Читаем без скачивания Поколение пепла - Алексей Доронин

То, что творилось дальше, Данилов воспринимал со странным ощущением дежа вю.

Когда дошло до голосования — вернее, выражения одобрения — Александр поднял руку одним из первых. Одновременно с ним подняли другие бывшие сурвайверы, товарищи Богданова по довоенной жизни. Данилов увидел, как по толпе рябью, концентрическими кругами разбегается начатое ими движение.

«Пожалуй, городу нужен как раз такой человек. Ну не себя же предложить? Дай бог, чтоб эта ноша не доконала его так быстро, как Демьянова», — подумал Александр.

Решение покинуть Подгорный тоже были принято единогласно. Это теперь было место для памяти, а не для жизни.

Уходя с кладбища, Данилов думал совсем не о власти и тронах. Он размышлял о том, что есть что-то жуткое до смеха и одновременно смешное до слез в том, что единственный носитель разума, который строит наполеоновские планы и считает весь мир своей песочницей, должен так же умирать, как тараканы и инфузории.

Уже проталкиваясь к выходу, Данилов увидел совсем близко лысую башку Мясника. Тот тоже крестился, и на обезображенном лице чудовища ему померещились слезы. А глаза уж точно были красными. Должно быть, уже успел приложиться к бутылке.

Столы были накрыты прямо под открытым небом. Уж чего, а открытого неба в городе-призраке теперь было хоть отбавляй. Ради этого дня были распечатаны даже самые неприкосновенные запасы, а рыбаки и охотники снабдили их всем, что можно было поймать или выловить в лесах и реках региона.

Вскоре Данилов увидел знакомых, а заодно и свободное место. Разговор шел неспешный и тихий: о вечном.

— Вот так и мы когда-нибудь… — философски произнес МЧСовец Кириллов, уплетая картофельное пюре.

— Дай бог чтоб именно так, — Краснов неожиданно упомянул всевышнего, выплевывая на салфетку рыбные кости, — Чтоб быстро… хлоп, и всё. Не хочу гнить заживо.

— Садись, Саня, — церемонно подвинул ему стул фермер Тима. — Сейчас водку принесут.

Сначала Данилова до зубовного скрежета разозлил их цинизм. Это что же получается «умер Максим, ну и хрен с ним»? Да этот человек создал им новый мир. Всем жизни спас. А для них его смерть — повод наесться и нажраться.

Но нельзя сказать, что ему самому кусок в горло не лез — даже со скромной поминальной трапезы. Мертвым мертвое, живое для живых. От размышлений он как всегда проголодался, поэтому ел с аппетитом даже поминальную кутью, изюмины и рис в которой всегда ассоциировались у него с чем-то холодным и могильным. Александр заставил себя выпить одну рюмку из уважения к другим, а дальше запивал еду только компотом, сваренным, надо сказать, из отличных сухофруктов. Утром ему надо было на работу, и он это помнил. А еще после уроков Богданов собирался дать ему какое-то ответственное задание, а это следовало воспринимать теперь как приказ, а не просьбу.

Школа, которая была заодно университетом, временно размещалась в самом большом из оставшихся жилых домов — одноэтажном, с печным отоплением. Настало первое сентября. Но даже дети уже догадывались, что город проще оставить, чем отстроить, поэтому у всех было чемоданное настроение. Учиться хотелось меньше всего.

Сегодня у Александра было три урока: по истории Древнего мира для малолеток и по философии и по латинскому для тех, кто возрастом уже годился в студенты. Данилов, как он сам шутил, преподавал только мертвые языки: латинский, немецкий и английский. Французский он знал плоховато и решил, что пусть лучше язык галлов будет забыт совсем, чем выучен неправильно с его подачи.

Читать лекции, конечно проще, чем выслушивать… Но иногда и здесь его находили неприятные воспоминания. С теми, кому по шестнадцать-восемнадцать, еще ничего, они еще помнят нормальную жизнь, когда крысу воспринимали как вредителя, ну, или как домашнего любимца, но не как ценный продукт питания. Они, несчастные, еще помнят, что не всегда было голодно и страшно. И что когда-то не было ни лишенных травы пустошей, ни мертвых лесов, ни мест, куда лучше не ходить — «а то покроешься волдырями, будешь блевать кровью и умрешь».

Он всего пару раз занимался с самыми младшими — это была не его епархия, но впечатлений хватило надолго. Как многого они не знали!

Ну, допустим, он еще мог объяснить, что такое слон («как свинья, но в десять раз больше, с ушами и длинным носом, которым она все хватает»), арбуз («большая полосатая ягода с твердой кожурой») или океанский лайнер, или даже самолет. Но как он мог рассказать им об абстрактных понятиях? Тем более о тех, которые замараны? О гуманизме, демократии, прогрессе? А ведь это только начало. И эта пропасть будет все шириться.

