Читаем без скачивания Муж и жена - Уилки Коллинз

Далее шло следующее:

«Что до несчастной мисс Сильвестр, у нее были, как она мне напоминает теперь, дурные предчувствия, но она, как и я, далека от юриспруденции и, разумеется, не могла предвидеть, во что все это выльется. Право, не знаю, как лучше сообщить вам об этом. Я не могу, я отказываюсь в это верить. Но даже если все обстоит именно так, я совершенно уверен — вы изыщете путь, который выведет нас к спасению. Я не остановлюсь ни перед чем, равно как и мисс Сильвестр (как вы увидите из ее письма), лишь бы исправить положение. Разумеется, моей дорогой Бланш я не сказал ни слова, она совершенно счастлива и ни о чем не подозревает. Боюсь, дорогой сэр Патрик, что пишу очень сбивчиво, но хочется подготовить вас и не представлять все в мрачном свете с самого начала. Но правду надо открыть, и я скажу: мне стыдно за шотландские законы. Вот она, вкратце: Джеффри Деламейн оказался еще большим негодяем, чем вы предполагали; и я горько сожалею (кто же знал, что все так обернется), что в вечер нашего разговора наедине в Хэм-Фарме я счел за лучшее смолчать. Вы подумаете, что я все валю в кучу. Вовсе нет. Пожалуйста, держите в памяти мое мнение о Джеффри и свяжите его с тем, что я сейчас скажу. Худшее, к сожалению, впереди. Об этом ужасе я узнал из письма мисс Сильвестр (оно приложено). Ставлю вас в известность, что в день, когда в Уиндигейтсе давался прием в парке, я встречался с мисс Сильвестр в качестве посыльного Джеффри. Одному богу известно, как такое могло случиться, — но есть опасения полагать, что в августе этого года, в гостинице Крейг-Ферни, сам того не подозревая, я стал мужем мисс Сильвестр».

Письмо выпало из руки сэра Патрика. Потрясенный свалившимся на него известием, он откинулся на спинку кресла.

Оправившись от шока, он, пошатываясь, поднялся на ноги. Прошелся по комнате. Потом застыл на месте, собрал в кулак всю свою волю и заставил себя успокоиться. Он взял письмо и еще раз прочитал последнее предложение. Лицо его побагровело. Он уже был готов разразиться бессмысленной вспышкой гнева в адрес Арнольда, но в последнюю секунду здравый смысл взял верх.

«Одного глупца на семью вполне достаточно, — сказал он себе. — Мое дело — сохранить в этих жутких, чрезвычайных обстоятельствах ясность ума ради Бланш».

Он еще подождал, чтобы окончательно унять разгулявшиеся нервы, и снова обратился к письму — какие же оправдания, какие объяснения представит его автор?

Арнольду было что сказать, но слова его лились неуправляемым потоком. Трудно определить, какая черта в его письме была самой выдающейся, — то ли полное отсутствие последовательности, то ли полное отсутствие сдержанности. Без начала, середины или конца он пересказал историю своего рокового вмешательства в горестные дела Анны Сильвестр с того памятного дня, когда Джеффри Деламейн послал его в Крейг-Ферни, до не менее памятного вечера, когда сэр Патрик впустую старался разомкнуть его уста в Хэм-Фарме.

«Приходится признать — я вел себя как дурак, — заключало письмо, — когда сохранил для Джеффри Деламейна его секрет. Но кто мог знать, что все так обернется? И ведь скажи я о нем, я бы скомпрометировал мисс Сильвестр. Прочтите ее письмо и сами увидите, что она говорит, как великодушно она развязывает мне руки. Нет нужды писать, как я сожалею, что не был более осмотрителен. Но зло свершилось. Я не остановлюсь ни перед чем — как я уже сказал, — лишь бы исправить содеянное. Только скажите, какой первый шаг мне надлежит предпринять; и если он не разлучит меня с Бланш, я его предприму, можете не сомневаться. С нетерпением жду вашего ответа, дорогой сэр Патрик, остаюсь ваш крайне озабоченный Арнольд Бринкуорт».

Сэр Патрик сложил письмо и взглянул на два вложения. Нахмурив брови, насупившись, он протянул руку, чтобы взять письмо Анны. Но ближе оказалось письмо агента Арнольда из Эдинбурга. И именно его сэр Патрик поднял первым.

Он уже хотел положить его назад, но оно было таким коротким, написано таким ясным почерком, что так и манило прочитать его. Адвокат сообщал, что навел в Глазго необходимые справки и вот каковы результаты. След Анны обнаружился в гостинице «Овечья голова». Она лежала там, совершенно обессилевшая от болезни, до начала сентября. О ней дали сообщение в газетах Глазго, но безрезультатно. Пятого сентября она, почувствовав себя лучше, покинула гостиницу. В тот же день ее видели на вокзале — но дальше след ее снова обрывался. Соответственно приостановил свою деятельность и адвокат и теперь ожидал дальнейших указании от своего клиента.

