Читаем без скачивания Люфтваффельники - Алекс Сидоров

Тем временем, отброшенный в спальное помещение, Мумин подбегает к своей кровати и рывком сбрасывает матрас, подушку, одеяло — все спальные принадлежности прямо на пол и с оголившейся панцирной сетки хватает толи очень длинный кинжал, толи очень короткую саблю. (очевидно, только сегодня привез из отпуска и каким-то немыслимым чудом пронес на территорию училища ВВС)

Блеснуло лезвие клинка, с мелодичным звоном пустые ножны полетели в сторону окна, а наш доморощенный самурай, чуть ли не с криком «банзай» бросается на старшину роты.

Ошарашенный «десантник» Игорь, в ужасе округлил глаза и, выпрыгнув из тапочек, прямо босиком ломанулся в каптерку, не выпуская зубную щетку изо рта. По пути его бегства, на центральной взлетке, осталось валяться слетевшее с плеча полотенце.

За ним, выкрикивая «нечто тарабарское» на таджикском языке, мчался Мумин с налитыми кровью глазами и с шашкой наголо. Что ни говори, а молодые годы, проведенные в рядах ВДВ, оставили свой позитивный след в физической подготовке старшины Игорехи Мерзлова. Финишную линию в виде двери каптерки, оббитой снаружи толстенными листами железа, он пересек гораздо раньше, чем наш казарменный душман мини-моджахед Мишка.

Дверь каптерки громко хлопнула, старшина заперся в относительной безопасности. Тем временем, злобный таджикский карлик Мишка, наконец, добежал до каптерки и на глазах у обалдевшего дневального (тумбочка дневального находилась в 2-х шагах от каптерки, напротив оружейной комнаты), начал наотмашь рубить своей короткой саблей прямо по двери каптерки, высекая искры из листа железа и оставляя на нем глубокие зарубки.

— Виходи ишак! Будь мужчина! Ти аскарбиль мой атец! Виходи, все равно зарежю!

Мы, наконец, пришли в себя и бросились ловить нашего басмача и отбирать у него кинжал.

Успешно скрутив худосочного таджика и отобрав у него саблю а, также зачехлив ее в ножны, ребята стали проводить активную «разъяснительную работу» с Мумином с применением всего полного великолепия русского языка, что «чурка» из самолета не имеет ничего общего с уважаемым и давно усопшим отцом нашего дорогого сокурсника.

И не надо «ВСЁ» воспринимать так близко к сердцу, ибо, проучившись пару лет в военном училище, пора бы давно научиться абстрагировать собственное «эго», от всякой негативной и не совсем приятной херни, которая льется в курсантские уши фактически постоянно. И тем более бросаться на душевного собеседника с кинжалом наперевес, неправильно это, негуманно…

Мде…., чем больше наш азиатский Миша делал успехов в изучении русского языка, тем больше «смысла» в опрометчиво сказанных словах со стороны «ничего неподозревающих» сокурсников, стало доходить до его девственно чистого разума. Во дела, мы уже давно привыкли к всяким высказываниям и особо не фильтровали свою речь, справедливо полагаясь на прозорливость и устойчивый иммунитет своего собеседника.

В результате проведенной беседы, Мишка постепенно осознал все свои просчеты, искренне посетовал на непростительно слабое знание русского языка и абсолютно недоразвитое ассоциативное мышление. И в результате, добродушно согласился, что действительно общепризнанный юмор не следует огульно примерять на себя любимого, а отключать свое сознание от реальной действительности, он еще до конца не научился, но работает над собой и уже есть обнадеживающие сдвиги в нужном направлении и заметный прогресс. Ну что же, будем тренироваться и дальше, для закрепления успеха, так сказать. Мишка, потупив свои карие глаза в пол, сопел как нашкодивший школьник.

В это время сержант Валера Гнедовский ласково и нежно поскребся в наглухо запертую дверь каптерки, на которой отчетливо виднелись следы недавнего яростного штурма. В одной руке он держал толи длинный кинжал, толи короткую саблю, а в другой — тапочки, потерянные старшиной при его спешном отступлении на заранее подготовленные позиции.

Замок щелкнул, дверь слегка приоткрылась, в образовавшуюся щель осторожно выглянул Игорь Мерзлов. Старшина взял свои тапочки, просунутые Валеркой в открывшуюся щель, обул их и, опасливо оглядевшись, вышел наружу. Убедившись, что в коридоре кроме сержанта Гнедовского и дневального на тумбочке, больше никого нет, старшина Мерзлов принял более расслабленный и важный вид, выпятив вперед свою грудь, обтянутую «десантурской» майкой. Затем, он взял в руки толи кинжал, толи саблю и, вытащив клинок наполовину из ножен, посмотрелся в него, как в зеркало.