Поэтому он был рад, что в основном занимался с детьми старшего возраста.

Когда он закончил свои занятия, новоизбранный глава города еще проводил урок геополитики. Данилов слышал, что это его заключительный урок, и после этого он к преподаванию не вернется. У него будет много других обязанностей.

Да, школьники и студенты, многие из которых еще недавно убивали врагов из автоматов, уже сели за парты. Из кабинета доносились термины хартленд, талассократия, теллуркратия, и другие, не менее звучные.

«Хорошо промывает им мозги», — подумал Александр.

Ровно в семь медный антикварный звонок возвестил о перемене, и Данилов зашел в класс. Студенты с любопытством повернули шеи в его сторону.

Владимир приветствовал его дежурным рукопожатием, и вышел вслед за ним в коридор.

— Отдохнул? Тебе надо поехать в Заринск. Будешь работать под началом Колесникова — я его произвел в полковники, кстати. Он будет следить за соблюдением законности, а ты вести перепись и инвентаризацию всего и вся. Пригодится твое умение быстро печатать. Нам надо подготовить почву для нашего переселения.

— Значит, есть злоупотребления среди нашего гарнизона там?

— Есть. Но еще больше проблем от того, что местные сводят свои счеты. Бывшие крепостные вовсю начали мстить бывших эксплуататорам. Их можно понять, но это надо пресечь. Хватит уже кровной мести. Палачей вроде Черепа надо искать независимо от срока давности, но тех, кто просто честно работал под властью Мазаева и ничем себя не запятнал, членов их семей, надо защитить от самосуда. Но это уже дело Олега и его бойцов.

— Я понял.

— Это задание не простое. Алтайцы, даже после замирения, будут мягко говоря не рады вам. Будь готов, что в тебе будут плевать в чай, когда ты отвернешься.

— Мне не привыкать. Значит, не буду отворачиваться.

— И ты не думаешь, что вместо этого заслужил спокойную работу? — Богданов посмотрел на него с подозрением. — Или вообще отдых?

— На том свете отдохнем. На чем ехать?

— Колонна выезжает сегодня вечером. Отправляйся, — напутствовал его Владимир. — А я пока буду укреплять диктатуру и культ личности.

«Они все думают, что я биоробот, — подумал Александр, выходя из здания. — Что сладострастие, гнев, алчность мне в принципе незнакомы, и поэтому я подойду для этой роли».

Богданов воспринял его молчание как неодобрение.

— А как ты хотел? Сейчас мы, все пережившие, в таком положении, что у нас есть всего два варианта, прямо Гамлет: to be or not to be. Сечешь? Жить или вымереть как гребанные мамонты… Наша надежда — это сильная держава. С ней связано наше будущее, быть может, суровое и непростое, но будущее, — Владимир хрустнул пальцами. — Эх, попасть бы мне в президенты до войны. Я бы сразу объявил о прекращении существования Федерации… и о воссоздании Советского Союза. В виде евразийской православной империи. И чтоб за светской властью следил, словно пес на длинной цепи, духовный лидер с полномочиями как у иранского аятоллы. Это первый указ. А второй — собрать всех либерастов и извращенцев на огромную баржу и затопить ее посреди озера Байкал. Да еще журналистов. Один был нормальный, Михневич, царствие небесное, а остальные — предатели.

— Почему именно Байкал?

— А это самое глубокое озеро в мире. Хотя нет… жалко… самый большой источник пресной воды. Лучше бы было этих гадов в контейнеры для отходов — и в Марианскую впадину ухнуть. Уверен, народ поддержал бы и первый, и второй пункты. Давай, езжай, — он вдруг посмотрел на Данилова с хитрой усмешкой. — Может, жену себе наконец-то найдешь. И перестанешь на чужих коситься.

Богданов, конечно, имел в виду Настю. Если бы Владимиру в голову втемяшилась бредовая мысль, что Александр мог положить глаз на его Машу, он бы убил его на месте.

Данилов ушел и, чтоб не думать о последних словах, думал о неоднозначностях в выборе лидера.

Когда он в первый раз увидел Богданова, тот напомнил Саше сумасшедшего артиллериста из романа Герберта Уэллса «Война миров». Тот тоже хотел построить Дивный Новый Мир при помощи одной лопаты, и плевать ему было на такую мелочь, как марсиане. Но постепенно Саша понял, что более прагматичного человека, чем Владимир, на свете не найти. Тот, несомненно, был человеком с идеями. Но не из тех, кто посвятил жизнь слепому служению этим идеям. Наоборот, он заставлял идею служить себе. И людей, которые в эту идею верили. Именно такие люди всегда были кормчими, и именно таким место у руля, когда корабль входит в шторм, подумал Александр. Но вот их методы… они упорно не хотят думать про щепки. А щепкам больно. Они плачут, и иногда кровавыми слезами.