Читаем без скачивания Рота Его Величества - Анатолий Дроздов

Работы нам не стало, роту отозвали в Петроград. Мы возвращались домой: сотня уцелевших солдат и офицеров. Обстрелянные, спаянные, пережившие горечь потерь и радость побед. В обтрепанном камуфляже, в разбитых ботинках, многие со шрамами или в повязках, но все, как один, с наградами. Офицеры — с орденами Святого Георгия, солдаты и унтеры — с крестами. Трое выслужили полный бант. Ни в одной части не было столько награжденных, ни о ком так часто не писали газеты. За подчиненных я более не волновался: не пропадут! Любой командир оторвет их с руками. Роту можно довести до полного штата или развернуть в батальон или даже полк — это не проблема. Есть кому учить новобранцев, есть кому вести их в бой. Рика хоть сейчас ставь ротным, другие офицеры не хуже. Из унтеров выйдут командиры взводов. Служба моя завершалась.

В казарме я привел себя в порядок и отправился навестить общежитие имени монаха Бертольда Шварца или же Воронью Слободку — я не знал, во что превратился мой дом. Поразмыслив, я решил зайти с черного хода: в коммуналках парадный обычно забивают. Я нырнул в подворотню и немедленно увидел давнюю знакомую. Катя тащила кота, держа его за передние лапы и прижимая спиной к себе. Задние лапы и хвост Васьки болтались в воздухе, вид у недавнего наглеца был ошарашенный. Я остановился полюбоваться картинкой, но в этот момент из дверей выскочили пацаны. Их намерения читались на лицах.

— Стоять! — сказал я.

Они затормозили с видимой неохотой.

— Почему обижаем девочку?

— А что она, — сказал первый.

— Кота забрала, — продолжил второй.

— Это мой кот! — просветил я. — Пусть берет!

— Почему твой? — возмутился первый.

— Потому что я его привез. Это мой дом!

— Не ври! — насупился второй. — Дом наш! Мы здесь живем!

Спорить не хотелось, и я поступил так, как обычно поступают взрослые в таких ситуациях. То есть нахмурил брови и сделал зверское лицо. Огольцы порскнули в дверь, я взялся за ручку и нос к носу столкнулся с Провом.

— Ваше высокоблагородие? — Он не на шутку растерялся.

— Он! — подтвердил я. — Здравствуй, Пров Савельевич! Не рад?

Он пришел в себя и посторонился. Прежде чем войти, я оглянулся. Катя опустила кота на лапы, но твердо держала его за шкирку, не позволяя убежать. Другой рукой она тыкала Ваське в нос сорванную траву.

— Кушай, Васенька! — приговаривала оторва. — Кушай!

Кот закрывал глаза и воротил морду, но Катя не унималась. К сожалению, полюбоваться вволю мне не удалось: Пров ждал.

Я ожидал увидеть что угодно, но только не то, что оказалось. Мы шли чистым коридором, заглядывали в такие же прибранные комнаты; нигде не было ни веревок, ни белья, ни примусов. Не носились по коридорам дети, а мужики в грязных майках не курили у открытых окон.

— Где люди? — удивился я.

— Женщины работают! — пояснил Пров. — Кто горничной, кто в прачечной, кто на завод пошел.

— Не хватает на еду?

— Кормим, как вы велели, бесплатно. И одежду покупаем. Это они сами решили не сидеть без дела. Копейка каждому нужна. Скоро вернутся!

— А дети?

— Мультики смотрят!

Я заглянул в гостиную. Маленькие веи и веечки сидели на диванах и в креслах, как птички в гнездышках, и завороженно смотрели на экран плазмы. Здесь же обретались вспугнутые мною огольцы. Моего появления они не заметили.

— Кто готовит еду? Где сушите белье? Кто убирает в доме? Присматривает за детьми? — засыпал я Прова вопросами и на все получал обстоятельные ответы. Придраться при всем желании было не к чему.

— Вот что, Пров Савельевич! — сказал я. — Коньяк у нас остался?

— Прошу ко мне! — поклонился Пров.

За время моего отсутствия комната дворецкого изменилась. Узкую железную кровать заменила двуспальная, появилась софа, на столе лежала кружевная скатерть, кружевная накидка укрывала и пузатые подушки. Я мысленно хмыкнул. Пров достал из буфета бутылку и бокалы, мы чокнулись и выпили. Я не успел поставить бокал, как в комнату ворвалась женщина. Я с трудом узнал в ней вейку, некогда подобранную на дороге, — так она поправилась и похорошела.

— Провчик! — крикнула Мария. — Ты не видел Катеньку?

В этот момент она заметила меня и ойкнула.

— В последний раз, когда я видел Катю, — сказал я, наслаждаясь моментом, — она кормила кота травой во дворе. Не знаю, чем питается Васька, но, по-моему, его надо спасать.

Мария охнула и выбежала. На дворецкого было больно смотреть.

— Так! — сказал я. — Значит, Провчик? Седина в бакенбарды, а бес в ребро! Завел, понимаешь ли, гарем!

— Илья Степанович! Ваше высокоблагородие! — взмолился он. — Это не то, о чем вы подумали! По молодости у меня случалось баловство: ну там с горничной или с кухаркой, но с Марией серьезно. Венчаться думаем!

— Тебе сколько лет?

— Сорок пять.

— А ей?

— На двадцать меньше.

— И?

— Думаете, легко вдове найти мужа? Скольких на войне убило! Я ее не принуждал, даже намека не делал. Сама предложила! Говорит: нравлюсь!

«Отчего и нет? — подумал я. — С хорошим жалованьем, столичной пропиской… А может, и вправду любовь?»

— Счастья вам! — пожелал я. — Спасибо тебе!

— За что? — удивился он.

— За то, что согласился.

— Сколько вам служу, столько удивляюсь, — сказал Пров. — Это мне вам «спасибо» нужно говорить. Хотя бы за Машеньку. Не вздумай вы привезти женщин, так бы и не встретил ее! Помер бы бобылем! Зато теперь при жене и дочке…

За дверью послышался шум. Пров подошел и выглянул.

— Женщины собрались! — сказал тихо. — Вас видеть хотят.

Я отстранил его и вышел. Коридор был полон. Женщины стояли, прижимая к себе детей, и смотрели на меня вопрошающими взглядами. Как некогда из кузова грузовика.

— Здравствуйте, милые дамы! — сказал я. — Я зашел вас проведать, только и всего. Все остается, как было. Продолжайте жить, сколько нужно! Вот!

Толпа вздохнула и стала приближаться.

— Так! — предупредил я. — Целование рук и прочие буржуазные штучки отменяются!

— Нешто и поцеловать нельзя? — крикнула одна из веек, по всему было видать, веселая и разбитная.

— Можно! — согласился я и указал на Катю. — Вот ей!

— Ур-ра! — завопила оторва и ринулась ко мне.

Я подхватил ушастика на руки, и она залепила мне поцелуй, причем попыталась сделать это взасос.

— Настоящая вейка! — сказал я, отрывая от себя развратное чудище. — Маленькая, а туда же!

Женщины засмеялись и рванулись ко мне. В следующий миг меня заобнимали, зацеловали, а затем повели пить чай. Мы сидели в гостиной, беседовали, смеялись, маленькие веи и веечки сновали у моих ног. Они взбирались мне на колени, пытались отковырнуть пуговицы с мундира — словом, вели себя, как с отцом, заглянувшим домой после долгой отлучки. Я их не прогонял. Впервые с начала войны я чувствовал себя счастливым.