Читаем без скачивания Любовь и доблесть - Петр Катериничев

– Мне нужно немного нефти, – мило улыбнувшись, ответил Джексон. – Господин Данилов, кажется, интересуется тем же предметом.

– Господин Данилов интересуется прежде всего своей красавицей. А самолеты – потом, – улыбаясь, отчеканил Зубров с холодной вежливостью.

– Самолеты? Вы занимаетесь еще и самолетами? – Седой смотрел на Данилова.

– Вовсе нет. Это русская народная поговорка. Пословица. Кощунственно перевранная господином Зубровым.

– "Первым делом, первым делом – самолеты... Ну а девушки? А девушки потом..." – напел Сашка. Джексон протянул Данилову визитку:

– Может быть, мы сможем пообедать завтра?

– Вряд ли, господин Джексон. Я на диете.

– Рад был познакомиться. – Джексон растянул губы в улыбке, поклонился и ретировался.

– Что ты делаешь, Зубр?! В нефтяном бизнесе я ни ухом ни рылом! Если уж пришла охота выдавать меня за бизнесмена, то уж и представил бы отпрыском влиятельного теневого папаши или, на худой конец, его крестным сынком! Ведь спалимся, как айсберги на экваторе!

– Твоя кредитка отоваривается банком «Нефтьинвест».

– Какой ты умный, Зубр...

– Они попросили... Было бы недальновидно отказывать им в пустяшной просьбе – неограниченно тратить их деньги. Что, кстати, ты и делаешь и можешь делать впредь.

– Ты ведь подставляешь меня.

– Всего лишь под пристальные взгляды, а не под стволы.

Данилов помрачнел:

– Самое противное – чувствовать себя манекеном.

– Прекрати, Олег. Ситуация в Гондване так запуталась...

– Что мне до ваших запуток?

– Знаешь, как говаривал во времена оны наш вождь Владимир Ильич? «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества». К сожалению, мы сейчас забыли и самого вождя, и его богатые афоризмы. Ты устроил себе здесь с милой девочкой персональный рай! «Ничего не вижу, ничего не слышу.,.» Даже в какой-нибудь деревеньке Большое Горюхино людишки интригуют и жрут друг друга поедом за мешок комбикорма или грузовик гнилой картохи! А ты что хотел – отсидеться?

– Я не о том, Зубр. Ты начал мной манипулировать. Только не говори:

«такова жизнь».

– Такова жизнь, Олег, и ты это знаешь лучше других. Ты слишком засиделся в своей сказке. Но речь о другом. В Кидрасе грядут события.

– Я догадался.

– Иронизируешь?

– Нет. Просто... слишком все благостно крайний месяц.

– Так вот: чтобы крайний месяц не стал для нас последним, прекрати философствовать и слушай. Это касается безопасности Элли Вернер.

– Говори.

– Джеймс Хургада не появляется на публике уже четыре дня. Даже я не знаю, провоцирует ли он здешнюю «миролюбивую военщину» к выступлению или – «его уже нет с нами». Следует ожидать событий. Как бы они ни повернулись, будь к ним готов.

– Всегда готов, – невесело скривился Данилов. – Только – к чему? Построить на острове Ближний круговую оборону? Или превратить поселок в неприступную крепость?

– Как только заговорят пушки...

– ...замолчат музы. Что конкретно готовишь ты?

– Мой номер – восьмой. Но как только начнут грохотать пулеметы, ты, Элли и доктор Вернер должны быть готовы к уходу из страны.

– Пешком?

– Вертолетом. На лесной аэродром. Там будет ждать самолет с полными баками. Горючего хватит, чтобы долететь до Испании.

– Где сам Вернер?

– В Европе. Готовит «посадочные места». Он прибудет днями.

– Этот милый человек жаловался, что не может покинуть Гондвану.

– Не понимай все буквально. Да, он не может покинуть Гондвану с камнями чисто, чтобы потом насладиться покойной старостью. А без камней он не уедет.

– Старик поставит на кон жизнь своей дочери?

– Он уже это сделал. Его и выпустили только потому, что Элли здесь.

– Она заложница?

– Как все мы. И покинуть эту гостеприимную страну сможем лишь тогда, когда соискатели венца начнут лихо и самозабвенно пилить ножки президентского трона.

Ты не забыл наш разговор?

– Нет.

– Будь начеку, Олег. Я с тобой свяжусь. А пока... Пойду интриговать. И – работать манекеном. Раз тебе такая работа в тягость. И побереги Элли. Сейчас может случиться всякая пакость. Когда начнется свалка... Да ты и сам знаешь.

Солдаты – как дети: убьют – не заметят.

...Они возвращались в поселок поздней ночью. Элли выглядела усталой и очень грустной.

– Тебе не понравился прием? – спросил Олег.