Письмо это возымело определенный эффект и смягчило сердце сэра Патрика, велев не судить Анну столь резко и поспешно, хотя любой мужчина в его теперешнем положении склонился бы именно к этому. Болезнь ее требовала хоть какого-то сочувствия. И то, что она осталась совершенно без друзей, — об этом так очевидно и так печально поведало объявление в газетах, — молило о снисходительном отношении к ее провинностям, если таковые действительно были. Строго, но без гнева, сэр Патрик открыл ее письмо — письмо, бросавшее на брак его племянницы тень сомнения.

Итак, перед нами письмо Анны Сильвестр:

«Глазго, 5 сентября

Дорогой мистер Бринкуорт!

Вот уже почти три недели, как я впервые пыталась написать вам отсюда. Когда я писала то письмо, на меня накатила внезапная болезнь; с того дня почти по сию пору я беспомощно лежу в постели — и говорят, что смерть бродит где-то близко. Но вчера и позавчера я уже сумела одеться и немного посидеть — значит, силы прибавляются. Сегодня я сделала еще один шаг на пути к выздоровлению. Я могу держать ручку и управлять своими мыслями. Обретя это благо, я первым делом пишу вам эти строки.

Сейчас я (как мне кажется) крепко вас удивлю, а возможно, и встревожу. Но ни вам, ни мне от этого не уйти, так что молчать нет смысла.

Пожалуй, то, что я принуждена вам сообщить, лучше всего представить так. Прошу вас мысленно возвратиться ко дню, вспоминать который с горьким сожалением у нас есть веские причины, — дню, когда Джеффри Деламейн послал вас повидать меня в гостинице в Крейг-Ферни.

Наверное, вы не помните — к несчастью, тогда это не произвело на вас особого впечатления, — что я испытывала большое недовольство, о чем не раз вам говорила, по поводу того, что в гостинице вы выдали меня за вашу жену. Я знала, иначе мне не разрешили бы остаться в Крейг-Ферни; но все равно меня била дрожь. Я не могла перечить вам без болезненных для вас последствий, разразился бы скандал, слух о котором мог дойти до ушей Бланш. Все это я знала; и все же совесть моя была неспокойна. Какое-то странное чувство довлело надо мной. Я и понятия не имела, сколь велика опасность, какой вы себя подвергаете, иначе я бы решительно воспротивилась, а там будь что будет. Нет, у меня было лишь предчувствие, что вы ведете себя не слишком благоразумно, — вот и все. Клянусь незабвенной и высокочтимой памятью моей матери, клянусь моей верой в милость господню — это правда.

Вы уехали из гостиницы на следующее утро, и с тех пор мы не встречались.

Через несколько дней после вашего отъезда я совсем потеряла покой и, не в силах более терзаться в одиночестве, тайком пробралась в Уиндигейтс и встретилась с Бланш.

Она на несколько минут отлучилась из комнаты, где мы разговаривали. В эти минуты я увиделась с Джеффри Деламейном — впервые после нашего расставания на приеме у леди Ланди. Он вел себя со мной как с чужим, незнакомым человеком. Он сказал, что ему стало известно все, что произошло между нами в гостинице. Сказал, что совещался с адвокатом. О, мистер Бринкуорт! Перо дрожит у меня в руке! Как вывести на бумаге слова, которые повторят то, что он сказал мне потом? Но от этого не уйти. Как ни жестока правда, от нее не уйти. Глядя мне в глаза, он отказался жениться на мне. Он сказал, что я уже состою в браке. И мой муж — вы.

Теперь вы понимаете, почему я напомнила вам, что чувствовала (и поделилась этими чувствами с вами), когда мы были вместе в Крейг-Ферни. Если вы сейчас поминаете меня недоброй мыслью, недобрым словом, я не смею обижаться. Я хоть и без вины, а виноватая.

Голова моя кружится, из глаз вот-вот побегут непрошеные глупые слезы. Я должна отложить ручку и немного отдохнуть.

Я посидела у окна, посмотрела на идущих по улице людей. Все они мне чужие. И все же при виде их на душе у меня полегчало. Шум большого города придает мне сил, и я готова продолжать.

Я не берусь писать о человеке, который предал нас обоих. Да, я раздавлена и опозорена, и все же во мне осталось нечто такое, что позволяет быть выше его. Приди он сейчас с раскаянием и предложи мне все, что могут дать титул, богатство и положение в свете, я бы не стала его женой — лучше остаться тем, кем я есть.

Позвольте мне говорить о вас; и (ради Бланш) о себе.

Разумеется, я должна была дождаться в Уиндигейтсе вас и сразу же рассказать о том, что произошло. Но я была слаба, больна; и услышанное так потрясло меня, что я упала в обморок. Потом я пришла в себя и ужаснулась, подумав о вас и Бланш, в голове все помутилось. Мною овладела одна мысль — скорее убежать прочь и ото всех спрятаться.