Читаем без скачивания Царица Проклятых - Энн Райс

И немедленно, как будто эти слова ничего не значили, она перешла к вопросам. Кто наши демоны? Если они демоны, то почему не все они злые? Боги ли они? Как нам удается вызывать дождь?

Нас слишком напугала ее бессердечность, чтобы отвечать. Нас ранило ее бездушие, и мы опять заплакали. Мы отвернулись от нее и укрылись в объятиях друг друга.

Но мы поняли и кое-что еще – поняли по ее манере говорить. Быстрота ее речи, легкомыслие слов, ударение, которое она делала на том или ином слоге, – все это ясно доказывало, что она лжет, сама о том не подозревая.

И заглянув в ложь поглубже, закрыв глаза, мы узрели истину, которую она, несомненно, стала бы отрицать.

Она уничтожила наш народ, чтобы привести нас сюда! Она послала своего царя и своих солдат на эту «священную войну» просто потому, что мы отвергли ее приглашение, а она хотела получить нас в свое распоряжение. Ее снедало любопытство.

Вот что увидела наша мать, взяв в руки письмо царя и царицы. Возможно, и духи по-своему предвидели это. Мы же поняли всю чудовищность ее замысла только сейчас.

Наш народ погиб, потому что мы возбудили интерес царицы, как возбуждали интерес духов; мы сами навлекли на нас зло.

Почему же, недоумевали мы, солдаты просто не похитили нас у беспомощных сельчан? Зачем они уничтожили весь наш народ?

Но в этом-то и ужас! Царица обволокла свои устремления пеленой морали, пеленой, сквозь которую сама видела не больше, чем все остальные.

Да, она убедила себя в том, что наши люди должны умереть, что их дикарские обычаи заслуживают этого, пусть даже они не египтяне и живут далеко от ее дома. Ох, как же это удобно – пощадить нас и привести сюда, чтобы наконец-то удовлетворить ее любопытство. А мы, конечно, должны быть ей благодарны и отвечать на ее вопросы.

А за способностью к обману мы увидели разум, в котором вполне могли уживаться подобные противоречия.

Эта царица не обладала настоящей моралью, у нее не было этической системы, которой она могла бы руководствоваться в своих поступках. Эта царица принадлежала к числу людей, которые чувствуют, что, вероятно, ни в чем нет никакого определенного смысла. Но смириться с этим они не могут. Поэтому она день за днем создавала свою этическую систему, отчаянно стараясь в нее поверить, в то время как ее этика служила лишь для прикрытия чисто прагматических поступков. Ее война с каннибалами, например, основывалась главным образом на ее неприязни к подобным вещам. Народ Урука не питался человеческой плотью, поэтому она не потерпит, чтобы в ее присутствии совершалась подобная непристойность, – и в этом главная причина. Ибо в ее душе всегда существовал уголок, в котором царило отчаяние. И великое желание казаться более значительной, чем она была на самом деле.

Поймите, мы почувствовали в этой женщине не низость. Это была юношеская убежденность в том, что при желании она способна зажечь звезды, что она может переделать мир ради своего удобства, а также отсутствие интереса к чужим страданиям. Она знала, что люди страдают, но задумываться над этим не умела.

Наконец, не в состоянии смириться с масштабами этой очевидной двойственности, мы повернулись и получше рассмотрели ее, ибо теперь нам предстояло с ней соперничать. Ей не исполнилось еще и двадцати четырех лет, этой царице, и в стране, ослепленной обычаями Урука, она обладала абсолютной властью. Она была слишком хорошенькой, чтобы считаться настоящей красавицей, потому что ее приятная красота затмевала все признаки величия или глубокой тайны; а голос ее все еще был по-детски звонким – такие голоса инстинктивно пробуждают в людях нежность и придают музыкальность самым простым словам. Этот звенящий голос сводил нас с ума.

Ее вопросы, казалось, никогда не иссякнут. Как мы творим чудеса? Как мы читаем в людских сердцах? Откуда взялась наша магия, почему мы утверждаем, что разговариваем с невидимыми существами? Мы сможем таким же образом поговорить с ее богами? Мы сможем углубить ее познания или помочь ей лучше понять божественное? Она готова простить нам наши дикарские обычаи, если мы проявим благодарность; если мы станем на колени перед ее алтарями и поведаем ей и ее богам все, что знаем.

Она излагала различные вопросы с однобокостью, которая рассмешила бы человека мудрого.

Но Мекаре пылала гневом. Она всегда была лидером и теперь заговорила.

«Прекрати свои расспросы. Ты говоришь глупости, – объявила она. – В твоем царстве нет богов, потому что их вообще нет. Единственные невидимые жители нашего мира – духи, и они играют с тобой посредством жрецов и религиозных обрядов, как играют со всеми остальными. Ра, Озирис – это выдуманные имена, с помощью которых вы заигрываете с духами, и, когда им заблагорассудится, они дают вам знак, чтобы вы с еще большим усердием продолжали льстить им».

