Читаем без скачивания Банкир - Петр Катериничев

— Думаешь? — приподняла Лена брови.

— Уверен. И зря ты иронизируешь.

— А если человек только с виду посредственность, а внутри…

— Если человек чего-то стоит, он реализуется. С Божьей помощью.

— Ну мало ли… Может, вдруг — и взлетит…

— Всякое бывает. Только… Рожденный ползать — летает редко.

— И низехонько-низехонько… — смеется девушка.

— Вот именно.

— Слушай, Дорохов, но ведь банки — это так скучно…

— Милая барышня, ты и не представляешь, как на самом деле это интересно!

Банки — давно совсем не те, что мы себе представляем! С семидесятых годов, и особенно в восьмидесятые, состоялась всеобщая трансформация крупнейших банков в международные, транснациональные. Люди наглядно заметили информационную революцию, потому что это коснулось непосредственно каждого: выход через мировые информационные сети в любые информационные хранилища, будь то библиотеки, музеи, архивы, общение посредством компьютера, мгновенная почта, работа на любой из мировых бирж, не выходя из офиса или дома…

— Хм… На наших гражданах это как-то не отразилось…

— Я имею в виду зарубеж. А вот революцию финансовую и там заметили не все и не сразу… Размещение крупнейшими банками-монополистами «опорных пунктов» в международной среде происходило темпами даже более высокими, чем экспансия торгово-промышленных монополий. Зарубежная банковская деятельность превратилась в один из значимых показателей внешнеэкономического положения развитых стран.

Даже конкурентные позиции национальных экономик США, Великобритании, Японии, Германии — всех «китов» — стали определяться размахом международной деятельности их банков в кредитно-финансовой сфере. Ну а сами банки… Они стали кредитовать государства путем покупки государственных займов. Это и раньше бывало: скажем, французская корона столь задолжала амстердамским менялам и ростовщикам, что вынуждена была предпринимать жесткие фискальные меры и придумывать такие налоги, что подданные просто шизели от удивления. Но таких масштабов, какие приняло в наш век кредитование государств банками, история еще не знала. Деньги стали всем — оружием, силой, властью.

— У нас — тоже?

— У нас — российская специфика. Банки относятся к государству примерно так же, как Мавроди к гражданам: государственные казначейские обязательства под бешеные проценты есть просто-напросто инструмент перераспределения бюджетных средств в пользу банков. А бюджетные средства — это те же зарплаты учителям, врачам, пенсии… Причина — коррупция.

— Дорохов, а чем ты сам занимаешься, как финансист?

— Инвестициями.

— Туманно и непонятно.

— Наша группа инвестирует капиталы в России и за рубежом в предприятия, связанные по единому производственному циклу. Или — единой спецификой. Как говаривал товарищ Ульянов, вождь мирового пролетариата, в единстве — победа!

— Короче, ты банкир-диверсант!

— Почему это?

— Ну как… Вкладываешь капитал на чужой территории в часть объекта, чтобы потом захватить весь объект целиком!

— Хм… Любопытная трактовка…

— Зато — правильная! Дорохов… А как ты оказался в Раздольной?

— Течением принесло.

— А серьезно?

— Серьезнее не бывает. Взял пару недель отпуска и маханул на Кипр…

— Один? Или — с подругой?

— На Кипре с подругой не отдохнешь…

— А подруга есть?

— Была. И не одна… Счастья нет.

— Дело наживное.

— Надеюсь.

— И с Кипра — самопехом приплыл?.. Извини — пришел…

— Вот этого — не знаю. Тут как в кино: шел, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс. На Кипр я отбыл в сентябре, в себя пришел у Михеича в каморе в конце января. Два месяца занимался спортом и приходил в себя. Потом появилась ты.

— Круто… Дорохов, а ведь это просто… Вспомни, что ты сделал такое, что стал мешать всем жить? Или — чего не сделал?

Пожимаю плечами:

— В том-то и дело, что чист, как первый снег…

— …на железнодорожной насыпи?

— Лена, я не вру.

— А ты подумай. Хорошо подумай. Если нельзя вспомнить, можно догадаться.

Знаешь, у нас в школе учитель физики был, он формулировал просто: «Гений — это умение догадаться об очевидном раньше других».

— А гений и злодейство — две вещи несовместные…

— Ага. Ты подумай, а я посплю. Чуточку.

Девушка разделась, свернулась клубочком, закрыла глаза. Кажется, она уже начала засыпать, как вдруг привстала на подушке, произнесла:, — Сережа…

— Да?

