Читаем без скачивания Певец во стане русских воинов - Василий Жуковский

Души хранитель. И с людьми, меня

Отвергшими, я примирился, в сердце

Божественное поминая слово:

«Отец! прости им; что творят, не знают!»

Меж ними ближнего я не имею,

Но сердце к ним исполнено любовью.

И знай, пространства нет здесь для меня

– Так соизволил бог! – в одно мгновенье

Могу туда переноситься я,

Куда любовь меня пошлет на помощь;

На помощь – но не делом – словом, что

Могу я сделать для людей? не словом

Бродяги – нет, могущественным словом

Утехи, сострадания, надежды,

Иль укоризны, иль остереженья.

Хотя мне на любовь всегда один

Ответ: ругательство или презренье;

Но для меня в ответе нужды нет.

Мне места нет ни в чьем семействе; я

Не радуюся ничьему рожденью,

И никого родного у меня

Не похищает смерть. Все поколенья,

Одно вслед за другим, уходят в землю:

Я ни с одним из них не разлучаюсь,

И их отбытие мне незаметно.

Любовью к людям безнаградной – я

Любовь к спасителю, любовь к царю

Любви, к ее источнику, к ее

Подателю питаю. И с тex пор,

Как этот мир любви в меня проникнул,

Моя любовь к ним есть любовь к тому,

Кто первый возлюбил меня: любовь,

Которая не ищет своего,

Не превозносится, не мыслит зла,

Не знает зависти, не веселится

Неправдою, не мстит, не осуждает;

Но милосердствует, но веру емлет,

Всему, смиряется и долго терпит.

Такой любовию я близок к людям,

Хотя и розно с ними несказанной

Моею участью; в веселья их

Семейств, в народные пиры их

Я не мешаюся: но есть одно,

Что к ним меня заводит: это смерть,

Давно утраченное мною благо,

Без ропота на горькую утрату,

Я в круг людей вхожу, чтоб смертью

В ее земных явленьях насладиться.

Когда я вижу старика в последней

Борьбе с кончиною, с крестом в руках,

Сначала дышащего тяжко, вдруг

Бледного и миротворным сном

Заснувшего, и вкруг его постели

Стоит в молчании семья, и очи

Ему рука родная закрывает;

Когда я вижу бледного младенца,

Возвышенного в ангелы небес

Прикосновением безмолвной смерти;

Koгда расцветшую невесту, дочь,

Похищенную вдруг у всех житейских

Случайностей хранительною смертью,

Отец и мать кладут во гроб; когда

В тюремном мраке сладко засыпает

Последним сном измученный колодник;

Когда на поле боя, перестав

Терзаться в судорогах смертных, трупы

Окостенелые лежат спокойно —

Все эти зрелища в меня вливают

Тоску глубокую; она меня,

Как устарелого скитальца память

О стороне, где он родился, где

Провел младые дни, где был богат

Надеждами, томит; и слезы лью

Из глаз, и я завидую счастливцам,

Сокровище неоценимой смерти,

Его не зная, сохранившим. Есть

Еще одно великое мгновенье.

Когда я в кpyг людей, как их родной,

Как соискупленный их брат, вступаю:

С смирением презренье их приемля,

Как очистительное наказанье

Моей вины, я к тайне причащенья

Со страхом божиим и верой сердцем

Единым с ними приступаю. В час,

Когда небесные незримо силы

Пред божиим престолом в храме служат,

И херувимов братство христиан

Шестокрылатых тайно образует,

И, всякое земное попеченье

Забыв, дориносимого чинами

Небесными царя царей подъемлет,

В великий час, когда на всех концах

Создания в одну сливает душу

Всех христиан таинственная жертва,

Когда живые все – и царь, и нищий,

И счастливый, и скорбный, и свободный,

И узник, и все мертвые в могилах,

И в небесах святые, и пред богом

Все ангелы и херувимы, в братство

Единое совокупляся, чаше

Спасенья предстоят – о, в этот час

Я людям брат, моя судьба забыта,

Ни прошлого, ни будущего нет,

Все предо мной земное исчезает,

Я чувствую блаженное одно

Всего себя уничтоженье в божьем

Присутствии неизреченном.

О, что б я был без этой казни, всю

Мою пересоздавшей душу? Злобным

И нераскаянным богоубийцей

Сошел бы в землю… А потом? Теперь же…

О, будьте вы навек благословенны,

Уста, изрекшие мой приговор!

