Читаем без скачивания Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич

Но, как бы там ни было, гитлеровец вскинул пистолет и нажал на спуск.

В замкнутом помещении выстрел прозвучал совсем негромко, скорее, резкий хлопок, нежели именно выстрел. А второй раз спустить курок он уже просто не успел. Действуя на полном автомате, Степан набросил на «люгер» скомканный бушлат и выстрелил в ответ, целясь в корпус. Стрелять навскидку оказалось непривычно, так что девятимиллиметровая пуля угодила гораздо выше, войдя куда‑то под нижнюю челюсть. Сорвавшаяся с плеча трофейная винтовка резко дернула руку вниз, однако делать еще один выстрел морпех и не собирался.

Захрипев, немец выронил оружие, инстинктивно зажимая ладонью рану. Между пальцами, пятная мундир, короткими толчками выбивалась яркая артериальная кровь. Майора повело в сторону, он наткнулся плечом на стену, по которой и сполз, свесив голову на окровавленную грудь. Бросив на пол курящийся пороховым дымом бушлат, Алексеев подскочил к противнику, проверяя результат. Не жилец, однозначно, вон как кровища хлещет, похоже, сонную артерию перебило. Да и сознание уже потерял, что понимающему человеку о многом говорит.

Прикинув, что ни первый, ни второй выстрел, скорее всего, никто услышать не мог – окна по зимнему времени законопачены ватой, дверь тоже плотно прикрыта, а в звукоизолирующих свойствах отделяющей комнату от коридора стены он и раньше не сомневался, – старлей навел пистолет на казака. Навел – и опустил, поскольку тот так и стоял на прежнем месте, разве что испуганно втянул голову в плечи.

– Вот так и стой, – буркнул Степан, обращаясь не столько к предателю, сколько просто, чтобы не молчать. Поскольку мгновенно выброшенный в кровь адреналин требовал хоть какой‑то реакции. Заорать там, в морду кому‑нибудь заехать – да хоть тупо от пола с полста раз отжаться…

Автоматически поставив очередной трофейный пистолет на предохранитель и запихнув в карман камуфляжных брюк, старлей взглянул на ощетинившихся вскинутыми стволами боевых товарищей:

– Ранило кого?

– Нормально все, командир, царапина просто, – младший сержант Дмитрук чуть подвернул руку, показывая распоротый пулей рукав стеганой куртки. – Еще чуток в сторонку, и плечо б продырявил, гад. Пистолетик‑то у него слабенький, значит, пуля бы внутри застряла. А уж там и до заражения недалеко, нам санинструктор про это подробно рассказывал. Так что свезло. Не переживайте, тарщ старший лейтенант, не подведу.

– Хорошо, позже перевяжем, сейчас все равно и некогда, и нечем. Заканчивайте с веревками, уходить нужно. Нашумели малехо.

Взглянув на оказавший поистине неоценимую услугу бушлат, морпех поднял его с пола, аккуратно пристроив в углу дивана. Вот и снова он его спас – иди, знай, что бы могло произойти, не приглуши плотная ткань пистолетный выстрел! Кстати: отсоединив от винтовки штык, Степан вернул его в поясные ножны. Длинноват, конечно, и заточен откровенно «на отвяжись», но все лучше, чем ничего. Глядишь, и сгодится. Пистолет морпех просто опустил в карман шинели кверху рукояткой, надеясь, что при необходимости сумеет быстро его выхватить.

– Готовы, мужики? Тогда вперед.

Смерив есаула тяжелым взглядом, Алексеев кивнул на вешалку:

– Шинелку натягивай, а то вдруг простудишься. Да и странно будет, ежели в одном кителе наружу попрешься. И фуражку не забудь. Вот и молодец.

Убедившись, что пленный выполнил приказ, старлей подтолкнул его к выходу:

– Андрюха, сам видишь, какие у нас тут страсти кипят, куда там старине Шекспиру! Так что просто сделай, что велено, душевно прошу! И не дури, я тебе в аккурат в поясницу целюсь. Позвоночник перебьет – всю оставшуюся жизнь под себя ходить станешь, что по‑большому, что по‑маленькому. Специально не добью, чтобы мучился подольше. Веришь?

– А чего ж, – тусклым голосом ответил тот. – Оченно даже верю. Тебе ж живого человека на тот свет спровадить, что перепоясаться.

