Читаем без скачивания В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

— Эти холмы называются Джавлаулы, — сказал Лобсын. — Они выметены ветром Ибэ дочиста, на них нет ни кустика, ни травинки, голый битый камень. А озерко зовут Джаланаш; это значит — змеиное. Вода в нём пресная и в ней, говорят, много змей. Правда ли это — не знаю. Вода пресная потому, что в озеро впадает речка Теректы, а из озера имеется сток в южный конец озера Алаколь, так что озеро проточное. А в Алаколе, ты знаешь, вода солёная.

Озеро Джаланаш было, конечно, покрыто льдом, но снега нигде не было видно. Я обратил на это внимание Лобсына.

— Должно быть, не так давно в воротах дул Ибэ и согнал весь снег. И ты заметил, Фома, он уже начал дуть.

Действительно, с утра уже дул ветер, хотя не сильный, но прямо в лицо. А мы, в сущности, только что въезжали в самое узкое место ворот, где Ибэ должен был свирепствовать.

Когда мы подошли ближе к южному концу озера Джаланаш, я увидел ясные следы русских колёс и, конечно, спросил, кто это ездит на колёсах по этой пустынной долине, где мы уже третий день не видели ни одного человека.

— Эта дорога, — пояснил Лобсын, — идёт из деревень Урджар и Муканчи. Вспомни, это последние русские деревни перед таможней Вахты. По этой дороге крестьяне ездят в горы Алатау, на западной стороне ворот, где растёт хороший еловый лес. Они его рубят и увозят к себе. Пожалуй, все деревни построены из этого леса.

— Как же им позволяют рубить лес на китайской земле? — воскликнул я.

Лобсын рассмеялся. — На западной стороне ворот земля-то русская, и эта дорога идёт всё время по русской земле вдоль берега озера Алаколь. А мы за пикетом Теректы тоже уже переехали через границу. У озера она делает большой угол.

Я вынул карту и увидел, что Лобсын прав. Мы совершенно незаметно миновали границу между Россией и Китаем. А пока я её разглядывал, Ибэ давал знать о себе. Он налетал отдельными сильными порывами и взметал на твёрдой дороге пыль, которая стлалась струйками по колеям, пробитым тяжёлыми телегами крестьян, нагруженными еловыми брёвнами. Порывы ветра усиливались, и пришлось покрепче надвинуть на уши свои зимние шапки.

Когда озеро Джаланаш кончилось, от него по дну долины потянулась на юг полоса тростника, мелких кустов.

Но вот среди высот Алатау справа от дороги открылось устье поперечной долины, тянувшейся на запад. Лобсын, ехавший с Очиром во главе каравана, повернул вверх по этой долине, туда же завернули и колеи дороги, по которой крестьяне вывозили свой лес. Я понял, что Лобсын хочет укрыться в этой долине, и подъехал к нему.

— Это долина речки Токты, — сказал он на мой вопрос. — Тут недалеко должен быть русский таможенный пост, где мы найдём защиту от Ибэ. Иначе мы все замёрзнем.

Теперь мы шли уже не против ветра, а наперерез ему, и при сильных порывах он прямо валил с ног; верблюды шатались и откачивались в сторону. Хорошо, что мы в ожидании Ибэ очень прочно увязали все вьюки, укрыв плотно палаткой разную дорожную мелочь, иначе всё было бы растрёпано и унесено далеко. Холмы обоих склонов долины повышались и уже немного защищали от ветра. По дну долины текла хорошая речка, и видно было, как на ней исчезает снег и начинает проглядывать лёд.