— А что такое Грааль?..

— Грааль?

— Ты выкрикивал это слово. Во сне. Ты помнишь, что тебе снилось?

— Смутно.

Глава 45

«Смута смутная, плач дорогою…»

Здорово поддатый Михалыч слушал песню уже в который раз, принимал очередную рюмку, перегонял кассету и слушал снова, прикрыв глаза и аккомпанируя карандашом, зажатым между пальцами, будто дирижерской палочкой.

Валериан зло покосился на коллегу. После того как его идея с картиной была «зарублена»… А ведь задумано было изящно… Положить картинку на сканер, и — вот тебе тарелочка с голубой каемочкой… Тем более для ее поисков были задействованы втемную люди ОБЭПа; картину обнаружили у какого-то барыги; под предлогом описи коллекции — всей, картину нельзя было светить — ее доставили сюда, в центр. Валериан загрузил изображение в компьютер, разобрал «по молекулам», проверил на совместимость с информацией с кассет… Идентификация по совместимости — мизерная!

— Ну чего, чего тут не хватает! — чуть не плакал Валериан, забросив высвобожденный из рамы холст в угол. — Чего?

— Света, — спокойно отозвался из своего угла Михалыч.

— Какого света?

— Видишь ли, Эдуардыч, ты плохо знаешь историю… Замок на картине символичен, не так ли?

— Ты имеешь в виду направление в искусстве?

— Я имею в виду эстетику данного произведения. Всего три цвета — синий, фиолетово-сиреневый и черный… Соответственно названию: «Зимний замок в лунном мерцании», или как его там…

— Но вот же-в одном из окон башни…

— Донжон. Эта башня в замках называется донжон. Она господствует над всем замком, и право занимать помещение там имел только сам Рыцарь, держатель феода.

В башне находилась и винтовая лестница, обычно закрученная так, что хозяин, отступая от нападающих неприятелей вверх по ней, оборонялся, держа меч в правой руке, а его соперникам драться, напротив, было неудобно, если, конечно, они были не левши… В самой верхней каморе замка, которая закрывалась окованной железом дверью на многие засовы, была еще одна дверь, потайная; пока враги пытались изрубить и выломать входную — а это было не просто, таран здесь развернуть было негде, топором или мечом — не размахнуться, а ковырять железо ножом — дело долгое и хлопотное… Как правило, дверь решали пожечь, тем более, куда мог хозяин деться? А он тем временем выбирался из каморы через потайную дверцу в узенький лаз, который был скрыт в стене донжона и вел в подземный ход… и уже через него выбирался на поверхность вдалеке от замка, где-нибудь во рву, в густых зарослях, и оказывался в безопасности…

— Красивая история… И к чему ты ее приплел?

— История — вообще красива. Потому что она есть не что иное, как сказка, слегка приукрашенная правдой.

— Но вот же, огонь, в одном из окошек, в башне…

— В апартаментах самого Рыцаря, — с пьяной настойчивостью уточнил Михалыч.

— Тогда почему — не хватает света?

— Видишь ли, Эдуардыч… Мне кажется, этот замок — эстетическое представление художника о Тампле… Я достаточно понятно выразился?

— Вполне. Тамплиеры, если мне не изменяет память, — рыцари Храма?

— Сами себя они именовали еще пышнее — «Рыцари Света»!

— Но это же давняя история… Очень давняя…

— Всякая история, как правило, повторяется. Помнишь, у Екклезиаста? «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Future in the Past. Будущее в прошедшем. Последние… А может быть, и не последние тамплиеры были пострижены и посажены в тридцатом году, если память мне не изменяет… И побрели по этапу, по знаменитой Владимирке… Впрочем, эта достославная дорожка была переименована в шоссе Энтузиастов… А ты говоришь, история… Она не только красивая, но и веселая!

— «Жить стало лучше, жить стало веселее», — процитировал Валериан Сталина.

— Ага. И когда сказано! В аккурат перед началом «ежовских чисток».

— Михалыч, не грузи! Так что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не хватает света? Полотно хорошо сбалансировано и по цветам и по свету…

— Писал его, несомненно, превосходный художник… вот только я имел в виду не огонь… Я подразумевал — свет. «Я — свет миру», — сказал Господь. «Вы — свет мира, — возвестил Он верным Своим. — Не может укрыться город, стоящий на верху горы».

— А если тамплиеры полагали, что служат именно Свету? Как они это понимали?