Читаем без скачивания Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Я очень огорчен, герцогиня. — Эолер смотрел мимо нее на герцога и сира Флурена, которые тихонько беседовали о чем-то под шум ужина. Удовольствие для утонченных людей, подумал он. Наббанайцы определенно переоценивают громкое застолье.

— Что ж, — сказала Нессаланта, откинувшись в кресле. Вокруг суетился паж с чашечкой для омовения рук, — это просто доказывает, что нельзя требовать от людей того, что не в их силах. В жилах Мириамели, конечно, течет кровь наббанаи, а наша кровь соленая, как морская вода. Мы не можем жить вдали от побережья. Люди должны придерживаться своего места.

Так что же, размышлял граф, вы хотите сказать мне этим, моя милая леди?

Чтобы я уезжал к себе в Эрнистир и оставил в покое вашего мужа и ваше герцогство? Чтобы, грубо говоря, убирался восвояси?

Эолер задумчиво наблюдал за разговором Флурена и Леобардиса. Было ясно, что он попал в ловушку: не было никакого приличного способа оставить герцогиню и вмешаться в их беседу. Тем временем старый Флурен обрабатывал герцога, передавая ему улещивания Элиаса. А может быть, угрозы? Нет, пожалуй, нет. Элиас не стал бы посылать с этим величественного Флурена. Для этого существовал Гутвульф, Рука Короля, всегда готовый выполнить подобную миссию.

Оставив всякую надежду, он завел ленивую беседу с герцогиней, но сердце его в ней не участвовало. Он был уверен, что Нессаланте известна цель его приезда и эту цель она не одобряет. Бенигарис был зеницей ее очей, а он весь вечер умело избегал Эолера. Нессаланта была честолюбива и прекрасно понимала, что лучше обеспечит судьбу Наббана присоединение к сильному Эркинланду, даже тиранствующему и жестокому. С ним не могли сравниться язычники маленького Эрнистира.

К тому же, внезапно понял граф, у нее же есть дочь на выданье, леди Антиппа. Может быть, ее горячий интерес к здоровью Мириамели не просто забота доброй тети о любимой племяннице?

Он знал, что дочь герцога Антиппа уже давно была обещана барону Дивисаллису, фатоватому молодому аристократу, который сейчас боролся с Бенигарисом на дальнем конце стола. Но ведь Нессаланта могла желать для своей дочери и чего-то большего.

Если принцесса Мириамель не захочет — или не сможет — выйти замуж, герцогиня подумает о Фенгбальде. Граф Фальширский — куда более удачная партия, чем второсортный наббанайский барон. А герцог Леобардис тогда будет намертво связан с Эркинландом.

Так что теперь, понял граф, надо будет волноваться не только за Джошуа, но и за Мириамель. Боже, какая путаница!

Интересно, что бы сказал обо всем этом старый Изгримнур? Он и без того жаловался на вечные интриги. Да у него борода бы загорелась!

— Скажите мне, отец Диниван, — сказал граф, оборачиваясь к священнику. — Что говорят ваши святые книги об искусстве политики?

— Что ж, — умное, некрасивое лицо Динивана на мгновение омрачилось. — Книга речей Эйдона часто говорит о разных злоключениях народов. — Он немного подумал. — Вот одно из моих любимых мест: «Если твой враг придет говорить с тобой с мечом в руках, открой дверь, чтобы говорить с ним, но держи меч в руках своих. Если он придет к тебе с пустыми руками, с пустыми руками встречай его. Но если он придет к тебе с дарами, встань на своих стенах и бросай в него камни».

— Воистину мудрая книга, — кивнул Эолер.

Глава 9. НАЗАД В СЕРДЦЕ

Ветер швырял им в лица пригоршни дождя, а они бежали на восток, сквозь непроглядную тьму к предгорьям. Буря накинула свое черное плотное покрывало на отчаянно бьющийся военный лагерь. Они бежали по мокрой долине, и паническое возбуждение Саймона начало спадать. Дождь и усталость постепенно свели на нет восторженное ощущение новой силы, чувство, что он, как олень, может бежать и бежать сквозь ночь, пока не упадет от усталости. Через пол-лиги пути его галоп превратился в быструю ходьбу, а вскоре и она потребовала чрезмерных усилий.

