Читаем без скачивания Неприкосновенный запас - Юрий Яковлев

— И дом сразу вспыхнул?

— Нет, он разгорался медленно. — Таня начала входить в свою роль. — Сперва загорелся первый этаж. Потом второй, потом…

— Третий, четвертый, пятый, — подхватил Михаил Иванович. — Только ты упустила одну деталь.

— Какую?

— Маришу.

— Ах, да, Маришу, — не сдавалась Таня. — Я подожгла дом, а там была Мариша… Что вы на меня так смотрите?.. Я вынесла Маришу… Откуда вы знаете про Маришу?

— Знаю, — буркнул Михаил Иванович и сунул руку в карман.

— А как же с домом? — неуверенно спросила Таня.

— С каким домом?

— Ну, с тем, который я подожгла.

— Этого дома не существует.

— Нет, он существует. Я подожгла его. Разве вы не верите? Все верят. Спросите ребят. Спросите Генриетту Павловну.

— А я не верю, — отрубил Зубр.

— Вы должны верить, раз все верят.

— Замолчи! — сердито прикрикнул он и сразу отошел, успокоился и, уже успокоенный, сказал: — Иди домой. Завтра придешь в школу.

Таня покачала головой.

— Я больше не приду в школу. Я работаю.

— Не валяй дурака.

— Я не валяю. Я теперь работаю в цирке. Все уладилось.

— Ты говоришь мне правду?

— Да, правду. Я работаю в цирке. Рабочей по уходу за животными. Ухаживаю за морскими львами, чищу рыбу. Разве вы не чувствуете — от меня рыбой пахнет?

Таня соскользнула с подоконника, подошла к двери и позвонила. Потом она быстро подошла к Зубру и скороговоркой сказала:

— Вы здесь ни при чем. До свидания. Я люблю вас.

— И все-таки ты придешь завтра в школу, — твердо сказал Зубр и медленно стал спускаться по лестнице.

Поздно вечером Таня спросила Павлика:

— Ты любишь зубров?

— Не знаю, — неуверенно сказал он.

— А ты слышал о зубре Пульпите?

— Нет.

— Это удивительный зубр. Он родился на юге, а его маленьким перевезли на север.

— Ну и что из этого?

— Молчи. Тебе все кажется просто: родился на юге, перевезли на север. А для зубра это оказалось не просто. Он вырос, и его потянуло в родные места… Он их не помнил, потому что на юге был крохотным зубренком. И его потянула не память, что-то другое.

— Инстинкт?

— Нет. Инстинкт — это очень примитивно. Зубра влекло беспокойство.

— И что же сделал твой зубр?

— Он разбил головой ограду и двинулся на юг… Ты когда-нибудь видел зубров?

— По-моему, нет.

— Так вот, представь себе огромное существо, покрытое бурым войлоком. Вместо шеи — бугор, тоже войлочный. Рога короткие, полированные, изогнутые внутрь. Глаза навыкате. Под нижней губой бородка — клок войлока. А дыхание такое сильное и жаркое, что вокруг тают снежинки… И вот этот зубр идет по полям, по дорогам, по деревням…

— И все разбегаются?

— Ничего подобного. Дети подходят к нему и кормят его с руки.

— Откуда они знают, что он не подденет их на рога?

— Они угадывают. Глаза у зубра налиты кровью и смотрят грозно, исподлобья. Рога нацелены в каждого, кто приближается. А дети подходят спокойно, и он теплым языком слизывает с их ладоней сахар.

— Странный зубр.

— Ничего странного. В том-то и дело, что зубр обыкновенный. Но в нем пробудилось беспокойство, и ему кажется, что во всех пробудилось такое же чувство. Его никто не боится. Его никто не пугает. Ночует он в деревнях. Рядом с коровниками. Но внутрь не заходит. Наверное, стесняется… Ты что-нибудь понял?

Павлик уставился на Таню непонимающими глазами.

— Я так и знала, — сказала Таня. — Я так и знала, что ты не поймешь. Этот зубр похож на нашего учителя — Михаила Ивановича. Он такой же… без шеи, и волосы у него торчат, как войлок, а на лбу — две припухлости: кажется, прорежутся рога. Но не в этом дело.

— Объясни, наконец, в чем же дело?

— Не кипятись… Дело в том, что он тоже сломал ограду и идет напролом. Он самый справедливый человек в школе. Он только с виду страшен, как Пульпит. Он смотрит исподлобья и идет с севера на юг…

— По школьным коридорам?

— Где придется. Всюду. Ты не смеешься?

— Нет.

Таня внимательно посмотрела на него — проверила, не смеется ли он, — и сказала:

— Хорошо, что ты ни разу не рассмеялся. Я боялась, что ты будешь смеяться.

Таня пошла в школу только из-за Зубра. Из-за его доверчивых глаз. Из-за его хрипловатого голоса. Из-за того, что он терпеливо поджидал ее на пустой полутемной лестнице.

