Читаем без скачивания Песчаные черви Дюны - Брайан Герберт

Пауль отреагировал слишком сильно, и потерял равновесие. Он, правда, упал коленями на живот соперника, но у Паоло были еще неиспользованные резервы. Когда Пауль поднял нож, зажатый в потной скользкой ладони, Паоло извернулся и резким движением ударил Пауля золотой рукояткой по запястью. Рука Пауля непроизвольно дернулась, криснож упал на край бассейна и соскользнул в расплавленный металл.

«Все кончено».

Сила возникшего перед глазами видения была так велика, что заслонила собой ожидание неминуемой смерти. Пауль понял то, что должен был знать с самого начала: «Я не Квисац-Хадерах, нужный Омниусу. Это не я!»

Время застыло и остановилось. Было ли это ощущение, какое испытывал башар Тег, когда ускорялся? Но Пауль Атрейдес не мог превзойти в скорости окружавшие его предметы. Они взяли его в плен и сжали стальными объятиями смерти.

Ядовито ухмыляясь, юный Паоло взмахнул кинжалом с золотой рукояткой, картинно описал им дугу и вонзил острие в бок Паулю. Клинок прошел между ребер, проткнул легкое и достал до сердца.

Паоло выдернул кинжал, и время пошло в своем обычном темпе. Словно откуда-то издалека Пауль услышал отчаянный крик Чани.

Из раны хлынула кровь, и Пауль упал на пол у чаши раскаленного фонтана. Рана оказалась смертельной, в этом не было никаких сомнений. Голос предзнания бесцельно звучал в голове, отдавался в ушах биением невидимого молота, дразнил. «Я не Квисац-Хадерах!»

Он распластался по полу как брошенная тряпичная кукла, едва различая бросившихся к нему Чани и Джессику. Джессика схватила за ворот доктора Юйэ и потащила его к истекающему кровью сыну.

Пауль никогда не думал, что в человеке может быть столько крови. Затуманенным взором он разглядел торжествующего Паоло, державшего окровавленный кинжал.

– Ты знал, что я убью тебя! С равным успехом ты мог бы сам всадить нож себе в сердце!

Видение повторилось в жуткой реальности. Он лежал на полу и умирал.

Откуда-то сзади доносился торжествующий хохот барона Харконнена. Хохот был невыносим, но не во власти Пауля было его прекратить.

31

Когда они все разом вырвутся на волю, моя память уподобится пустынной буре и станет столь же разрушительной. Кто может управлять ветром? Если я и в самом деле бог-император, то смогу я.

Песок и черви хлынули из гигантского грузового отсека корабля-невидимки в главный город упорядоченного машинного мира. Извивающиеся чудовища устремились на улицы, словно обезумевшие салусанские быки, выпущенные из загона. У стоявшей рядом с Лето Шианы при виде опустевшего с оглушительной быстротой отсека от удивления открылся рот.

Чувствуя свою странную связь с червями, Лето II устремился вслед за ними в сверкающий сталью город. Стоя у входа в отсек, высоко над грудой вытекающего песка, он вдруг ощутил, как его заливает волна облегчения и свободы. Не говоря ни слова, он нырнул в песок, следуя за червями в их диком исходе. Песок понес его как пловца, подхваченного бурным потоком, вырвавшимся на поверхность из морских глубин.

– Лето! Что ты делаешь? Остановись!

Но он не смог бы остановиться и ответить, даже если бы очень этого захотел. Поток текучего песка засосал его в глубину – туда, куда он и так стремился всей душой. Лето нырнул в песок, и его легкие каким-то чудесным способом тут же приспособились к пыли, как и все его чувства. Подобно песчаному червю он теперь видел без глаз, и различал несущихся впереди чудовищ так же ясно, как если бы они плыли в прозрачной воде. Он был рожден именно для этого, ради этого он и умер много-много лет назад.

Теперь память звучала в нем как эхо прошлого – это были не подсознательные воспоминания, но нечто большее, чем знание, почерпнутое в архивах «Итаки». Те сведения касались другого молодого человека, другого Лето II, но не его самого. На поверхность всплыла отчетливая мысль: «Моя кожа перестала быть моей». Тогда, очень давно, его кожа покрылась тысячами песчаных форелей, их оболочки слились с его мягкой плотью и нервами. Они вселили в него небывалую, невиданную силу, они придали ему способность лететь, как ветер.

Лето вспомнил ту силу, которой он обладал, будучи еще в человеческом облике, это было не воспоминание гхола, это были жемчужины памяти самого бога-императора, сохранившиеся во всех червях – его потомках. Они помнили, и Лето помнил вместе с ними.

