Читаем без скачивания Стрельцов. Человек без локтей - Александр Нилин

Он играл за цеховую команду, за первую мужскую в чемпионате Москвы среди клубов.

В те сезоны в московском турнире подбирались такие компании, что состязания между ними вызывали интерес едва ли не больший, чем тогдашние матчи мастеров на первенство Союза. За клубы выступали многие известные в прошлом футболисты. В одно со Стрельцовым время играли спартаковцы Симонян и Николай Дементьев, братья Майоровы и Старшинов — они и в футбол ничего играли.

На матчи со Стрельцовым народ, естественно, ломился, хотя слухи о том, что публика рушит ограды скромных московских стадиончиков, где проводились игры, может быть, слегка и преувеличены. Публика в те годы была все же дисциплинирована прежними временами.

Конечно, совсем уж без инцидентов, когда за первую мужскую команду «Торпедо» выступал Стрельцов, по которому публика так соскучилась, не обходилось. Но наиболее громкий из них не в столице произошел, а в Горьком.

Стрельцов приехал с командой мастеров на товарищеский матч. Перед самым началом игры сверху поступило указание, что играть ему все-таки нельзя. Нельзя так нельзя. Он на поле и не вышел. И вот тут началось! Горьковскому стадиону поистине грозило прекратить свое существование. Трибуны орали-скандировали: «Стрель-цо-ва! Стрель-цо-ва!» Зрители топали изо всех сил ногами по скамьям, а затем, разгневанные, решились и на более радикальные меры: подожгли свернутые газеты — поднялся лес факелов! Вот-вот, глядишь, займется пожар. Один из начальников с горьковского автозавода сказал Вольскому: «Если не выпустить „Стрельца“ на поле, они точно стадион подожгут». Аркадий Иванович велел тогда тренеру «выпустить» на второй тайм Эдика. Когда Стрельцов ступил на поле, весь стадион встал.

Настоящий скандал разразился по возвращении в Москву. Хрущев еще был у власти. И особо поощряемый им идеолог Ильичев набросился на Вольского: «Мы вас за это накажем». Аркадий Иванович говорит, что ответил секретарю ЦК: «Меня-то наказать легко. Вы завод накажете! Болельщиков Стрельцова…» Поступок парторга ЗИЛа разбирался на бюро горкома.

Ходили слухи, что в каждой игре теперь Стрельцов забивает по дюжине мячей, что было преувеличением. Например, команда ОТК со Стрельцовым выиграла заводской чемпионат — победила во всех одиннадцати играх турнира. Но соотношение забитых и пропущенных мячей — 34:5. Значит, если даже Эдуард один забил все мячи, все равно по дюжине за раз никак не выходит.

Стрельцов на свободе не только играл за клуб и за цех. Он смотрел матчи чемпионата страны. Примерялся, как в перовском детстве к большой игре. Футбол современный его чаще всего разочаровывал. Только он сидел на трибуне не в качестве критика. Он прикидывал, как бы сам теперь — в своем нынешнем возрасте и физическом состоянии — стал бы действовать в той или иной игровой ситуации. И выходил потом на поле в составе команды цеха или первой мужской не подавлять никого своим классом и возможностями, а репетировать те игры, в которые его неизвестно еще: допустят ли?

В шестьдесят третьем году праздновали столетие футбола или, если быть точным, английской футбольной ассоциации. Осенью организовали матч между сборными ФИФА и родины захватившей весь мир игры.

Сборную ФИФА готовил к матчу столетия чилийский тренер Фернандо Риера. Он пригласил вратарем в свою команду Льва Яшина, заявив, возможно, наслышанный о том, как оскорблен и унижен дома голкипер сборной СССР, что считает его лучшим вратарем чемпионата. Конечно, настоящий тренер — всегда парадоксалист в своих оценках выдающихся игроков, но нам, с нашим неизлечимым неумением уважать своих лучших людей, снова дан был урок.