О ты, лицо, под тернами венца

Облитое струями крови, ты,

Печальный, на меня поднятый взор,

Ты, голос, сладостный и в изреченье

Преступнику суда – вас навсегда

Раскаянье хранит в моей душе;

Оно вас в ней своею мукой в веру,

Надежду и любовь преобратило.

Разрушив все, чем драгоценна жизнь,

И осудив меня не умирать,

Он дал в замену мне себя. За ним

Иду я через мир уединенным

Путем, чужой всему, но в круг меня

Kипит, тревожит, радует, волнует,

Tомит сомнением, терзает жаждой

Корысти, сладострастья, славы, власти.

Что нужно мне? На голод – корка хлеба,

Hoчлег – на непогоду, ветхий плат —

На покровенье наготы; во всем

Ином я независим от людей

И мира. На потребу мне одно:

Покорность и пред господом всей воли

Уничтожение. О, сколько силы,

Какая сладость в этом слове сердца:

«Твое, анемоедабудет ! » В нем

Вся человеческая жизнь; в нем наша

Свобода, наша мудрость, наши все

Надежды; с ним нет страха, нет забот

О будущем, сомнений, колебаний;

Им все нам ясно; случай исчезает

Из нашей жизни; мы своей судьбы

Властители, понеже власть тому

Над нею предали смиренно, кто

Один всесилен, все за нас, для нас

И нами строит, нам во благо Мир,

В котором я живу, который вам,

Cлепым невольникам земного, должен

Kaзаться дикою пустыней – нет,

Oн не пустыня с той поры, как я

Был силою всевышнею постигнут

И, уничтоженный, пред нею пал

Во прах, она передо мною вся

В творении господнем отразилась

Мир человеческий исчез, как призрак,

Перед господнею природой, в ней

Все выше сделалось размером, все

Прияло высшее знаменованье.

О, этот мир презрительным житейским

Заботам недоступен; он безверью

Ужасен; но тому, кто сердцем весь

Раскаянья сосуд испил до дна

И, бога угадав страданьем, в руки

К нему из сокрушительных когтей

Отчаяния убежал, тому

Природа – врач, великая беседа

Господняя, развернутая книга,

Где буква каждая благовестит

Его Евангелие. Нет, о нет,

Для выраженья той природы чудной,

Которой я, истерзанный, на грудь

Упал, которая лекарство мне

Всегда целящее дает – я слов

Не знаю. Небо голубое, утро

Безмолвное в пустыне, свет вечерний,

В последнем облаке летящий с неба,

Собор светил во глубине небес,

Глубокое молчанье леса, моря

Необозримость тихая или голос

Невыразимый в бурю; гор – потопа

Свидетелей – громады; беспредельных

Степей песчаных зыбь и зной; кипенья,

Блистанья, рев и грохот водопадов…

О, как могу изобразить творенья

Все обаяние. Среди господней

Природы я наполнен чудным чувством

Уединения, в неизреченном

Его присутствии, и чудеса

Его создания в моей душе

Блаженною становятся молитвой;

Молитвой – но не призываньем в час

Страдания на помощь, не прошеньем,

Не выраженьем страха иль надежды

A cмирным, бессловесным предстояньем

И сладостным глубоким постиженьем

Его величия, его святыни,

И благости, и беспредельной власти,

И сладостной сыновности моей,

И моего пред ним уничтоженья:

Невыразимый вздох, в котором вся

Душа к нему, горящая, стремится —

Такою пред его природой чудной

Становится моя молитва. С нею

Сливается нередко вдохновенье

Поэзии; поэзия – земная

Сестра небесныя молитвы, голос

Создателя, из глубины созданья

К нам исходящий чистым отголоском

В гармонии восторженного слова.

Величием природы вдохновенный,

Непроизвольно я пою – и мне

В моем уединенье, полном бога,

Создание внимает посреди

Своих лесов густых, своих громадных

Утесов и пустынь необозримых,

И с высоты своих холмов зеленых,

С которых видны золотые нивы,

Веселые селенья человеков,

И все движенье жизни скоротечной.

Так странствую я по земле, в глазах

Людей проклятый богом, никакому

Земному благу непричастный, злобный,

Все ненавидящий скиталец. Тайны

Моей они не постигают; путь мой