Еще она пошла потому, что хотела хоть раз в жизни почувствовать себя в школе свободно и независимо. Теперь она не обязана спрашивать разрешения, покорно плестись к доске, усиленно делать вид, что слушает урок. И глаза Генриетты Павловны могут смеяться сколько угодно. Она не обязана смотреть в эти глаза, а в любую минуту может повернуться к ним спиной.

Но не это было главным, что в этот день заставило Таню изменить новому течению и пуститься в путь по старому. Таня надеялась увидеть Князева.

Все эти дни в той, другой жизни он был с ней. Он шел рядом с ней в цирк. А когда она кормила своих новых питомцев, стоял за ее плечом. Таня подолгу рассматривала его и вела с ним разные разговоры. Она спрашивала его: «Правильно я поступаю?»

А на большой глубине возникал вопрос, который она даже мысленно не решалась задать: «Нравлюсь ли я тебе? Или, может быть, тебе нравится Генриетта Павловна?»

Она спрашивала, а он молчал. Даже в Таниных мыслях он оставался неразговорчивым, непонятным, ни на кого не похожим.

Таня устала думать о нем. Ей хотелось увидеть его наяву. И она отправилась в школу.

Перед этим она долго рассматривала себя в зеркало. Красный огонь погас. Волосы приняли свой обычный цвет. Они были рыжими, и никакими больше… Большой рот, длинная шея, на висках золотой пушок…

Если в пятнадцать лет ты недостаточно хороша собой, не падай духом. Выровняешься. Все острые углы округлятся. Яркие краски приглушатся. А большой рот неожиданно придаст лицу известную привлекательность. После пятнадцати лет можно здорово похорошеть.

Чем ближе Таня подходила к школе, тем трудней ей было идти. Словно старое доброе течение ушло на глубину и путь затянуло льдом.

Она прошла мимо дома, где был пожар и где жила Мариша. Окна на втором этаже сверкали новыми стеклами. И только черный след на стене напоминал о пожаре.

Может быть, остановиться? Вскочить на подножку трамвая и уехать к морским львам? Они небось просунули головы между прутьями клетки и смотрят на дверь, ждут свою Таню.

Таня не вскочила на подножку трамвая. Она пришла в школу.

Шли занятия. Таня тихо поднялась на второй этаж. Ей хотелось пройти по коридору шумной независимой походкой. Но она почему-то шла на носочках. Она подошла к своему классу. Остановилась у двери и прислушалась. Оттуда доносился знакомый голос англичанки. Она с таким напряжением произносила слова, словно при этом привставала на носочки.

— Выз-з-з-з, ыз-з-з…

Так Таня дошла до учебной части.

— Пришла? — спросил Михаил Иванович, не поднимая глаз. — Садись.

— Спасибо, — сказала Таня и села на кончик стула.

Он писал, а она сидела и ждала, что будет дальше.

— Так вот, — не глядя на Таню, сказал Михаил Иванович, — с сегодняшнего дня цирк отменяется. Это я тебе говорю.

Ах этот Зубр! Он хочет поднять Таню на рога, но у него ничего не выйдет.

— Чего вы от меня хотите? — Таня встала со стула. — Я работаю. Родители об этом знают. Все уладилось. Все в порядке.

— Нет, не все в порядке. Сядь!

Зубр встал и запихнул руки в карманы.

— Нет, не все в порядке. Когда человек обижен…

— Я не обижена.

— Обижена! А обижать тебя не следовало…

Он замолчал и стал ходить по комнате.

Таня задумалась. Она почему-то вспомнила пожелтевшую, порвавшуюся на сгибах бумагу, на которой был напечатан приказ, где маме за обнаружение вражеского самолета объявлялась благодарность. И она представила, что приказ тогда читал Михаил Иванович, четко и твердо произнося каждое слово.

— Из преступников — в герои, — тихо сказала Таня. — Как у вас просто получается.

— Это у вас просто получается. — Зубр начал сердиться.

Встал и опять стал ходить по комнате.

Потом он запустил пятерню в темную копну.

— Как здоровье медвежонка?

Он все знал! И о Марише, и о медвежонке. Таня опустила глаза.

— Так как здоровье медвежонка, рыжая команда?

Таня вскочила со стула. Она не знала, что делать: хлопнуть дверью или… Он окружил ее со всех сторон, этот непоседливый Зубр, который вечно идет с севера на юг, не разбирая дороги и ни перед чем не останавливаясь, идет потому, что его ведет вперед непреходящее беспокойство.

— Сядь, — сказал он.

Таня села.

Зазвенел звонок. За дверью нарастал гул голосов, топот ног, крики. Можно было подумать, что все бегут от стихийного бедствия. Но просто началась перемена.

Дверь отворилась. На пороге стояла Генриетта Павловна. Заметив Таню, учительница попятилась, хотела уйти. Но Михаил Иванович жестом пригласил ее войти.