Матч транслировали по телевизору. Мы увидели нашего Льва в компании Альфредо де Стефано, Ференца Пушкаша, чью фамилию, как изменника родины, Озеров не произносил, и всех других футболистов с мировыми именами. В матчах такого представительского уровня есть некоторая, необходимая иногда ценителям истинного футбола, условность — великие мастера щадят друг друга, давая возможность показать себя публике в неразрушаемом рисунке игры. Можно сказать, что футбол в полной мере созидательным в таких только матчах и остается, хотя развращенная гладиаторством в течение всех девяноста минут игры широкая публика уже не зажигается, к сожалению, при выступлении классиков, абстрагированных от результата. Мясорубка ей дороже показательных — в лучшем смысле этого слова — выступлений. Но вратарь в таких играх исключается из списка щадимых — наоборот, вынужденно благородные защитники, не убивающие форвардов на подступах к воротам, голкиперскую жизнь усложняют предельно. В подобных играх у нападающих есть свобода для произведения ударов, способных любого вратаря представить не в лучшем свете.

Лев Яшин на глазах всего мира и неблагодарных соотечественников отстоял порученный ему тайм на нуль.

Я помню восторги, вызванные его игрой, но что-то не помню ни в ком стыда за напраслину, возводимую на первого вратаря страны. Поэтому какой смысл клеймить безликих чиновников, когда в своих решениях и действиях они чаше всего бывают созвучными толпе, вечно жаждущей крови и позора недостижимых для нее людей? Как поверишь после того, как топтали Яшина, что эта же публика ждала с нетерпением возвращения Стрельцова — жаждала справедливости?

Но напрасный труд осуждать толпу — она останется неизменной. И характер большого человека закаляет свою самостоятельность в неизбежном с ней противоборстве.

К тому же у толпы всегда есть своя протестная логика. И нет полутонов, рождаемых размышлением и вкусом в отношении к кому-либо.

Яшин представлялся неврастеничной массе слишком обласканным властями, виделся в партийно-хрестоматийном глянце. Его неудача в Чили — промах разрекламированного официальной пропагандой спортсмена — в горячечном подсознании толпы, вроде бы и болеющей за сборную своей страны, преобразовывался в долгожданный позор представителя власти, всегда чего-то нам недодающей.

Стрельцов же — осужденный и запрещенный теми же властями, что политизировали Яшина, — виделся массам синонимом собственных и сверх меры накопившихся обид.

Но переубедивший толпу осенью шестьдесят третьего года Яшин снова сплотил восторг масс с официозным признанием — народ и партия снова предстали едиными перед лицом большого футбола. И в очередной раз покоривший мир Яшин снова отвлек внимание от слесаря ОТК, великого форварда первой мужской команды «Торпедо» Эдуарда Стрельцова.

Десятого ноября играли в Риме второй матч с итальянцами. То ли план Бескова на игру не осуществился с той же точностью, что в Москве, то ли я не слышал комментария к нему Галинского, но в повторной игре все складывалось в пользу итальянцев. Валентин Иванов говорил потом, что «мы не знали, куда бежать, и если бы не Лева…». Лева взял пенальти, пробитый Маццолой на пятьдесят седьмой минуте. К тому времени сборная СССР вела в счете — 1:0. Гол в первом тайме забил экс-торпедовец Геннадий Гусаров (в римском матче он заменил Понедельника, которого мучила астма). Но забей Маццола — и вряд ли бы удержали ничью. Ривера сквитал счет, когда играть оставалось минуту. (На следующий день вышли газеты со снимком, где нашей сборной забивают гол. «Вот смотрите, мудаки, — сказал без дипломатии Бесков, — их двое, а вас шестеро, а не уследили». Андрей Петрович Старостин, чтобы разрядить обстановку, пошутил: одним ударом вынул Ривера у меня из кармана сто рублей — за победу всем полагалось по двести рублей премиальных, а за ничью только сто.) Конечно, итальянцам потребовалось время, чтобы прийти в себя после неудачи с пенальти. Репортеры после матча допытывались с обычной своей бестактностью у Маццолы: в чем причина неубедительного удара? «В том, наверное, — не полез за словом в несуществующий карман трусов форвард, — что Яшин лучше меня играет в футбол».