– Ой, ли? – хмыкнул морпех, быстро выглядывая в коридор и готовясь, обнаружься там что‑то подозрительное, тут же нырнуть обратно. Пусто. Пока им везет – в соседних помещениях выстрелов не расслышали. – А сам‑то? Вон, товарищи мои отчего‑то ох как смертушки твоей жаждут! С чего бы вдруг, даже и не догадываюсь? Может, обидел их чем?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Морпех вытолкал предателя из комнаты, пристроившись в паре метров позади. Винтовку он, как и обещал, держал в руках направленной казаку в спину. Оба парашютиста двинулись следом: сейчас, когда за ними никто не наблюдал, никакого смысла изображать конвоируемых пленных не было. Во дворе – другое дело, но для этого нужно сначала нейтрализовать часового.

– Короче, шагай, ваше благородие. Кстати, начальничек твой первым пулять начал, оттого скоропостижно и окочурился.

– Будто я его шибко надолго переживу, – все так же равнодушно буркнул тот. – Да иду я, иду, не пихайся.

И Алексеев неожиданно понял, что «оберст‑лейтенант» вовсе не пытается запудрить ему мозги: есаул и на самом деле перегорел. Сломался, иначе говоря. Что, как ни странно, в их положении не особенно‑то и хорошо – если часовой его более‑менее знает, может что‑то и заподозрить. Заходил в штабную хату эдакий орел, с низшими чинами через губу разговаривавший, а вышел… ну, понятно, собственно…

– Насчет караульного на крыльце все помнишь? И соберись, смотреть противно! Глядишь, и поживешь еще, все от твоего поведения зависит!

Уловив за спиной возмущенный ропот товарищей, Степан, не оглядываясь, показал им кулак. Десантники понятливо замолчали, хоть наверняка и остались при своем мнении. Ну, тут уж как выйдет. Парашютисты – в отличие от самого морпеха – предателю ничего не обещали. Потому и имеют полное право в любой момент его пристукнуть.

Возле выхода остановились. Наступал наиболее критический и малопредсказуемый момент. Если сейчас есаул все‑таки взбрыкнет и решит помереть героем, рванув наружу, придется стрелять. А уж там и часовой среагирует, с боевой выучкой у фрицев все в полном порядке. И останется… нет, даже не прорываться с боем – скорее, просто героически погибнуть в перестрелке.

– Не боись, командир, – шепнул за спиной Тапер. – Я пойму, что он сказал. Коль что не так, закашляюсь, а ты уж тогда стреляй не раздумывая.

– Давай, – приказал старший лейтенант, легонько подтолкнув казака стволом. И сместился чуть в сторону. Позиция хреновая, но, по крайней мере, заглянувший в дверной проем караульный окажется у него на прицеле. А уж с пары метров Алексеев в любом случае не промахнется. Десантники прижались к противоположной стене.

Решительно распахнув дверь, «оберст‑лейтенант» шагнул на крыльцо. Смерив вытянувшегося по стойке смирно гитлеровца начальственным взглядом, мотнул головой:

– Feldwebel, Herr Major befahl, die russischen Gefangenen zum Lastwagen zu begleiten. Ich werde mit ihnen gehen.[2]

Внимательно прислушивающийся старший сержант промолчал, подавая знак, что пока все идет нормально.

А вот в следующую секунду все пошло не по плану. Поскольку предполагалось, что фриц останется на своем месте, просто позволив вывести пленных из хаты. Грузовик стоял метрах в двадцати, так что видеть происходящее возле него гитлеровец со своего места никак не мог. Да и что бы он там, собственно говоря, интересного рассмотрел? Как румын‑конвойный, помогая себе прикладом, заталкивает русских диверсантов в кузов, после чего вместе с оберст‑лейтенантом идет к кабине, видимо, выполняя его распоряжение? Зачем? Так, мало ли, зачем? Может, господин офицер собирается дать ему какие‑то особые указания, касающиеся сопровождения пленных. А следом «Опель‑Блиц» заводит мотор и тихо‑мирно уезжает, оставив после себя слегка подпорченную сизым выхлопом синтетического бензина местную атмосферу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Однако караульный истолковал приказ несколько по‑своему. Рявкнув «Natürlich, Herr Oberstleutnant! Ich werde helfen!»,[3] он внезапно сорвался с места, заходя в сени. Сказанного Степан ожидаемо не понял, но судя по мгновенно вытянувшемуся лицу есаула и сдавленному мату старшего сержанта ничего хорошего произнесенная фраза не предвещала.