Больше часа мы ползли с остановками вверх по долине до маленького посёлка таможенного поста. Он стоял среди более высоких гор, достаточно защищавших от ветра, и уже, приближаясь к нему, мы чувствовали, что порывы слабее, тогда как вверху в воздухе слышался неумолчный шум, свист, вой. Там Ибэ разыгрался во всю свою мощь. Пост стоял у северного подножия крутого, почти отвесного склона, служившего ему защитой; на склоне кое-где росли ёлочки, вцепившиеся корнями, словно когтями, в склон, в щели между камнями. Небольшой двор был огорожен невысокой стеной, сложенной из каменных плит. В глубине стоял деревянный дом с тремя окнами, с раскрашенными наличниками украинского типа. Очевидно, его строили плотники из Урджара или Муканчи из леса, срубленного тут же в Алатау. В этих сёлах издавна жили переселенцы с Украины. На другой стороне возвышалось деревянное здание — конюшни. Ворота были заперты, но через стену видно было, что по двору ходит караульный.

Мы остановились у ворот, караульный сейчас же вышел к нам и расспросил, кто мы, откуда и куда пробираемся. Я передал ему наши паспорта и просил доложить начальнику поста нашу просьбу разрешить нам переждать Ибэ возле поста.

Караульный унёс паспорта и вскоре вернулся вместе с начальником, который отдал нам бумаги и разрешил нам раскинуть свой лагерь за стеной, где в нескольких шагах дальше была ровная площадка на берегу речки, на которой могла поместиться наша палатка. Мы её раскинули под защитой здания поста, так что Ибэ лишь слабо трепал её. Верблюдов уложили с одной стороны палатки у самой стены, лошадей — с другой. Вода была под рукой. Что же касается корма для животных — дело обстояло плохо. С ночлега у ложбины, тянувшейся от Алаколя к Джаланашу, мы увезли большой сноп нарезанного тростника для лошадей, но когда поднялся Ибэ, его пришлось бросить, так как ветер стал его так трепать, что задерживал верблюда, на котором сноп был привязан, и ясно было, что до ночлега мы сноп не довезём. Вблизи поста по долине кое-где росли кустики и пучки полыни и колючки, так что верблюды могли кое-что поесть, но для лошадей не было почти ничего. Когда мы устроились и повесили котелок с супом, я пошёл на пост к начальнику. В одной половине дома в большой комнате помещалось 10 казаков, спавших на нарах в два яруса вдоль стен, а в другой комнате поменьше жил начальник, молодой офицер, и здесь же была его канцелярия. В конюшне, конечно, были лошади, на которых казаки разъезжали, осматривая пограничную местность; следовательно, должен был быть и корм для них, и я спросил начальника, не может ли он продать нам немного сена па ночь. Он согласился и велел прийти в сумерки.

В течение дня казаки заходили к нам по очереди, мы угощали их чаем — не монгольским с солью и молоком, так как последнего у нас не было, но с баурсаками, конечно, уже не первой свежести, и леденцами, которые были в запасе для Кульджи. В разговорах я узнал, что пост отодвинут от самой границы, проходящей вдоль по Долине ворот, в глубь гор из-за Ибэ, который дует в зимнее полугодие довольно часто, а в самой долине достигает такой силы, что деревянный дом не мог бы выдержать — никакая крыша не могла бы устоять, а, пока дует Ибэ, нет возможности выйти даже за дверь. По всей долине, сказали казаки, нет ни одного жилья, ни одна юрта киргизов не устояла бы здесь. Юрты встречаются, и то только летом, когда Ибэ слаб и дует редко, в нескольких верстах в обе стороны от ворот.

Казаки жаловались, что жить на посту очень скучно. В тихие дни они, всегда вдвоём, выезжают в долину на осмотр границы в ту или другую сторону на несколько часов. Контрабандистов встречают очень редко, иногда какого-нибудь китайца, который на себе несёт шёлковый товар продавать в Лепсинск, но пробирается почти всегда ночью, так что поймать его можно только случайно; ещё реже попадается киргиз или калмык верхом. Людей по этой дороге почти не встретишь, разве иногда крестьян, которые едут в горы за лесом или везут его оттуда. А ещё скучнее сидеть на посту целые дни, когда задует Ибэ. Это случается каждую зиму по нескольку раз в течение нескольких дней подряд, иногда целой недели, в прочее время года, особенно летом, редко.