Читаем без скачивания Дорога в Аризону - Игорь Чебыкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Что ты молчишь, Топчин? — пророкотала директриса. — Не слышал, о чем тебя спросили?". "Елена Геннадьевна, — снова усмирил ее упреждающе воздетой ладонью Максим Андреевич. — Ну, так как же, Толя? Ты же сказал, что раскаиваешься в своем поступке и готов его исправить. Но, извини, я пока не вижу этой готовности. От тебя требуется не так уж и много: всего лишь назвать имя человека, который подсунул тебе эту книгу. При том, что это нужно не столько мне, сколько лично тебе. Да, тебе. Можно сказать, от этого напрямую будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Ты пойми, мы и сами найдем этого человека. Но если мы сделаем это без твоей помощи, у меня не будет оснований считать, что ты, действительно, раскаиваешься в своем поступке. Напротив, появятся основания полагать, что ты покрываешь этого человека и тем самым совершаешь еще более недостойный комсомольца поступок, нежели просмотр лживого западного фильма. И если выяснится, что ты — заодно с человеком, который дал тебе эту книгу, тебя наверняка исключат из комсомола. Человек, который читает подобные книги и хранит их у себя дома, не может состоять в комсомоле. Это было бы противоестественно. Как результат, ты, Толя, сам, своими руками, лишишь себя тех возможностей и перспектив, которые дает тебе жизнь. Будучи исключенным из комсомола ты не сможешь поступить в престижный вуз, получить высшее образование, престижную специальность и должность, наконец. Нет, я не хочу сказать, конечно, что без высшего образования жить нельзя. У нас любой труд в почете. Но мне кажется, что ты, с твоими способностями, с твоей хорошей успеваемостью вправе рТы тоже кое-что делаешь тайком от нас с мамой!ассчитывать на большее. Зачем же себя этого лишать? Зачем портить себе жизнь, ломать ее в самом начале? Зачем расплачиваться за действия человека, который, по сути, решил морально совратить тебя? Назови нам его имя, Толя, и ни я, ни Елена Геннадьевна никогда впредь не вернемся к этой истории. Как будто ее и не было. И родителям твоим ни слова не скажем. Более того, если ты нам поможешь, это сыграет свою роль и в ситуации с видеофильмом. Ты, безусловно, получишь какое-то взыскание по комсомольской линии, без этого, увы, не обойтись, но не самое суровое. Так, Елена Геннадьевна? Так?". — "Да", — нехотя ответила Легенда и поджала губы. "Ну, вот, о чем же здесь думать? — Максим Сергеевич пытливо смотрел на Тэтэ. — На мой взгляд, выбор очевиден. Ну, Толя?..".
Толик сидел, уставившись в стол. "Этот Максим Андреевич уговаривает, как Перс тогда, на даче, когда предлагал обменять ордена на бейсболку, — подумал он. — Соблазнительно уговаривает. Все "плюсы" и "минусы" по полочкам раскладывает… А откажись я тогда на даче от Персовой заманухи, может, всего этого и не было бы… Хотя какая между ними связь?.. А сейчас отказаться, изображать из себя дурачка невозможно. Немыслимо. Если исключат из комсомола — точно, прощай, мечты о нормальном вузе, о нормальной работе и… об Америке. Я никогда туда не попаду. Останусь здесь навсегда. До самой смерти. И все из-за этой проклятой книжки?!".
"Он мне не давал ее, я сам взял у него на полке, — глухо сказал Толик. — Случайно взял. Он мне сказал пособие по географии на полке взять, а я перепутал и взял эту. Я ее не открывал даже". "Кто "он"?", — подался вперед Максим Андреевич. — "Константин Евгеньевич. На каникулах. Когда я приходил к нему по географии за первое полугодие отвечать". "Княжич?!", — директриса изумленно приоткрыла рот, обнажив резцы с вечным помадным кровоподтеком. "Кто это?", — быстро глянул на нее Максим Андреевич. — "Наш учитель географии…". "Совсем интересно", — Максим Андреевич что-то записал в блокноте. Затем поднял глаза на Толика и одобрительно улыбнулся: "Молодец, Толя! Вот и все. Как видишь, ничего страшного не произошло. Сказал честно и прямо, как было. Снял с себя все подозрения. Теперь подожди, пожалуйста, пять минут в коридоре: мне нужно с Еленой Геннадьевной переговорить".
Толик вышел в озаренный люминесцентным сиянием тоннель, ведущий к кабинету Легенды. В противоположном конце тоннеля лучились солнце, жизнь, счастье: школьники, радуясь перемене, галдели, дурачились и скользили по паркету, как олимпийцы по сараевскому льду. А здесь, в тоннеле, был холодный мертвый свет, отчаяние и неизвестность. Толик прислонился к стенке. Как он тогда сказал Косте Княжичу?.. "Никого никогда не выдам, а вас, Константин Евгеньевич, особенно!". И вот на тебе — именно его и выдал… Но что он, Толик, мог поделать? Как должен был объяснять, что эта книга очутилась у него дома? Еще бы на родителей его подумали… Вот какого черта он тогда схватил эту книгу, а не пособие по географии?! А какого черта Костя держал ее у себя на полке?! Какого он вообще носится с этими своими религиозными побасенками?! Тоже мне Исусик… Ведь хороший же мужик!.. Был… А вот взял и сгубил и себя, и Толика. Или это Толик его сгубил только что?.. Да, но что, собственно, он такого сделал сейчас в кабинете? Он всего лишь сказал правду. Правду о том, у кого взял эту книгу. Значит, это и есть предательство? Говорить правду — это и есть предательство? Почему? Ведь взрослые, и Костя, между прочим, тоже, всегда призывают детей говорить правду. Они говорят, что честность — это главное положительное качество человека, главная добродетель. Вот он и сказал правду, которой они от него добивались. Но ведь и предательство главной, наиподлейшей низостью считает не только Данте, но и все они — взрослые! Так как же одно сходится с другим? Что хуже: сказать правду и совершить тем самым предательство или соврать и не выдать? Для пацанов, естественно, хуже первое. А второе — это не хуже и не лучше, это просто хорошо и правильно. Единственно правильно. Это для пацанов. А для взрослых? Ведь Толик сам уже почти взрослый, и что он должен думать обо всем этом?.. Непонятно. Непонятно… Ну, почему же, почему все это сейчас разом свалилось на него? Почему все сошлось на нем? И нету никакого пространства для маневра и отговорок. Ни миллиметра, ни микрона! Что с "Рэмбо", что с наградами дедовыми, что сейчас… Все против него. Как у Высоцкого: "Обложили меня,
