Читаем без скачивания Что будет, то и будет - Песах Амнуэль

— Каким образом? — отменно вежливым тоном спросил Роман. Было очевидно, что разглагольствования Рувинского показались комиссару не относящимися к делу.

— Очень простым. Предположим, тебе нужно передвинуть стакан, не прикасаясь к нему. Ты думаешь: протянуть руку и передвинуть стакан? А может, не нужно? Нет, решаешь ты, не буду я двигать этот дурацкий стакан. И — ничего не делаешь. Немедленно возникает альтернативный мир, в котором ты протягиваешь руку и переставляешь стакан на другое место. Но в процессе движения там, в альтернативном мире, тебя посещает мысль: а зачем я это делаю? Ну его к черту, этот стакан. Ты об этом подумал, но действие уже завершено, стакан передвинут. Однако при этом возникает еще одна альтернатива, в которой ты решил никакого действия не совершать и не махать попусту руками. Теперь смотри. Если ты-второй знаешь о существовании тебя-первого, то теорема Горовица, верная для случайных событий, уже не реализуется. И на самом деле, когда ты выпускаешь стакан из рук, возникает не третья альтернативная вселенная — нет, линия развития возвращается к первому варианту! Стакан оказывается на новом месте, но ты ведь — в нашей альтернативе — не пошевелил даже пальцем! Вот тебе элементарное объяснение телекинеза. С ясновидением — то же самое. Ты понял?

— Еще бы, — сказал Роман, — особенно относительно теоремы Горовица. Мне она известна с пеленок.

Директор Рувинский подозрительно посмотрел на Романа и сказал:

— Я и не ожидал, что ты знаешь теорему Горовица. Но одно ты можешь понять: в принципе, некто имеет возможность убить любого человека, совершив это действие лишь в мыслях.

— Что я говорил! — вскинулся Роман.

— Минутку, — поднял руку Рувинский. — Для этого нужно еще одно, кроме мысленного желания. Нужно, чтобы убийца пришел ко мне в институт, записался на просмотр альтернативы, которую он сам и создал и в которой, действительно, убил своего врага. А там, в альтернативной реальности, он должен создать новую линию развития с помощью иного воображаемого действия, и тогда там жертва останется жить, несмотря на то, что ее пристрелили, а здесь, напротив, жертва погибнет, несмотря на то, что никаких предосудительных действий в ее отношении никто не совершит. После чего убийца прерывает сеанс, возвращается домой и читает в газетах о таинственной и необъяснимой смерти, приключившейся… Понятно?

— Понятно, — нетерпеливо сказал Роман, поняв лишь последнюю фразу. Скажи мне, как я могу получить улики, изобличающие убийцу? Это раз. И второе: как я могу предотвратить это преступление? Имей в виду: план убийства премьера уже разработан во всех деталях, но Бродецкий еще жив. Я так понимаю, что погибнуть он может в любой момент, и все признаки будут соответствовать сценарию господина Шлехтера. Все, кроме одного: не будет убийцы, не будет физического действия.

— И следовательно, ты не получишь улик, — сказал я, вмешавшись в разговор. — Улики окажутся в альтернативной реальности, но там не будет жертвы. По-моему, положение безвыходное.

Рувинский кивнул.

— Подождите, — сказал Роман, и я понял, какая именно светлая мысль его посетила. — Но ведь, чтобы эта ваша теорема… как его… заработала, нужно, чтобы убийца отправился в твой институт, дорогой Моше, и купил сеанс. Значит, если Ариэль Шлехтер в течение последней недели…

— Конечно, — согласился директор, — это была бы улика. Было бы что обсуждать.

— Так проверь!

— Вот, — сказал Рувинский, показывая Роману на девять красных точек, горевших на экране компьютера около каждого из девяти портретов потенциальных убийц. — Эти сигналы означают, что никто из твоих подопечных ни разу не посещал моего института. В картотеке нет данных об этих людях.

Бутлер разочарованно перевел взгляд с директора на меня. Я пожал плечами.

— Извини, — сказал я. — Что тут еще можно сделать? Твои подозрения не подтверждаются. И слава Богу. Премьер-министру никто не угрожает.

Комиссар встал и, не попрощавшись, направился к выходу.

— Роман, — сказал я, — не скажешь ли, что придумал этот Шлехтер? Как, по его сценарию, будет убит премьер?

Роман обернулся.

— Тебе любопытно, Павел? Могу сказать, раз вы оба уверены, что все это не больше, чем фантазии графомана. Бродецкого должен убить разряд тока в тот момент, когда премьер будет принимать ванну на своей вилле в Герцлии. Всего вам хорошего, господа…

Министр иностранных дел Израиля господин Абрахам Шуваль погиб двое суток спустя. Он принимал ванну на своей вилле в Калькилии и умер от сильнейшего удара током.

О гибели Шуваля мне стало известно из утренней сводки новостей, которую я обнаружил в своем компьютере. Репортер «Новостей» успел побывать на месте происшествия, и теперь каждый мог сделать то же самое, нырнув в виртуальный мир.

Я увидел Романа Бутлера, мрачно стоявшего в проеме двери. На репортеров он не смотрел. По-моему, он раздумывал о том, сможет ли привлечь нас с Рувинским как соучастников преступления.

Репортер оказался пронырливым малым и сумел, несмотря на противодействие полиции, проникнуть в дом и запечатлеть и ванну, и розетку, и скамеечку, на которой сидел министр Шуваль, когда получил смертельный удар током.

Моше Рувинский тоже успел побывать на месте преступления, и, когда я прибыл в институт, директор восседал в огромном кресле, способном принимать любые положения, и размышлял.

Я сел на стул и сказал:

— Нужно принимать меры, пока Роман не упек нас за решетку как подозреваемых в соучастии.

— Ты думаешь, он на это способен? — меланхолически спросил Рувинский.

— Когда у него нет разумных версий, комиссар Бутлер способен на все.

— Я вот думаю… — сказал Рувинский. — Во-первых, это могло быть случайным совпадением…

Я пренебрежительно махнул рукой.

— Да, я тоже не рассматриваю это как реальную возможность… Во-вторых, Шлехтер терпеть не мог Бродецкого, а с Шувалем у него были приятельские отношения…

— Которые испортились, — сказал я, — когда Шуваль вступил в Аводу и пошел на выборы в списке Бродецкого.

— Не настолько, однако, — продолжал Моше, — чтобы убивать… У меня, Павел, создалось впечатление, что кто-то, кого мы не знаем, просто использовал Шлехтера с его изощренной фантазией для своих целей.

— Кто?

— Понятия не имею… Ты же понимаешь, я всего лишь рассуждаю. Самое печальное то, что мы не можем использовать исторические альтернативы. Мы не знаем, кто это сделал, не знаем, когда произошло разветвление, и следовательно, не можем проследить, выявить…