– А что там может понравиться? Нет, мне приятно, когда меня замечают, мне приятно ощущать себя красивой... Но... Все было как-то очень неискренне. В такие вот дни понимаешь ясно: мир состоит из бесконечного множества одиночеств.

– Ты чувствуешь себя одинокой?

– С тобой – нет. Но я чувствую... беззащитность.

– Не бойся.

– Я не боюсь, это другое... Даже вдвоем мы – как песчинки у океана. От мира не защититься оружием... Я знаю, папа пытается построить вокруг меня высокую каменную изгородь. Из алмазов. И тем – защитить. Может быть, потому, что люди так похожи на камни? Хотя... Люди мне совсем непонятны. Природа – понятна. Она – как океан: нужно жить с ним в гармонии, и все будет хорошо. А у людей... Каждый полагает себя средоточием мира, а поступает как голодный волк.

Почему так?

Глава 76

Доктора Веллингтона Данилов нашел на террасе небольшого паба. На лысого худого старика указали играющие неподалеку дети. Одетый скорее как художник, чем как врач, Веллингтон потягивал пиво из высокого бокала, любовался волнами океана и неспешно беседовал со стариком негром в широкополой соломенной шляпе и казался довольным собой и жизнью. Данилов довольно сбивчиво рассказал о болезни, случившейся с Элли, но доктор слушал рассеянно, потом прервал Олега:

– Я не практикую.

– Вас назвали лучшим специалистом!

– Что из того? С европейцами я не имею дел много лет и не желаю иметь. Я не хочу, чтобы родственники вашей девицы засудили меня потом за незаконное занятие врачеванием. – Доктор сердито нахмурился:

– У Гиппократа, полагаю, тоже не было диплома, но соотечественники относились к нему вполне терпимо.

– Речь не идет о дипломе, нужно помочь человеку! Иначе она умрет!

Веллингтон посмотрел на Данилова пристально:

– Разве вы не слышали? Я не имею права заниматься врачебной практикой.

– Хорошо. Вы поедете как мой гость. Сколько вы хотите за консультацию?

Тысячу? Пять тысяч? Десять? Пятьдесят?

– В местной валюте? – усмехнулся доктор.

– В американских долларах. Или – по вашему выбору.

Веллингтон нахмурился:

– Похоже, лихорадка все же у вас. Хорошо. Я поеду и посмотрю девушку. С вас – дюжина выдержанного кальвадоса. Это недешево, но много меньше тех сумм, какие вы называете. – Он помолчал, добавил ворчливо, но добродушно:

– Раз уж вы намерены бросаться деньгами. Как ее зовут?

– Элли. Дочь Герберта фон Вернера.

Доктор Веллингтон разом переменился:

– Черт вас возьми, что же вы не сказали сразу? Я, по правде, решил, что речь идет о какой-нибудь избалованной девице, решившей, что подхватила то ли простуду, то ли сглаз на местном базаре! Элли лихорадкой не свалишь! Ее папаша мне совсем не симпатичен, а вот девчонка не в него. Она, как выражаются, «без чердака», но на самом деле как я: живет простыми вещами, которые только и значат что-то в мире. Почему мы еще стоим? – сердито прикрикнул Веллингтон на Данилова.

Джип сорвался с места. Они успели заскочить в дом к Веллингтону, он прихватил объемную сумку.

– Расскажите мне быстро, что кроме жара? Кашель? Лихорадка? Бред?

– Сны. Плохие сны.

– Скверно. Гони, сынок.

Данилов ринулся через центр. Армейский полугрузовичок уже перегораживал перекресток, но джип проскочил по краю на жуткой скорости. Солдат что-то закричал вдогон, сорвал с плеча винтовку, выстрелил, да куда там! Джип вильнул по дороге, свернул за угол и помчал с новой силой.

– Никак снова здешние верхи передел устраивают. Чего не живется, при такой красотище-то? Однако погода портится. К вечеру затянет.

Тучи наползали со стороны океана, лилово-черные, тяжелые. Они закрывали собою пространство до самой воды, и видно было, как молнии всполохами чертят небо и стрелами врезаются в странно спокойную, почти неподвижную воду.

– Буря где-то. Сюда вот только тучи нанесло. Сколько видел это зрелище, все никак не привыкну. Жутко. Если и есть на земле рай, так это здесь, а когда хляби небесные разверзнутся – чистый ад.

Вдали снова полыхнуло, и ощутимо начало темнеть.

Данилов чуть сбавил скорость: впереди шла колонна джипов, полупьяные солдаты что-то выкрикивали, грохотала музыка из динамиков, вровень с медленно идущими машинами бежали подростки, почти дети – нищие, оборванные, но притом вооруженные: кто – автоматом, кто – винтовкой времен Второй мировой, кто – просто палкой. Завидев белых, что-то кричали, но не вязались.

На первом же перекрестке Данилов свернул в проулок. – Учтите, там бедные кварталы, опасно... Джип взревел и устремился по улочке, вздымая вялую пыль.