Читаем без скачивания Мезозой (СИ) - Дмитрий Медведев

— Да уж, — негромко ответил Кирилл, отодвинул пустую миску и встал. — Пойдем, что ли? У Вита уже, наверное, все готово, а ждать он ой как не любит. Это я уже понял.

Предположения оправдались. Ученый привычно встречал у входа, переминаясь с ноги на ногу, и все втроем они поднялись на третий этаж. Разговора не сложилось, да Вит и не настаивал. Он мурлыкал какую-то заезженную мелодию, очевидно, празднуя сегодняшний день. Такого материала не собирал еще никто, и Виту ничего не остается, как снискать себе славу великого и бесстрашного первопроходца. Возможно, и ассистентку он с собой не взял как раз поэтому — все лавры достанутся ему.

Ученый немного разговорился лишь когда они шагали по узкому белому коридору.

— Фэнлоу разрешил мне не лететь на Землю. Я запишу свое выступление здесь, избавив себя от тупых вопросов и заинтриговав шесть с половиной миллиардов людей. Не люблю пресс-конференции, там всегда задают дилетантские вопросы. Потому я здесь, вдали от тупиц, хе-хе.

Увы, Кирилл не мог скрыть отвращение, какое теперь вызывал у него Вит. Ситуацию не спасала даже бесценная финансовая помощь от чокнутого палеонтолога. Если поначалу он просто выглядел чудаком, больным своей работой, то теперь в образе Вита все больше просматривались неприятные черты фанатика, любящего, так скажем, не совсем те стороны живого мира, какие обычно вызывают у людей восторг и умиление.

Кирилл готов был поклясться, что ученый упивался утренним зрелищем, глядя, как ломаются хрупкие шейки лусотитанов и как их, еще теплыми и живыми, жрут лесные твари. То, что испытывал Вит, зашло за рамки профессионального любопытства.

Тьфу, гадость. Как бы только не сорваться, не наговорить этим белохалатникам глупостей или, чем лукавый не шутит, не отоварить кого по умной репе. Кулаки так и чесались. Кирилл бы их всех угостил, тщедушных заморышей, на каждого по тычку — и готово. Да он бы даже не вспотел!

Вит открыл одну из многочисленных дверей и пропустил Юлю с Кириллом. Там уже ждал тот самый нейробиолог. Ростом этот чернокожий верзила был никак не меньше двух метров, и, если бы не выдающийся живот, он вполне сошел бы за прикрытый белым полотнищем шкаф. На широченной груди висел бэйджик, гласящий, что это — старший нейробиолог, доктор Питер Гудридж. Высоченный, с блестящей лысиной и таким же гладким лицом он взирал на мир необычайно ясными голубыми глазами, которые, казалось, видят Кирилла насквозь даже без специального оборудования. Такие гляделки даже Марье дадут фору с ее арктическим взглядом.

Все представились, обменялись рукопожатиями, и Гудридж взял руководство в свои руки. Было видно, что ему, как и Виту, не терпится начать.

— Итак, мистер Елисеев, присаживайтесь вот в это кресло, — пророкотал ученый, способный частотой и глубиной голоса посостязаться с торвозавром.

— Зовите меня просто Кирилл, пожалуйста.

Сказав это, Кирилл последовал указаниям нейробиолога и устроился в жестком кресле с подвижной спинкой. Оно как две капли воды напоминало стоматологическое, только слева не хватало ванночки для ватных тампонов и вырванных зубов.

— Вит, ассистируй, — скомандовал Гудридж.

Палеонтолог принялся крепить к рукам и голове Кирилла какие-то тоненькие белые проводки, прилепляя их с помощью мягких липучек. Гудридж что-то вбивал в компьютер с клавиатуры, одновременно объясняя пациенту, что того ждет. Бледная Юля скромно стояла в сторонке, сложив руки за спиной, но при этом внимательно наблюдая. В этом светлом и чистом кабинете, напичканным непонятным оборудованием, ей было неуютно, она привыкла к каморкам медицинского центра и возне с царапинами, укусами и всем тому подобным.

— Значит, так, Кирилл. Процедура абсолютно безболезненная. Все, чего мы хотим, это понять алгоритм твоих действий во время столкновения с бариониксом. Поверь, я не впервые провожу здесь такие обследования. Вит уже, наверное, упоминал, что попадание на другую планету порой неоднозначно сказывается на человеке — может наступить депрессия, временное помешательство, нездоровое воодушевление или что-нибудь еще, более интересное. Как у тебя. Явление совершенно точно носит временный характер, поэтому нам важно своевременно исследовать его.

Мы подключимся к твоему гиппокампу. Это особая структура в мозге, она отвечает за сбор кратковременной памяти и ее перевод в долгосрочную. Последние исследования, как и моя практика, подтверждают, что наш замечательный мозг записывает данные на жесткий диск в виде не слишком качественных, но достаточно разборчивых фотографий. Вот мы и хотим сегодня вытянуть эти кадры из твоей памяти, пройдя через гиппокамп в, скажем так, хранилище. Помимо изображений мы получим и данные о состоянии твоего организма, составе крови и еще о множестве интересных вещей, которые происходили с тобой в тот драматический момент.

Тебе тоже, наверное, будут любопытны результаты. Уверен, ты и сам не помнишь, что именно сделал, как заставил хищника остановиться, так что наше маленькое обследование всем пойдет на пользу — и тебе, и науке, и другим людям, которые только еще приедут сюда. Повторю, боли не будет, побочных эффектов тоже, ты просто погрузишься в транс, в подобие гипноза, а когда очнешься через три минуты, все уже закончится. Готов?

— Готов.

На самом деле Кирилл вовсе не был готов, но отступать было уже поздно. Следовало дать заднюю еще тогда, когда Вит предложил эту хрень, но тогда его бы начали подозревать, вызвали бы каких-нибудь козлов из ЦРУ, которые пытают и убивают по всему миру и, возможно, уже и на других планетах. Нет, лучше уж сейчас, лучше уж здесь, якобы добровольно, подчеркнуто любезно…

Отступивший от Кирилла Вит переглянулся с Гудриджем, коротко кивнул, и последний нажал какую-то клавишу на сенсорной панели. В виски Кириллу будто подвели ток, тоненько ужаливший с двух сторон. Все вокруг мягко полыхнуло белым и враз померкло.

82

В воздухе кружат прекрасные белые хлопья. Холодное ноябрьское море упрямо катит сизые волны на берег, на промерзший песок, и слизывает снежинки, будто не желает примириться с их появлением. Дует ледяной порывистый ветер, пробирающий до самых костей, как бы тепло ты ни был одет. Спасает небольшой костерок, окруженный битыми кирпичами. На каждом из них сотни и тысячи темных ожогов от минувших посиделок других людей.

— Я бы очень хотел ничего не говорить тебе, — тяжело произносит отец, глядя в танцующие на ветру язычки пламени. — Но тогда ты останешься беззащитным.

Они сидят на толстом, давно высохшем бревне, чьи трещины заполнены песком, нанесенным ветром. На берегу ни души, воскресное утро встречают только они двое.