Читаем без скачивания Леди удачи. Все пути… - Белоцерковская Марина

Гость задумчиво поскреб давно не мытый затылок. Поди знай, не прогадал ли? Но решив, что шапка и серебряный рубль выгоднее бумаги с черными букашками, крякнул:

— Сойдет!

Кругленький добродушный брат Елизарий аж затрясся от восторга, когда настоятель отец Михаил неожиданно вызвал его и вручил Книгу. Для брата Елизария все книги, попадавшие в монастырь, были с большой буквы. Книги были смыслом его жизни, страстью, болезнью. Еще тридцать лет назад скромное обиталище тогда совсем молодого монаха оказалось так набито редкостными фолиантами, что прежний настоятель отец Метропий только тяжко вздохнул да и отдал под книги несколько пустовавших нижних келий. С тех пор брат Елизарий стал ведать книжными подвалами, да столь рьяно, что слух о библиотеке Егорьевской обители разошелся по всей Москве и даже дальше. Окрестные торговые люди, крестьяне и богомольцы, не жалея трудов, стремились достать какой-нибудь редкий фолиант, зная, что в монастыре за ценой не постоят и скупиться не станут.

Стоит ли говорить, что почувствовал брат Елизарий, взяв в руки не виданную прежде книгу? Небольшая, толстенькая, доски переплетные обтянуты чьей-то кожей неведомой. Хоть и грязна донельзя, а и сквозь потеки золотое тиснение просвечивает. А украдкой заглянув внутрь, брат Елизарий и вовсе оторопел: книга редкостная — печатная, буквиц совсем нет, и буквы-то незнакомые на первый взгляд. Ах, почитать бы ее в тиши кельи! Так нельзя. Отец настоятель бубнит что-то. Когда еще угомонится, отпустит.

Отец Михаил уже давно заметил нездешнее выражение в глазах инока, но будучи человеком педантичным и дотошным, не удержался от наставления: пошто-де свет по ночам жжет, свечи-то свои, не казенные. Впрочем, вскоре отец Михаил заметил, что слова его мудрые уходят, как вода в песок. Не слышит их брат Елизарий. Тоскливо с ноги на ногу переминается да книгу свою драгоценную нежно к груди прижимает и, словно младенца, осторожно пальчиками кургузенькими поглаживает. Настоятель только рукой махнул и отпустил одержимого восвояси.

Дневное светило уже сменилось ночным, а брат Елизарий все еще не отходил от стола. Щуря близорукие глаза и сжав ладонями голову, он безуспешно пытался разобраться в непонятных строчках. Написано вроде по-русски, а вроде и нет. Ни фиты тебе, ни ижицы. Буквы не прежние, достойные славянские, и даже не государевы новомодные, что в Ведомостях московских[115] прописаны, а прямо черт-те что! (Боже помилуй, лукавого помянул невзначай! Кабы не вышло чего!) Из всех слов только имена и собираются. Да и то вполовину знакомые Елизарию. И написаны чудно́, не признать. Нет! Видать, надо идти к отцу Амвросию. Он великий знаток разных азбук. Авось подсобит.

— Буквы и впрямь признать трудно, однако можно, — произнес усталый глуховатый голос. — Да ты вглядись, брат! Вот «буки», вот «глагол», вот «мыслете». Нарисованы чудно́, однако прочесть можно. Вот, к примеру: «…Пятьдесят лет делал свое тихое дело преподобный Сергий в Радонежской пустыне…»; «…Как все люди, слишком рано начавшие борьбу за существование, царь Иван быстро рос и преждевременно вырос…»; «…На четвертом году жизни Петр лишился отца…»; «…В 1717 году Петр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и направить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком XV…» Что?!! — обладатель глуховатого голоса запнулся и озадаченно всмотрелся в страницу. Брови его взметнулись:

— Постой-ка, брат Елизарий! Что за ересь тебе подсунули?! Книга сия лжива и прелестна[116]! Не место ей в книжном подвале! — худая фигура отца Амвросия выпрямилась во весь немалый рост, глубоко сидящие черные глаза сверкнули гневом.

Бедный библиотекарь, зеленея от испуга, попытался было забрать книгу обратно, но не тут-то было — суховатая ладонь мягко, но решительно легла на фолиант. Отец Амвросий в раздумье глядел на книгу. Желтоватую кожу лба прорезала вертикальная складка.

