, генерал-адъютанта и Орлова. Нехорошо, что он прибудет с целым двором и кликой, — я очень опасаюсь, что они будут пытаться продолжать там свои интриги. Дай Бог, чтоб им ничего не удалось на Кавказе, чтобы народ показал тебе свою преданность и не позволил ему играть слишком большую роль! Я боюсь Милицы и ее лукавства, — но Бог защитит против зла!

Ну, заседание прошло благополучно. Было 10 человек. Я посадила Ольгу рядом с собой, чтобы она привыкала видеть людей и знала, что происходит. Она умный ребенок, но недостаточно шевелит мозгами. До того у меня был Кусов в течение часа; он не хотел уезжать, не увидав меня еще раз. Ему противен город, и все его расстраивает, особенно то, что мое имя всюду на устах, будто бы я удалила О. и Дж. из-за нашего Др. и т.д. Он просит иметь глаз за тем, что происходит на Кавказе, чтобы они чего-нибудь не напортили там, и время от времени посылать туда кого-нибудь “понюхать воздух”. У него плохое мнение о всех них. В поезде Щ. сказал ему, что Горемыкин — рыхлый старик (но не сумасшедший, как говорит А.) и что необходимо сделать уступки, на что К. сказал, что это было бы очень опасно, так как если дашь палец, то захотят всю руку. Публика предпочитает Щ. Горемыкину. Я их понимаю, так как он слаб, при нем всякий может распоряжаться по своему усмотрению, — увы! — он напоминает флюгер. Бенкендорф сообщил мне, что он посылает Гебеля[449] в Москву по случаю переезда — думаю, что твоего. Как грустно, что тебе надо так далеко ехать и быть вблизи этой гнилой Москвы! А. ездила в город к родителям до 5-ти; она подвезла Гротена до Ham.Бр.[450] и обратно; ему было приятно подышать не больничным воздухом.

Я так беспокоюсь, как обойдется с министрами. Теперь, когда они уже приехали, поздно сменять их, а ведь это существенно важно. Только сначала ты должен увидать остальных. Пожалуйста, помни о Хвостове.

Знаешь, мой комитет будет принужден просить у правительства большую сумму для наших пленных. Мы никогда не имеем, сколько надо. Сумма, — увы! — в несколько миллионов. Но это необходимо, так как иначе дурной элемент воспользуется этим, чтобы сказать, что мы не думаем о них, что они забыты, и многое дурное смогут вдолбить им в голову, так как и среди наших пленных, наверное, найдутся эти гадкие красные твари.

Организация союза городов также образует общество для этой же цели, так что всего их будет 3, — и мы должны действовать в контакте с ними. Держи все в руках; их делегаты нуждаются в контроле. Они вмешиваются и помогают всюду, не только военнопленным, но и раненым и беженцам, для того чтобы после говорить, что правительство ничего не делало, а все они.

Теперь прощай, мой любимый, я устала, голова и глаза болят.

Прощай, дорогой возлюбленный, мой милый муж, моя радость, нежно, горячо целую тебя.

Навеки твоя старая

Женушка.

Пожалуйста, передай Мише прилагаемое письмо.

Привет старику и Н.П. Доволен ли ты тем, что происходит в Вильне, Двинскеи Барановичах? Идет ли все так, как ты желаешь?

Спи хорошо, чувствуй мое нежное присутствие.

Царское Село. 16 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Нежно, нежно целую и благодарю тебя за твое дорогое письмо. Ах, как я люблю получать весточки от тебя! Снова и снова перечитываю твои письма и целую их. Неужели мы скоро увидим тебя здесь? Это кажется слишком большим счастьем, чтоб было правдой. Тогда исполнится как раз четыре недели с тех пор, как мы расстались, — редкий случай в нашей жизни. Мы были так счастливы в этом отношении и потому сильно чувствуем разлуку. И особенно теперь, когда время такое тяжелое, полное испытаний, я более чем когда-либо жажду быть с тобою, чтобы придать тебе моей любовью и нежностью бодрость и храбрость, и поддерживать в тебе решительность и энергию.