Царь с царицей в ужасе уставились на Мекаре. Но она продолжала:

«Духи реальны, но они капризны, как дети. И опасны. Они восхищаются нами и завидуют, ибо мы обладаем и плотью, и душой; это привлекает их, поэтому они исполняют наши желания. Такие ведьмы, как мы, всегда знали, как ими пользоваться; но для этого требуются великое мастерство и большие способности; мы ими обладаем, вы – нет. Вы глупцы, вы совершили злодейство, захватив нас в плен. Это нечестно, вы живете во лжи! Но мы вам лгать не будем».

А потом, наполовину плача, наполовину задыхаясь от ярости, Мекаре обвинила царицу перед лицом всего двора в том, что они перебили наш мирный народ просто для того, чтобы привести нас к себе. Она объяснила, что наш народ не охотился за человеческой плотью больше тысячи лет, что, когда нас захватили в плен, была осквернена погребальная трапеза и все это зло свершилось лишь ради того, чтобы царица Кемета могла поговорить с ведьмами, чтобы она могла задать им вопросы и, получив в свое распоряжение ведьм, попытаться воспользоваться их властью.

Двор охватило волнение. Никогда еще никто не слыхал о подобном неуважении, о подобном богохульстве. Но благородные египтяне, которых до сих пор раздражали запреты на священный каннибализм, пришли в ужас от упоминания об оскверненной погребальной трапезе. А те, кто все еще боялся гнева Небес за то, что не поглотил останки своих родителей, остолбенели от страха.

Но в основном двор находился в смятении. За исключением царя и царицы, которые почему-то молчали и почему-то были заинтригованы.

Акаша нам не ответила; было очевидно, что часть нашего объяснения нашла отклик в потайных уголках ее разума. На миг у нее в голове вспыхнуло неподдельное смертельное любопытство. Духи, притворяющиеся богами? Духи, завидующие плоти? Что до обвинения в том, что она зря принесла в жертву наш народ, она о нем даже не думала. Ее это не интересовало. Ее волновали духовные вопросы, и в своем любопытстве она отделяла душу от плоти.

Позвольте привлечь ваше внимание к тому, о чем я только что упомянула. Ее волновали духовные вопросы – можно сказать, абстрактные идеи; и в ее любопытстве абстрактная идея стала всем. Не думаю, что она поверила в детские капризы духов. Но, как бы то ни было, она вознамерилась выяснить все до конца, выяснить у нас. А избиение нашего народа ее не волновало!

Тем временем верховный жрец храма Ра требовал нашей казни, как и верховный жрец храма Озириса, ибо мы порочны, мы ведьмы и по обычаю народа Кемета обладателей рыжих волос нужно сжигать. Собравшиеся присоединились к этим обвинениям. Они требовали нашего сожжения. Через несколько минут обстановка накалилась настолько, что казалось – вот-вот начнется бунт.

Но царь велел всем замолчать. Нас отвели обратно в тюрьму и поместили под охрану.

Разъяренная Мекаре шагала взад и вперед, а я умоляла ее молчать. Я напомнила ей слова духов: если мы попадем в Египет, царь с царицей станут задавать вопросы, а если мы ответим правду, то царь с царицей рассердятся и нас уничтожат.

Но с тем же успехом я могла бы обращаться сама к себе. Она ходила от стены к стене и время от времени ударяла себя кулаком в грудь. Я чувствовала, как ей плохо.

«Проклятие, – говорила она. – Зло».

А потом умолкала, ходила и опять повторяла эти слова.

Я знала, что она вспоминает о предостережениях злого духа Амеля. И знала, что Амель где-то недалеко; я слышала его, ощущала его присутствие.

Я знала, что Мекаре испытывает искушение позвать его; и чувствовала, что этого делать не стоит. Что будут значить для египтян его дурацкие выходки? Сколько смертных пострадает от его булавочных уколов? То же самое, что порывы ветра и летающие предметы. Но Амель услышал эти мысли – и разволновался.

«Успокойся, демон, – сказала Мекаре. – Подожди, пока ты мне не понадобишься!»

Впервые Мекаре заговорила со злым духом; и у меня по спине пробежал холодок.

Не помню, когда мы заснули. Но вскоре после полуночи меня разбудил Хайман.

Подумав, что это проделки Амеля, я чуть не обезумела. Но Хайман жестом приказал мне успокоиться. Он был в ужасном состоянии. На нем был только простой ночной халат, ноги босые, волосы растрепаны. Очевидно, он плакал. У него покраснели глаза.