История была написана людьми, питавшими к нему отвращение, не понимавшими того, что он был вынужден делать. Они осуждали Тирана за его мнимую жестокость и бесчеловечность, за его желание пожертвовать всем, ради чудесного Золотого Пути. Но ни одна из историй – даже его собственный дневник – не могла в полной мере описать радость молодого человека, ощутившего в себе неожиданную и чудесную силу. Теперь Лето вспомнил все это, вспомнил в мельчайших подробностях.

Он проплыл в глубине песка туда, где извивались черви, и вынырнул на поверхность. Инстинктивно зная, что надо делать дальше, Лето пробился к Монарху. Он ухватился за хвост червя и взобрался на жесткие кольца, как первобытный каладанец взбирается на покрытый грубой корой ствол пальмы.

Лето вдруг понял, что пальцы его приобрели странную способность буквально прилипать к телу червя. Он полз по чудовищу так, словно был его органической частью. Это была истина. По сути, он и черви были единое целое.

Почувствовав приближение Лето, все черви застыли, словно огромные солдаты, вставшие по стойке «смирно». Добравшись до удобной складки на голове Монарха, Лето остановился и оглядел кварталы металлических конструкций и вдохнул сильный запах корицы.

С высоты своего положения Лето видел, как стальные конструкции начали перемещаться, чтобы воздвигнуть баррикаду на пути гигантских чудовищ. Это была армия Лето, его живые неотразимые тараны – и он пустит это оружие в ход против врагов рода человеческого.

У Лето кружилась голова от восторга и меланжи, он ухватился за кольца Монарха, которые слегка раздвинулись, обнажив мягкую розовую плоть. Это кружило голову, манило, мальчик чувствовал страшное желание прижаться к червю, слиться с ним. Лето сунул кулак между колец, погрузив его в мягкую плоть. Пальцы Лето коснулись нервного центра червя, послали импульсы в сеть нервов, руководивших всеми действиями чудовищ. Ощущение было похоже на удар электрическим током. Это было его родное гнездо, место, где он должен находиться всегда, его истинное место обитания.

По его приказу песчаные черви поднялись еще выше, словно разъяренные кобры, не желающие больше подчиняться убаюкивающей музыке заклинателя змей. Теперь ими руководил один только Лето. Все семь червей ринулись на улицы машинного города, и Омниус не мог ничего сделать, чтобы остановить их.

Когда сознание Лето слилось с сознанием самого большого из червей, мальчик ощутил те же чувства, какие охватили когда-то, много тысяч лет назад, другого Лето II. Он ощутил скрип и шорох песка под стремительно несущимся по нему кольчатым телом. Он снова ощутил сухость и чистоту древнего Арракиса, он знал теперь, каково быть богом-императором, синтезом человека и червя. Это было высшей точкой опыта. Но не таилось ли в нем нечто еще более великое?

Воспитываясь как гхола на борту корабля-невидимки, Лето так и не узнал доподлинно, как мастер Тлейлаксу добыл его клетки. Были ли они взяты у него и Ганимы во время обычного медицинского осмотра, когда они оба были еще детьми? Если так, то пробужденный гхола должен был помнить себя лишь обычным ребенком, сыном Муад'Диба. Но что, если клетки из нуль-энтропийной капсулы Скиталя были взяты у самого бога-императора? Кто-то ухитрился взять соскоб с его огромного червеобразного тела? Или соскоб был взят каким-то из его верных последователей после того, как его тело рухнуло вниз с крутого берега реки Айдахо?

Теперь, когда сознание Лето слилось с сознанием Монарха и других червей, все это стало казаться ему не важным. Невероятное единение открыло все, что спало в теле гхола и в самородках сознания, погребенного в червях. Лето II наконец снова стал самим собой, обрел свое истинное «я», он осознал весь конфликт, заключавшийся в ребенке-гхола: одинокое дитя и самодержавный император, на совести которого кровь триллионов жертв. Теперь он осознавал в мельчайших деталях все свои решения, принятые в течение сотен лет, всю свою ужасную скорбь, всю свою решимость.

«Они называют меня Тираном, не понимая моей доброты, не понимая великой цели, которая оправдывает все мои действия. Они не знают, что в конце концов я предвидел и этот заключительный конфликт».

В свои последние годы бог-император Лето настолько далеко отошел от всего человеческого, что забыл великое множество достойных удивления вещей, особенно смягчающее влияние любви. Но сейчас, оседлав Монарха, Лето вспомнил, как любил он свою сестру Ганиму, вспомнил те чудесные часы, которые они вместе проводили в роскошном дворце отца, вспомнил, как им пришлось против воли стать во главе огромной империи Муад'Диба.