Читаем без скачивания Юся и Эльф - Екатерина Лесина

Она холодная. И мне холодно.

И маншул жмется ко мне, сотрясаясь всем телом. А на плечи ложатся теплые ладони, и слышится голос:

– Не смотри. Не надо.

Он прав, мой муж, к которому вернулось его собственное обличье, не стоит смотреть на демонов. Но и не смотреть не выходит. Он огромен.

Ужасен настолько, насколько может быть ужасно порождение иного мира. И ткань нашего трещит, не способная выдержать этого присутствия.

Я знаю, что вспыхивает, осыпаясь пеплом, череп. А следом стремительно истлевает рука. Превращаются в прах крысы, собравшиеся в подвале. И не только они.

Сила демона не удерживается в очерченных кругах, она выплескивается на город, пробегает по нему и возвращается, словно морской прибой, захватив при этом оставленные оторванные частицы.

И то, чему не суждено было жить изначально, становится мертво.

Грызлы. И варххи, что скрывались в подземелье. Крупный улей жужелов, почти пробившийся наружу. Пара упырей. Несчастный волколак, наконец заткнувшийся. Нежитники. И смертоносица, что уже не первый год таилась в подвале старого трактира. Она не пила помногу, беря по капле жизни у каждого постояльца, награждая их кошмарами и слабостью, но…

Сила добралась и до границы кладбища. Показалось, сейчас сметет, но нет, за оградой возникла сплетенная из тумана фигура, до боли знакомая фигура, и протянула демону цветок.

Губы Юси шелохнулись.

– Уходи, – сказала она, и лепестки вечно живых лилий утонули в тумане. А цветы истаяли.

– Уходи, – повторили мертвые, вставая за спиной той, что хранила их покой. И вместе их оказалось куда больше, чем виделось демону.

Он не испугался, нет.

Демоны не ведают страха. Но им знакомо уважение. И он, огромный, семирогий, склонился перед той, кто тоже пока еще не была богом…

Зазвенела малина, зашелестел эльфийский сиротка.

А демон обернулся.

Теперь он смотрел на нас. И я понимала, что сделка наша ничего-то для него нынешнего не значила. Он вновь был целым и…

Шелест листвы сделался громче. В нем утонул крик твари, которая жила, так долго жила… в бессмертии плоти есть свои недостатки, оказывается.

Я сглотнула. И отшатнулась бы, если бы не Эль, что стоял за спиной.

– Моя, – сказал демон и протянул руку.

– Нет.

– Моя кровь, – уточнил он.

– Моя жена.

– Убью.

– Пускай, – Эль задвинул меня за спину. – Был договор. Ты получил свое. Ты получил больше, чем хотел. А теперь уходи.

Кровь догорала.

И мир готов был восстановить границу. Демон не мог не чувствовать, сколь неустойчив он стал. А потому просто протянул руку ко мне. И я поняла, что все-таки умру… жаль… я и вправду надеялась, что ему хватит.

– Уходи, – повторил Эль.

И зарычал маншул, поднимаясь с пола. Он отряхнулся, пытаясь избавиться от искр огня, что поползли по шкуре его.

– Уходи, – тихо произнесла я, добавив: – Пожалуйста…

И звон за окном стал невыносим. Одно дерево, пусть десять раз эльфийское, не может так звенеть, будто… будто не одно, а роща…

И я, заглянув в огненные очи, увидела их.

Огромные дерева с корой серебряной, будто из застывшего металла, поднимались до самых до небес, возможно, что и держали эти самые небеса на кронах своих. Они сплетались воедино, они и были единым, чем-то невыразимо далеким от понимания. Опасным.

И демон отступил. Губы его растянулись в зловещей улыбке. Голова склонилась. А из ноздрей вырвались клубы зеленого дыма.

– Дар, – сказал он. – Кровь за кровь.

– Благодарю. – Я стянула с пальца кольцо и подала: – Возьми. Здесь тоже твоя… твое… ты.

Металл вспыхнул на ладони, и я стиснула зубы, чтобы не закричать от боли. А демон засмеялся, и смех его, сплетаясь со звоном медной листвы, заставил нас рухнуть на колени.

А потом… потом все просто прекратилось.

Остался дым. Едкий и удушливый. И я закашлялась, кашляла долго, до рвоты, дрожа и не имея сил подняться. А рядом точно так же кашлял Эль. И кажется, приходилось ему еще хуже, чем мне.

Он же все-таки эльф. Утонченный.

А тут… воняет, как… крепко воняет… и когда я встала на четвереньки и поползла к двери, он встрепенулся. И пополз следом за мной. И оказалось, что дверь эта не так близка и что снаружи пахнет зимой. Снег и тот пошел. Белый, легкий.

Крупные хлопья кружили, медленно опускаясь на темную траву, на камень, на обожженную мою руку. Я пошевелила пальцами. Надо же, а не болит… вот должна, потому как на ладони остался отпечаток то ли кольца, то ли демонического ока, но не болит же.

Я села на ступеньки.

– Замерзнешь, – проворчал Эль.

– А жить хорошо… знаешь? – я положила голову на плечо мужа. – Я ведь не думала всерьез, что мы живы останемся.

Платья жаль… то есть жаль Ниара, но и платья тоже… вряд ли оно переживет ритуал и демоническое пламя, но без него ничего не вышло бы.

Только божественная суть способна спрятать одно, притворившись другим, чтобы даже у потусторонней твари сомнений не возникло.

– Я ведь не плачу, да?

– Не плачешь, – подтвердил Эль, смахнув талый снег с моих щек. Именно снег. А что глаза щиплет, так от дыма. Все знают, что дым глазам не слишком полезен.

– Совсем… нечего… мы живы… Ниар все равно был обречен… и мы бы ничем не помогли, да?

– Да.

– И я оправдываюсь?

– Да.

– Я совершила ритуал, в котором… убила…

– Он сам себя убил.

Добровольная жертва.

О таком только в книгах и пишут, и хорошо, потому что… это страшно. На самом деле страшно. Быть может, потому жертва и получает право сама вершить обряд.

Да, Ниар открыл врата. Да, он впустил демона.

Да, он отдал демону то, что принадлежало тому по праву. И всей силы отца не хватило, чтобы вмешаться. Я помню улыбку Ниара, эльфа, который уже и живым-то был не в полной мере, но душу-то сохранил. И отдал в обмен на… месть?

Покой?

Право мира жить прежней жизнью, в которой люди глупы, а эльфы бессмертны и показательно великодушны? Где нежить больше не подчиняется человеческому слову, боги спят, а мертвые покоятся с миром?

Я закрываю глаза и вижу нож в руках. И острие клинка, которое уперлось в шею, под подбородком, там, где заканчивался воротник платья… уже не платья, а… нового тела?

Облика?

Не знаю и знать не хочу. Закрываю глаза и просто сижу, ловлю ладонью первые снежинки… жду… наверное, рассвета.

А над головой тихо, успокаивая, шелестит сиротка.

Разбирательство было.

Куда ж без разбирательства в таком-то деле, только было оно каким-то тихим, что ли? Что полномочный представитель пресветлого