— А засим… Книга сия останется у меня. Погляжу на досуге, — тон отца Амвросия был тверд и непререкаем. — А ты, брат, ступай да о книге не торопись никому сказывать. Острог-то у государя не пустует… Уразумел? А нет — так мы и без острога с ослушниками справляемся… — темные глаза смотрели пронзительно.

Брат Елизарий быстро закивал и поспешно удалился, оставив драгоценную инкунабулу отцу Амвросию.

Золотисто-розовый луч восходящего солнца проник сквозь узкое окошко, пробежал по более чем скромной обстановке кельи и задержался на листах лежащей на столе книги. Инок утомленно поднял голову. В глазах его, обведенных темными кругами — признаком бессонной ночи, полыхал истово-восторженный огонь. Заметив святотатственное прикосновение солнечного зайчика к бесценным страницам, монах ревниво захлопнул книгу и почти неосознанным движением прижал ее к груди.

— Вот и настал мой час! — в лихорадочном возбуждении шептал отец Амвросий. — Господь Бог и архангелы его смилостивились надо мной, сирым. Уж теперь… Теперь я своего достигну… Вестник божий дал мне знание, дабы избавилась Русь многострадальная от Антихриста! На престол воссядет истинный государь российский. Государь по праву!

Глава 63

Если четыре причины возможных неприятностей устранены заранее, то всегда найдется пятая.

Джоанна в возмущении ходила из угла в угол:

— Нет, это уму непостижимо, какая безответственность! — она остановилась и всплеснула руками: — Ты понимаешь, Иван, что натворил?! Знания двадцатого века в руках какого-нибудь честолюбца, да это!.. — не находя слов, Джоанна только дернула плечами. — Ты знаешь, чем можешь за это поплатиться? — она грозно развернулась к совершенно потерянному Сеичу, который с несчастным видом съежился на лавке.

— Трое суток расстрела без права переписки, — предложила Ксави. Она вольготно расположилась на подоконнике и, покачивая ногой, заинтересованно наблюдала эти извержения праведного гнева.

— Довольно неуместные шутки, Мари! — раздраженно кинула через плечо Джоанна. — Лучше бы предложила что-нибудь конструктивное.

— А чего предлагать? — искренне удивилась Ксави. — Берем Сеича за его криминальную шкирку и чешем в белокаменную. Там быстренько разыскиваем того библиофила-любителя, что ехал с этим… как его?.. Семеном? Сафроном? Степаном? В общем, с хозяином обоза. Описание его у нас же есть? Надеюсь, здешние бабки не хуже наших секут за всеми встречными-поперечными, тем более, за теми, что подбирают книжки на дорогах. Короче, находим этого ханурика, даем ему для убедительности в ухо, отбираем книжку. Суем ее Сеичу в зубы и — под зад ему коленкой для ускорения. По-моему, все просто.

— Да? — саркастически хмыкнула Джоанна. — А если мы не находим этого, как ты элегантно выразилась, ханурика? Или находим, а он Ключевского уже на кораблики пустил? По-твоему, и тогда все просто?

— А почему нет? — легко согласилась Ксави. — Можно устроить тотальное избиение корабликов. Или организовать еще один пожар в Москве. Ей все равно не привыкать. Можно объявить Ваньку антихристом, а Ключевского — дъявольским знаком… Ваню, правда, скорее всего сожгут при этом, но что поделаешь — искусство требует жертв… — она лицемерно вздохнула.

Вибрирующий вопль пароходной сирены заставил всех вздрогнуть. В следующее мгновение какой-то смерч смел Ксави с подоконника. С ошеломленным видом Мари молча рухнула в угол, едва успев перехватить руку вдовушки, которая вцепилась ей в шевелюру. Сквозь сотрясающие дом рыдания можно было разобрать:

— Ваничка — антихрист?! В полымя Ваничку?! Ах ты, разлучница, ведьма проклятущая!!!

Когда спустя четверть часа вдова отходила от взрыва эмоций в обьятиях Ивана Алексеевича, а Ксави с оскорбленным видом пыталась навести порядок в своей изрядно попорченной хозяйской ручкой прическе, Джоанна раздраженно прошлась последний раз по комнате и твердо заявила: