Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

Голова у Антона Шлатгауэра буквально шла кругом.

А еще по-прежнему не было вестей от агента в штабе одного русского генерала. Все же довела до краха самоуверенность, ведь говорил же – до добра не доведет прямой провод через линию фронта.

Теперь уже непонятно: ложным было ли наступление на том участке или же действительным. Но какая разница: фронт вот-вот рухнет. Надо спасать то, что можно спасти.

– У-р-р-ра! – донесло ветром откуда-то издалека.

– Началось… – пояснил генерал. – На других участках пехота поднимается. Всеобщее наступление. Теперь и нам может легче будет. Хотя, конечно, вряд ли…

Утром излучину покрывал туман, но днем туман развеялся, превратившись в едва заметную дымку. И едва он стал снова сгущаться – генерал приказал начинать переправу. Ведь ночи были короткими, а переправить надо было слишком многих. По плану Чемоданова к утру следующего дня на том берегу должен был стоять полк в полном составе со своей и трофейной артиллерией…

Чемоданов выполнил свое обещание: занял место в первой лодке. По такому случаю одел неприметную шинель… Еще в лодке оказались штабс-капитан, Андрей и подполковник – исполняющий обязанности командира Амперского пехотного полка, поставленной на острие удара.

Настоящий же командир полка остался на другом, «русском» берегу. Ежели наступление сорвется и Чемоданова убьют – он возглавит этот участок фронта. Впрочем, если генерал погибнет, командовать полковнику почти не придется – наступление будет сорвано…

По будущему плацдарму садили из пушек, но не так чтоб сильно.

– Это легкие бьют орудия, полевые, – пояснил Чемоданов, будто Андрей не понимал. – Думают, разведка переправляется или ложный маневр…

– Кто перед нами, австрийцы или немцы?..

– Да вроде австрийцы. Хотя, я так думаю, скоро все будут…

Рундуков-Чемоданов смел с ног Андрея и упал рядом сам. Шагах в десяти взорвался снаряд, осыпал офицеров землей.

– Не пора ли?.. – спросил Андрей.

– Да нет, рано еще…

Над позициями пронесся русский истребитель. Андрей с завистью проводил его взглядом, сплюнул: хорошо же летать там под небесами, а мы тут грязь месим, землю грызем. Спохватился: ведь сам летал не далее как две недели назад, неужели его точно также кляли пехотинцы.

Но толк от аэроплана все же был: через четверть часа он сбросил вымпел с донесением: на участок фронта за австрийскими позициями стягивали артиллерию.

– Будет тяжело? – спросил Андрей.

– А как же…

Артналет начался уже в сумерках. Ударили так, что закачались в небе луна, звезды, а одна сорвалась с небосклона и рухнула куда-то за горизонт. Андрей успел загадать желание, благо оно было коротким: «Выжить».

– Ну что, Андрей Михайлович… Пора!

Андрей схватился за ракету, но та в его рука переломилась, порошок посыпался на пальцы. Выходило, что картонную трубку перебило осколком… Еще бы пядь в сторону – и Андрей был бы ранен. Хотя, если бы пядь была в другую сторону – ничегошеньки и не заметил.

– Да что вы там копаетесь! Давайте сигнал, не то нас тут с землей перемешают!

Еще две ракеты имелось в сумке, одну удалось с первого раза запустить. Она расцвела над головами красным цветком.

Туман между русским десантом и австрийскими окопами уплотнился, стал гуще…

Снаряды били в пелену, на мгновение пропадали, потом появлялись, но летели в совершенно противоположном направлении, взрывались уже в немецком тылу… Верно, германские артиллеристы решили, что началась контрбатарейная стрельба, и огонь только усилили. Прицел взяли выше, полагая, что русские орудия бьют из-за реки. Но вместо подавления вражеского огня добились противоположного: теперь их снаряды ложились среди выпустивших их же орудий. Где-то убило обслугу, где-то само орудие оказалось повреждено, уничтожено. Всю ночь продолжалась канонада. На плацдарме глохли от артиллерийского грохота, затыкали уши бумагой, тряпками, жеваной хлебной мякиной. Но ни один снаряд на переправляющиеся войска не упал… Солдаты такому чуду дивились, пожимали плечами, крестились, но молчали, дабы сомнениями не порушить чуда.

К утру оказалось, что германские и австрийские батареи частично подавили сами себя, а Амперский полк стоял на плацдарме почти в полном составе. С русского берега включился мощный проектор: на дрожащей пелене появились неуверенные контуры лика Святого.

– Покрова! Покрова господние!