— Чего это Мумин разошелся?! Вроде анекдотец вполне безобидный?! И откуда, кстати, у него такая замечательная штукенция?! Не иначе привез, чтобы колбаску резать или карандаши точить. Типа — национальный вариант перочинного ножичка?! Великоват однако, не находишь, Валера?!

Гнедовский скорчил умильную рожицу и применил все свое дипломатическое обаяние.

— Игорь! Ну, во-первых, ты сам немного перешел границу. У них — у «чурок» в смысле, папа и мама — это святое, а у Мишки, отец давно умер, а тревожить дух усопшего, да еще и в качестве персонажа для анекдота — грех! Согласись?! Во-вторых, за этот «ножик-режик», я его сам выдеру и вздрючу «будь здоров», поверь на слово! А тебе его сейчас передаю из рук в руки на продолжительное хранение, до самого нашего выпуска. Запрячь его, пожалуйста, поглубже, чтобы Нахрен и Пиночет не разыскали, лады?! А то, напридумывают чего, потом разгребать замучаемся. Ну, а в-третьих — надо с Мумином идти мириться, а то вроде как бы он успокоился, а там хрен его знает?! Спать ляжешь здоровеньким, а проснешься утром… а твоя буйная головушка уже и в тумбочке. Наш басмачонок ее тебе за ночь тупыми ножницами отпилит.

— Мде…

Старшина задумчиво почесал затылок.

— В принципе действительно, чего это я с «политесом» перемудрил. Где этот душман?! Пойдем разговаривать, только пусть его пацаны покрепче держат! Кто бы мог подумать, «соплей перешибешь», а с таким остервенением набросился, в натуре думал, сейчас яйца отрежет.

Старшина пришел в наше спальное помещение и подошел к Мумину, который в это время спокойненько разбирал свою койку и готовился ложиться спать. Он уже умылся на ночь, почистил зубки и был опять «тише воды, ниже травы». Игорь протянул ему свою руку.

— Мишка! Ты это… Не держи на меня зла, я же по доброму без всякого… А ножичек твой пусть в каптерке полежит от греха подальше. И вообще, какого рожна ты его в училище припер?!

Мумин аккуратно поправил одеяло на кровати, старательно взбил подушку и, повернувшись к старшине, улыбнулся свое фирменной белозубой улыбкой.

— Не ссы старшина, что я дурак, да?! Ты дюмаль, если «чурка», так совсем деревянный, да?! Ты пошутиль, я пошутиль, ребят повеселили! А кинжаль себе оставь, у меня таких дома еще много-много есть! Бери, бери, бакшиш, в знак мой к тебе уважений! На добрый память бери, что с Мумином Холнозаровым вместе училься, будешь патом свой детям рассказывать или на ковер его повесь — очень красиво! Что ковра нет?! Ай-яй! Гавно вапрос — на випуск подарю, тебе ковер! Ковер в каждом доме дольжен бить! Кстати, у меня после випуск свадьба будет, приезьжай, дорогой гостем всегда в радость и не держи на меня зла! Какой с «чурки» спрос, да?!

И Мумин вложил в огромную ладонь старшины свою узкую загорелую до копчености ладошку для крепкого мужского рукопожатия.

Наблюдая за картиной трогательного примирения, проходящий мимо в туалет, хохол Теодозий Вирвихвист из Львова, подмигнув задорно, попутно приколол Мумина.

— Мишка, будь ласка, почим, твия силь?! (за сколько продаешь соль?)

— Нэ СИЛЬ, а СОЛ, нэруский рожа!

Незамедлительно огрызнулся таджик, сверкнув идеальной белозубой улыбкой.

38. Роза, Рита, Рая

Яркий свет неприятно резанул по закрытым глазам, заставляя брезгливо зажмуриться. Следом, по ушам и по нервам ударил душераздирающий вопль дневального по роте.

— Рота, подъем! Выходи строиться в коридоре! Форма одежды номер «Раз»!

По смутному ощущению персонального организма, явно не успевшего отдохнуть за непростительно краткое время прерванного сна, на лицо факт наглого недосыпа. Значит, нас поднимают раньше положенного времени?! А это непорядок! Инстинктивно взглянул на часы — полтретьего ночи?! Охренели, что ли?! Где остатки совести, твою… дивизию. Если не разразилась Третья Мировая Война, пошли все на …

Судя по всему, со мной были солидарны и остальные курсанты 4-й роты, разбуженные посреди ночи не в самом наилучшем расположении духа. В сторону дневального на тумбочке полетели тапочки и дружные проклятия.

— Заткнись, придурок! Еще спать, да спать! На часы посмотри, идиот!

И тут грянул гром! Этот тихий и вкрадчивый голос, нельзя было спутать ни с каким другим на свете. Мягкий, но строгий, нежно-мурлыкающий и одновременно многообещающий…

— Кому не ясна команда, могу повторить персонально?!