Читаем без скачивания Мизери - Стивен Кинг

Проснулся он около одиннадцати, и Энни, едва заслышав, что он ворочается в кровати, вошла к нему со стаканом апельсинового сока, капсулами новрила и миской горячего куриного бульона:

— Пол, у нас сегодня торжественный день, правда?

— Да.

Он попытался взять ложку правой рукой и не смог. Кисть покраснела и распухла. Он попробовал сжать ее в кулак и почувствовал, что в пальцы будто вставлены металлические стержни. В последние дни, подумалось ему, он как будто только и делал, что раздавал автографы, и очередь за ними не убывала.

— Ох, бедная твоя ручка! — воскликнула Энни. — Я принесу тебе еще капсулу! Сейчас иду!

— Нет. Мне нужна ясная голова для последнего рывка.

— Ты же не можешь писать такой рукой!

— Не могу, — согласился Пол. — Рука болит безумно. Я собираюсь закончить так же, как и начал, — на «Ройале». Остается напечатать восемь — десять страниц. Надеюсь, я справлюсь со всеми этими «н», «т», «е».

— Я должна была приобрести для тебя другую машинку, — сказала Энни. Она выглядела в самом деле виноватой; у нее в глазах стояли слезы. Пол подумал, что редкие моменты, подобные этому, наиболее отвратительны, потому что в такие моменты он видел женщину, какой она могла бы стать, если бы получила правильное воспитание или железы ее вырабатывали бы не такие ядовитые вещества. Или то и другое вместе. — Я вела себя как дура. Мне тяжело в этом признаться, но это так. Это произошло потому, что я не хотела признать, что эта проклятая Дартмонгер подсунула мне негодную вещь. Прости меня. Пол. Бедная твоя ручка.

Она взяла его руку и поцеловала ее — осторожно, как Ниоба note 43 умирающего сына.

— Все в порядке. Мы справимся. Мы с Дакки Дэддлсом. Я ненавижу его, но у меня такое чувство, что он тоже ненавидит меня, так что мы квиты.

— О ком ты говоришь?

— О машинке. Я дал ей прозвище в честь персонажа мультфильма.

— О-о… — Она погасла. Выключилась. Он терпеливо дожидался ее возвращения, не спеша хлебая куриный бульон. Ложку он неуклюже сжимал между указательным и средним пальцами левой руки.

Наконец она вернулась и взглянула на него, улыбаясь, словно только что проснулась и увидела, что утро на дворе замечательное.

— Доел суп? Кажется, у меня есть для тебя кое-что особенное!

— Посмотри, Энни, какой я Послушный Парень! — без тени улыбки сказал он.

— Ты самый лучший Послушный Парень в мире. Пол, и ты заслужил целый ряд золотых звезд! Впрочем… погоди. Посмотрим, как тебе это понравится.

Она вышла: Пол посмотрел на календарь, затем на Триумфальную арку. Потом на потолок, на три сплетенные в пьяном танце буквы «В». И наконец взглянул на пишущую машинку и толстую неаккуратную стопку исписанных листов. Прощайте, подумал он, и тут же Энни вошла в комнату с другим подносом.

На нем было четыре блюда: ломтики лимона на одном, тертое вареное яйцо на втором, жареный хлеб на третьем. На четвертом, самом большом блюде лежала

(дрожала)

Красная икра.

— Не знаю, — смущенно заговорила она, — нравится тебе это или нет. Не знаю даже, нравится ли это мне. Я никогда этого не пробовала.

И Пол засмеялся. У него болел живот, болели ноги, даже правая рука болела; и скоро, может быть, ему станет еще больнее, так как паранойя Энни заставит ее подумать, что, если человек смеется, значит, он смеется над ней. Но он не мог остановиться. Он смеялся, задыхаясь и кашляя; он раскраснелся, в уголках глаз показались слезы. Эта женщина отрубила топором его ногу, отрезала ему электроножом палец, а теперь принесла ему икру в количестве, достаточном, чтобы заставить поперхнуться африканского кабана. И — чудо из чудес! — на ее лице не было и намека на расселину. Она даже начала смеяться вместе с ним.

Обычно люди обожают икру или терпеть ее не могут, но Пол никогда не испытывал ни того, ни другого чувства. Если он летел куда-нибудь первым классом, стюардесса ставила перед ним блюдце с икрой, он съедал ее и забывал о ней до следующего полета, когда стюардесса снова ставила перед ним блюдце. Но сейчас он с жадностью набросился на икру и все прочее, словно человек, впервые в жизни осознавший, какую важную роль в его жизни играет еда.

Энни осталась к икре равнодушна. Она размазала ложку икры по поджаренному кусочку хлеба, откусила, поморщилась с отвращением и отложила тостик в сторону. Зато Пол поедал икру крайне активно. За пятнадцать минут он срыл половину возвышавшейся перед ним горы. Затем рыгнул, прикрыв рот ладонью, и виновато поглядел на Энни, а та вновь разразилась веселым смехом.

Думаю, я убью тебя, Энни, подумал он и дружелюбно взглянул на нее. Я действительно это сделаю. Может быть, я уйду вместе с тобой — но если и так, я уйду с набитым икрой желудком. Смерть бывает и хуже.

— Это было замечательно, но я больше не могу, — произнес он.

— И не ешь, а то тебя вырвет, — отозвалась Энни. — Это очень калорийный продукт. — Она улыбнулась. — У меня есть для тебя еще сюрприз. Бутылка шампанского… На потом. Когда ты окончишь книгу. Называется — «Дом Периньон». Стоит семьдесят пять долларов! Одна бутылка! Но Чаки Йодер из винного магазина говорит, что это самое лучшее шампанское.

— Чаки Йодер прав, — заметил Пол, подумав, что «Дом Периньон» не в последнюю очередь виноват в том, что он. Пол, попал в этот дом. Помолчав, он добавил:

— Я бы хотел кое-чего еще. Когда закончу.

— Да? Чего же?

— Ты как-то говорила, что сохранила все мои вещи.

— Да.

— Тогда… У меня в чемодане лежала пачка сигарет. Я хочу выкурить одну сигарету, когда закончу.

Ее улыбка пропала.

— Пол, такие вещи не доводят до добра. От них бывает рак.

— Энни, неужели ты думаешь, что сейчас меня будет беспокоить возможность заработать рак? Она не ответила.

— Я хочу одну-единственную сигарету. Каждый раз, когда я заканчивал книгу, я откидывался на спинку кресла и выкуривал сигарету. Поверь, у такой сигареты отличный вкус, даже лучше, чем у самого роскошного обеда. По крайней мере так было раньше. Сейчас, наверное, меня замутит после сигареты и будет пучить живот, но мне нужна эта связь с прошлым. Ну как, Энни? Сыграй честно. Я играл честно.

— Хорошо… Но до шампанского. Я не намерена пить шипучее пойло за семьдесят пять долларов в комнате, где ты будешь потом распространять вокруг себя этот яд.

— Отлично. Если ты принесешь мне сигарету часов в двенадцать, я положу ее на подоконник и буду время от времени поглядывать на нее. Потом закончу книгу, вставлю буквы, после этого покурю, пока не почувствую, что теряю сознание. Тогда я погашу ее. И позову тебя.

— Хорошо, — сказала она. — И все-таки я недовольна. Пусть от одной сигареты у тебя не разовьется рак, я все равно недовольна. И знаешь почему. Пол?