Колено, за которое ухватилась костлявая рука, костенело, как заржавевшая петля, обручи боли стискивали горло при каждом глубоком вздохе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Моргенс… послал тебя? — крикнул он.

— Очень позже, Саймон, — Бинабик задыхался. — Говорить позже…

Они бежали все дальше и дальше, они спотыкались, и размокшая земля под ногами разлеталась брызгами.

— Тогда… — пропыхтел Саймон, — тогда… что это были… за твари?

— Эти… предпринявшие акцию? — даже на бегу тролль сделал странный жест, как будто прикрывая рот рукой. — Буккены… землекопы их еще… именовывают.

— Что они такое? — спросил Саймон и чуть не упал, проехавшись по скользкой глине.

— Нехорошие. — Тролль сморщился. — Нет обязательной необходимости разговаривать сейчас.

Когда они уже больше не могли бежать и перешли на медленную ходьбу, из-за облаков показалось солнце, казавшееся огоньком свечи на серой простыне.

Перед ними возник Вальдхельм, на фоне бледного восхода похожий на согнутые спины молящихся монахов.

Бинабик устроил что-то вроде лагеря в сомнительном укрытии — в кольце гранитных валунов, как бы повторявших силуэты Вальдхельма. Обойдя все вокруг в поисках наилучшей защиты от переменчивой стихии, тролль привел Саймона к месту, где два валуна, прислонившись друг к другу, образовали угол и где юноша мог устроиться, хотя и с минимальным комфортом. Измученный Саймон немедленно заснул, как убитый.

Капли надоедливого дождя скатывались по краям валунов. Скорчившийся Бинабик закутался в плащ Саймона, который он нес с собой всю дорогу от Святого Ходерунда, и полез в мешок за сушеной рыбой и костями. Кантака закончила обход новой территории и свернулась в ногах у Саймона. Тролль тем временем раскинул кости, употребляя мешок вместо стола.

Темный путь. Бинабик горько усмехнулся. Потом Упирающийся баран, и снова Темный путь. Он негромко, но пространно выругался — только дурак может не последовать такому ясному совету. Бинабик знал многое о своих свойствах, случалось тут быть и глупости, но сейчас он не имел права рисковать.

Он натянул меховой капюшон и свернулся клубком рядом с Кантакой. Любой прохожий, если бы только он смог что-нибудь разглядеть в слабом утреннем свете, подумал бы, что наши три путника — это просто странной формы серый лишайник на подветренной стороне камней.

— Так что за игру ты ведешь со мной, Бинабик? — мрачно спросил Саймон. — Откуда ты знаешь о докторе Моргенсе? — Пока он спал, бледный рассвет превратился в угрюмое, холодное утро, не украшенное ни костром, ни завтраком.

Небо, затянутое тучами, висело низко, как грязный потолок.

— Я не играю никаких игр, — ответил тролль. Он очистил и перевязал раны Саймона, и теперь осторожно осматривал Кантаку. У нее оказалась только одна серьезная рана — глубокий порез на внутренней части передней лапы. Когда Бинабик очищал грязную кожу, доверчивая, как ребенок, Кантака обнюхивала его руки.

— Я не имею сожалений из-за этого сокрытия. Если бы не возникала нужда, ты и сейчас обладал бы неведением. — Он втер немного целебной мази в рану и отпустил свою «лошадку». Она немедленно улеглась и принялась вылизывать рану.

— Я так и знал! — с мягким упреком сказал тролль и осторожно улыбнулся. — Она держится твоего мнения, что я нехорошо знаю мою работу.

Саймон поймал себя на том, что бессознательно теребит умело наложенную повязку, и наклонился вперед.

— Ну, Бинабик, пожалуйста, скажи мне! Откуда ты узнал про Моргенса? Вообще откуда ты на самом деле взялся?

— Я взялся именно оттуда, как я рассказывал! — возмущенно ответил Бинабик. — Я канук. Я конкретно не видел Моргенса, но один раз имел краткосрочную встречу. Он один очень хороший друг моего наставника. Они немного… коллеги, я думаю, это разговор двух ученых людей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Чего? Что это значит?

Бинабик прислонился спиной к камню. Дождь прекратился, но достаточно было и пронзительного ветра, чтобы держаться поближе к укрытию. Маленький человек даже прикрыл глаза, тщательно обдумывая свои слова. Саймону он показался ужасно усталым, его смуглая кожа сморщилась и была бледнее обычного.