Читаем без скачивания Страсть Зверя Пустыни - Леона Хард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из-за моей доверчивости шейху меня провели в самые нижние казематы. В практически абсолютный мрак и холод. За одну минуту, только спустившись и пройдя несколько метров вдоль камер, я успела замерзнуть. По дороге на этом этаже я заметила всего троих заключенных.
Мне никто и ничего не объяснил. Разумеется я задавала вопросы по дороге, но сарацины в принципе не говорят и не показываются, поэтому от них я услышала только:
- Шейх лично ответит на ваши вопросы.
Я искренне удивилась, разглядывая перед собой спины сарацинов и гадая, зачем Артур устраивает встречу в казематах? Хотел показать какого-то важного заключенного или что? С той страшной брачной ночи между нами не было ниодного взгляда, ни одного слова, ни одной встречи.
Наверное, беспокойство и любопытство пригнало меня сюда в последнюю камеру на последнем этаже каземат.
Сарацины открыли железную дверь. Не успела я отреагировать, как с двух сторон меня взяли под руки и мягко подтолкнули внутрь, после чего заперли дверь на засов. От удивления я плохо соображала и попыталась сформулировать правильную мысль-вопрос о том, что происходило и зачем меня запирали в казематах. Я просто не ожидала подобного.
- Зачем вы это сделали!? А где шейх!? - запоздало схватилась за жерди и подергала за них, словно намереваясь раздвинуть их в разные стороны и пролезть сквозь них на выход. До меня очень медленно и сложно доходил смысл всего этого происходящего. Меня! Посадили! В! Камеру! Как преступницу!
Сарацины, не удостоив объяснениями, развернулись и зашагали прочь. Тем же путем, которым прибыли.
- Позовите Бонифация! Немедленно! Я хочу его увидеть!
Сарацины ответили полным молчанием, а старуха, сидевшая в камере напротив, и, обнажив желтые прогнившие зубы, истерично захохотала над попытками позвать самого шейха в нижние подвалы каземат, где на стенах висит плесень и паутина, а в углу камеры шуршали две крысы, противно клацающие лапами по полу.
Я в недоумении, держась за жерди, грузно опустилась на колени и посмотрела в спины сарацинов. Я поверить не могла.
Он меня выбрасывал!? Выбрасывал, как отработанный, использованный материал. На свадьбе использовал в качестве защиты от невест, а теперь в связи за ненадобностью убирал от себя подальше. Чтобы не видеть меня, не слышать моего голоса, не чувствовать запаха. Вычеркнуть меня из памяти. Отрезать нас друг от друга. .
***
Первые дни я подлетала к решеткам. Долбила по ним ладонями, по неаккуратности ломая ногти. Затем звала шейха, называя его не иначе, как Бонифаций. Проклятый Бонифаций, если быть точнее. Требовала немедленной аудиенции, но никто кроме троих заключенных-соседей меня не слышали. Здесь никого. Даже охрана приходили всего три раза в день, чтобы принести пищу, воду и поменять ведро с отходами. Во время своих приходов охранники хранили стойкое молчание на мои крики, ибо видели в заключенной - работу. Не больше и не меньше. Их работа заключалось в сохранности заключенных на их местах, а не в бесполезных разговорах с безумцами и грешниками Красных Песков.
Моим спальным местом служила хилая соломка. В подвале было дико холодно. Накрыться и согреться нечем. Соломки настолько мало, что даже не укрыться. Единственными моими собеседниками и развлечением были копошащиеся в углах крысы и старуха из камеры напротив. Она каждый раз с надрывом хохотала, когда я наивно просила позвать Бонифация. Меня из-за криков и дебоша она стала величать безумной. Так однажды и сказала:
- Эй, безумная, не спи, твою ногу жрут крысы!
Когда я в панике подорвалась с соломы и пнула живность со своей ноги, старуха снова начала смеяться, прокатывая эхо смеха по стенам каземат. Никто не любит тишину. Тишина и одиночество сводит с ума и вынимает из недр памяти твои самые главные страхи. Поэтому старуха всегда так громко смеялась: чтобы не было тишины.
Мои безумства повторялись. Я упрямо. Упрямо. Изо дня в день пыталась достучаться до мужа и заверить в невиновности.
- Бонифаций, я не предавала!
Последний шанс, подаренный нам на водопаде, стремительно заканчивался. Все летит в обрыв, сердце в дряхлые ошметки, кости в щепки, а кровь почти всю выкачали. Всю высосали и выжрали из меня. До последней капли.
Постепенно от отчаянии я начала уставать. Если постоянно испытывать одну и ту же боль, то ощущения притупляются и уже кажется, что ничего не чувствуешь. Словно сердце зачернело, прогнило и часть его отвалилась и по этой причине там больше не болело.
К тому моменту на меня напала апатия к происходящему. Я часами сидела на соломке и, обняв ноги ладонями, смотрела в одну точку - на пламя свечи. Крысам и свече я пыталась доказать свою невинность. Как заведенная повторяла одно и тоже в пустоту. Мне надо было доказать, что не предавала и никогда бы не предала.
Как Зверь посмел во мне разочароваться? Как? Как мог подумать, что я - бесчестная? Женщина без чести и достоинства? Неужели не заметил, как сильно я поменяла отношение к нему? Какой огромный шаг сделала для «нас»!
Я бы спятила. Непременно сошла с ума от одиночества, отчаяния, боли. К тому же, каждый день беспокоилась о сыне и что тот думает обо мне. Вдруг Артур сделал меня предательницей в его глазах?
Если бы не он... Не парень-охранник. Я бы точно сдалась.
Он подошел на третий по счету день. Принес обед как раз в тот момент, когда я осипшим голосом требовала позвать Бонифация.
- Успокойтесь, вы делаете себе только хуже. Вас не трогают, никаких указаний о дальнейшей казни не поступало, значит, срок вашего заточения скоро истечет. Просто потерпите и не кричите.
Я настороженно отошла к стене, потому что мужчина вошел в мою камеру, осторожно поставил миску с едой и не торопился выходить. Его взгляд побеспокоил. Он все же мужчина.
Я - жалкая узница, он - охранник, который вполне может воспользоваться положением и поиздеваться над беззащитной заключенной. Воин в серых форменных одеждах стражей показался молодым. Телосложение не слишком