Теперь, конечно, все стало на свои места: Господь над воинством православным простер свои покрова, всю ночь отводил от русских солдат немецкие снаряды, и теперь являл свой лик, дабы показать, что война – дело святое, и победа, само собой, будет за нами… В темноте и сумерках в чудо верится особо охотно, и солдаты поднимались в атаку, сжимая винтовку в одной руке и крестясь другой.

Чемоданов дал сигнал к атаке: первая линия ушла в туман. Ждали выстрелов, шума боя…

Но вместо этого в тумане появились какие-то силуэты. Что такое? Неужели немцы сбили атаку и сейчас пошли в атаку?.. Изготовились к стрельбе, но это оказалось лишним. Кто-то крикнул:

– Эй! Да это же наши! Наши!!! Ребята, не стрелять! свои!

Ну, конечно же! Инопланетной пелене было все равно: она разворачивал и германцев и русских. Для солдат все было странным: как так, заблудиться пусть и ночью, но в чистом поле на нескольких верстах… Но в ту ночь и без того было много странного и чудесного.

В атаку пришлось идти второй раз. Австрийцы были ошеломлены. Они-то считали что русских, по крайне мере живых, перед ними нет… Почти без потерь прошибли первую линию. Австрийцы отошли ко второй, закрепились на холмах, которые перекрывали выход с излучины.

– Эк как засели… – вздохнул Рундуков. – Сдвинуть бы их в сторону…

– Сдвинуть?.. Ну это можно…

Ровно в двенадцать Данилин мысленно встал на колени и помолился. Дал сигнал Беглецкому, тот замкнул рубильник. Земля около установки едва заметно вздрогнула: такое дрожание на фронте бывало везде и часто: попал ли снаряд, взорвалась ли мина. Но если обычная дрожь распространяется во все стороны и тут же затихает, то эта повела себя странным, удивительным образом. Вдоль тракта уходящего от разрушенного моста вглубь австрийской территории, покатился земляной вал. Около установки он был не выше вершка, но к середине поля достигал уже полусажени. Он корежил полотно тракта, булыжники, которыми он был выложен, выстреливали в небо. По обочинам дороги корчевались деревья и телеграфные столбы.

Свой сигнал дал и Чемоданов: стала подниматься пехота.

Та пошла ошеломленная этим дивом, и потому молчаливая. Эта безмолвная атака, верно, более всего испугала австрийцев: они прекратили стрелять, им казалось что толку с этого все равно не может быть… Казалось, словно сама природа встала на сторону казалось, и те теперь наступали под прикрытием самобеглого бруствера.

Потом вал достиг окопов, и те перестали существовать: брустверы разлетались, словно спичечные, переворачивались орудия. Земля, словно жидкость, заполняла выемки. Кто-то кричал, что он тонет… Две высоты, с которых так замечательно простреливалось дефиле стали отодвигаться назад. С них, словно с корабля, терпящего бедствие, ссыпались солдаты.

Зато в австрийские позиции въезжал невысокий холмик, верхом на котором сидели солдаты Амперского полка.

– Эй, кум! Давай до нас! – звали они однополчан. – Эх-ма! Да я бы кажен день бы так в атаку ходил.

К концу дня вторая полоса обороны была прорвана.

Третья полоса была самой слабой, построенной по остаточному принципу. Возводили ее не спеша, вбили колья, но заграждения где вовсе не натянули, где нашли мотки проржавевшей, помнящей еще, наверное Бисмарка, колючей проволоки.

К началу русского наступления готовы были лишь несколько узловых пунктов. Таковые районы ожесточенно обороняли, и их преимущественно старались обойти. Ежели по условиям местности подобное было невозможно, их отодвигали в сторону или подрывали подземными торпедами.

– Победа! Виктория! – радовался Чемоданов. – Каледин выделяет нам резервы, кавалерию, для развития наступления! Андрей Михайлович! Я должник ваш по гроб жизни! Просите что желаете! Хотите трофейное авто подарю? «Мерседес»! Даже два? Ай, да что я говорю! Берите все три!

Андрей аккуратно справился:

– Я так понимаю, что далее вы будете вы сами?.. Что мы можем отбыть?..

– Э, не! Вы думаете, я вас так просто отпущу? А пирушку закатить? С меня причитается!

– Лучшей благодарности, нежели благодарность Государя, для меня нет. Напишите на высочайшее имя рапорт о нашем боевом взаимодействии. И мы квиты. Честь имею…

Чемоданов все также продолжал улыбаться, но улыбка стала другой: ошеломленной и дурашливой. Данилин с Беглецким отошли. Последний ни в грош не ставил императора, Андрей к августейшей персоне относился чуть лучше, но не до такой степени, чтоб мечтать лишь о царской награде.