Читаем без скачивания Зеленые листы из красной книги. Приключенческий роман - Вячеслав Пальман

Однако на Кише люди и звери все более страдали от голода. У зуброводов не осталось ни хлеба, ни картошки. Снег мешал зубрам находить пищу. Лидия Васильевна, истаявшая от постоянной тревоги о своих близких — никаких сведений о судьбе Зарецких сюда не поступило, — вскоре и вовсе стала как ходячая тень, одни скулы да огромные глаза. Она плохо спала, раздражалась по любому поводу или замыкалась в себе, и лишь когда дело касалось зубров — вскидывалась, чтобы с горячностью защитить их. Она настояла на обязательном дежурстве. В горах бродили дезертиры, кое-где в глуши осели беженцы, егеря видели следы неизвестных. Угроза для зверя не исчезла. Голод…

Один за другим уходили егеря зубропарка проводниками с армейскими частями, которые подходили через перевалы с юга. Около зубров, кроме трех женщин, остались Павел Кондрашов с тремя товарищами и с овчаром Черкесом, который помогал распутывать чужие следы и отгонять от стада неизвестных людей.

Привыкшие к подкормке, зубры все чаще стояли у загона, дожидаясь свеклы или картофеля. Но экономные порции только дразнили аппетит. А тут еще бомбежки, бессмысленная забава немецких летчиков, пытавшихся угодить в зубров. Звери уже не уходили далеко от людей, они видели в наблюдателях защиту. Лидия Васильевна сама кормила бычков — Ермыша, Лугана и Витязя.

— Надежда наша, — с нескрываемой нежностью говорила она. — Только бы дожить вам до весны!

Старая бизонка Гедэ, недовольная малым пайком, несколько раз в одиночку уходила дальше положенного. Крупная телом, она голодала сильнее всех. Но и приманкой для браконьеров была тоже желанной. Однажды она забрела так далеко, что найти ее не удавалось несколько дней. А когда обнаружили, было поздно. От бизонки остались куски шкуры да ободранный череп.

Отсутствие вестей о Дануте и Андрее Михайловиче Зарецких и это происшествие доконали Лидию Васильевну. Нервная болезнь захватила ее. Стало трудно ходить, даже говорить. Кружилась голова. Совсем не спала. С великим трудом Кондрашов упросил ее съездить на Кишу, отдохнуть там несколько дней. Все-таки теплый дом, удобства, не то что тесная караулка и землянки.

— Хорошо, поеду на два дня, — согласилась она. — Ответственность на вас, Павел Борисович.

— Вы о нас не думайте, зубра сохраним. О себе позаботьтесь, а то приедет муженек, не узнает. Отвлекитесь малость, ну и письма там сочините, может, что об Андрее Михайловиче узнаете.

Едва собралась, как прибежала, запыхавшись, жена наблюдателя, которая оставалась на Кишинском кордоне.

— Человек из Майкопа добрался, — сказала она, не отдышавшись. — К тебе, Лидушка, весть у него…

— Кто такой? — Она всего боялась. И вестей, и вестника.

— Мальчик, вьюноша годов пятнадцати. Сказывал, его в Германию хотели отправить, там многих забирают, а он в лес бежал. И к нам вот, родители посоветовали, с письмом.

Она бежала на Кишу, падала, оступаясь с твердой тропы, вскакивала, что-то бормотала. Предчувствие непоправимости не покидало ее.

Женщина с кордона пошла следом, но отстала. Садилась от слабости.

Задыхаясь от усталости, Лидия Васильевна вошла в дом. Паренек спал, прислонившись спиной к теплой печке. Худой, синие жилки на лбу и руках, в чем душа держится. Жалость остро кольнула сердце. И хотя вся дрожала от нетерпения, все-таки успела поставить на горячие угли чай, достала из карманов сухарики, кусок сахара. Тогда тронула мальчика за плечо.

— Проснись-ка, садись к столу.

Он открыл глаза, с испугом оглядел комнату. Кажется, вот-вот закричит. Лидия Васильевна обняла его.

— Садись, выпей чаю. Вот сахар. Вот кусочек мяса. А сама села напротив. Мальчик не спускал с нее глаз.

Сделал глоток, другой и поперхнулся, когда она спросила:

— Зарецкие живы?

Мальчик замотал головой и застыл: лицо женщины стало белым, губы задрожали.

— Уже давно, — сказал он, словно за давностью не так страшно.

— Как, что?! — Все во рту у нее высохло, насилу проговорила.

Он не сразу рассказал, знал со слов других. Те люди, что хоронили Зарецких, жили через два дома от парнишки, вот и шепнули про ночные похороны, а потом про бумажку, которую нашли у Дануты Францевны.

— Ты привез?…

— Ага. Мать просила передать, если найду вас. Листок из тетради, перегнутый в восемь раз, потертый, намокший и снова высохший. А на нем карандашные строчки Дануты Францевны, едва заметные: «Дорогие мои, Миша и Лида. Мы с отцом в тюрьме, сейчас поведут на смерть. Прощайте, и храни вас бог. Мы примем конец спокойно и с достоинством. Судьбе неугодно, чтобы мы увидели и приласкали внуков. Прощайте, да будет мир с вами».

Парнишка просто не знал, что делать, когда Лида упала на пол. Он тормошил ее, звал: «Тетя, вставайте, ну вставайте же, я еще не все рассказал, пожалуйста, не плачьте, воды выпейте, вот она, вода…» Он даже прыскал ее изо рта, поил, залил всю, но привел в чувство. Она поднялась и сама села, потом легла на кровать.

В этой позе безысходности ее и застала женщина, которая шла за ней из зубропарка. Они поплакали вместе, потом в два голоса стали требовать от хлопца подробностей, и он сказал, что мертвого Зарецкого от реки тащила жена, ее даже не ранили, потому что при расстреле ее загородил муж. А умерла перед самыми похоронами мужа. И в одной могиле…

Что-то трудно поправимое произошло в этот недобрый час с Лидой. Она слегла. На кордон приехал Кондратов, посидел возле нее, повздыхал и уехал. Вскоре привели коней, егеря устроили носилки. И хотя Лидия Васильевна уже могла ходить и даже сердито кричала, что здорова, ее не послушали, уложили в носилки и повезли сперва в Гузерипль, а оттуда через заснеженный перевал на южную сторону, в Сочи.

Весь мир облетела весть о крупных боях между Волгой и Доном, об окружении немцев и, наконец, о полном разгроме армии Паулюса. Этим поражением военная кампания сорок третьего года не кончилась. Оккупанты попятились, затем побежали на запад.

Их войска, действующие на Кавказе, оказались под угрозой окружения. Танковую армию фон Клейста вышибли из Моздока. В наших газетах тогда появилась карикатура с хлестким двустишьем Маршака:

Сказал фон Клейст про наш Моздок: «Сюда я больше не ездок».

Вражеские дивизии со всего Кавказа поспешно покатились на северо-запад.

Впереди Россию ожидали два года жестоких боев, но победа уже виделась. Люди вздохнули свободней. Вот очищен Пятигорск, Нальчик, Невинномысская, Армавир. Вот последние оккупанты оставили Майкоп, разграбленный и оскверненный.

Сюда приехали егеря из заповедника.

Тех добрых людей, что хоронили Зарецких, уже не оказалось, как и их домов. На окраине стояли закопченные трубы да валялись битые кирпичи. Ровное место у реки за военное лихолетье поросло дикой травой. Напрасно парнишка, проживший на Кише несколько месяцев, два дня вместе с егерями искал дорогую могилу. Найти заветное место им не удалось.