Читаем без скачивания Не позже полуночи - Дафна дю Морье

— Делайте то, что считаете нужным. Обо мне не думайте.

— Все это так, — отвечал папа, — но не можем же мы уехать и оставить тебя, если не убедимся, что ты всем довольна и что тебе будет хорошо с тетей Мэдж.

Тетя Мэдж, папина сестра, жила в Лондоне.

— Конечно, мне будет хорошо, — сказала я. — Я скоро привыкну к одиночеству. Поначалу, наверное, поскучаю немного, ведь тете Мэдж никогда не было до меня дела, и я знаю, что у нее миллион друзей и она редко сидит дома по вечерам, а значит, придется мне оставаться одной в ее старом доме, где дует из каждой щели. Зато на каникулах я каждый день смогу писать вам с мамой и тогда не буду чувствовать себя такой заброшенной. К тому же я начну так усердно заниматься в школе, что тосковать будет некогда.

Помню, вид у папы был довольно удрученный — бедненький, он тоже был чувствительный, как и я.

— Чем тебя так обидела тетя? — спросил он.

— Ничем, — отвечала я. — Но она всегда так держится, как будто недолюбливает меня. Только ты, пожалуйста, не беспокойся. Я ведь смогу взять с собой дорогие для меня мелочи, когда перееду к тете? Они будут напоминать мне все, что я так люблю.

Папа встал и прошелся по комнате. Потом сказал:

— Знаешь, ничего еще не решено окончательно. Я обещал фирме подумать.

Я не хотела, чтобы он видел, как мне тяжело, поэтому спрятала лицо под одеяло и произнесла:

— Если ты в самом деле уверен, что вам с мамой будет лучше в Австралии, то, конечно, поезжайте.

Из-под одеяла мне было видно его лицо. Как сейчас помню этот растерянный горестный взгляд, по которому я поняла, что, если папа и правда поедет в Австралию, это будет большая ошибка.

На следующее утро я почувствовала себя хуже, и мама уговаривала меня остаться в постели, но я решила, несмотря ни на что, как обычно пойти в школу.

— Нельзя же поднимать такой переполох из-за какого-то насморка, — объяснила я ей. — Теперь мне нужно закаляться и забыть, как вы с папой меня избаловали. Что скажет тетя Мэдж, если при каждой простуде я вздумаю валяться в постели? А из-за этих лондонских туманов я, наверное, всю зиму от насморка не отделаюсь, так что лучше уж заранее привыкнуть.

И я весело рассмеялась, чтобы успокоить маму, и в шутку напомнила ей, как чудесно им будет греться на солнышке в теплой Австралии, не то что мне сидеть одной в своей комнате у тети Мэдж.

— Ты же знаешь, мы взяли бы тебя с собой, если бы могли, — сказала мама. — Но ведь билет стоит так дорого, и, кроме того, еще неизвестно, что нас там ждет.

— Понимаю, — отвечала я, — именно неизвестность и беспокоит папу, правда? Ведь надо начать все заново, порвать связи с прежним миром.

— Он что, говорил тебе об этом? — спросила мама.

— Нет, но я почувствовала, что для него отъезд — настоящая травма, хоть он и не хочет признаться.

Папа уже ушел в контору, и мы с мамой были одни. Прислуга наводила порядок наверху, я собирала ранец.

— А мне казалось, он очень увлекся этой идеей, — сказала мама. — Он был в таком восторге, когда мы первый раз ее обсуждали.

— Конечно, тебе виднее, — отозвалась я, — но ты же знаешь, папа всегда так — сначала чем-нибудь увлечется, а потом остынет, да уже поздно. Помнишь, как он купил механическую косилку и ты осталась без зимнего пальто? Было бы ужасно, если бы вы уехали туда, а потом в конце концов оказалось, что ему там не нравится.

— Да, — согласилась мама, — да, ты права… Признаться, я и сама поначалу сомневалась, но он меня переубедил.

Пора было в школу, я опаздывала на автобус, поэтому не стала продолжать разговор, но крепко обняла маму, чтобы показать, как я ее понимаю, и добавила:

— Мне ужасно хочется, чтобы тебе было хорошо. Надеюсь, ты будешь с удовольствием бегать в поисках дома и сама вести все хозяйство. Хотя на первых порах тебе, конечно, будет не хватать Флоренс (так звали нашу служанку, она была у нас уже давно). Я слышала, в Австралии трудно найти прислугу. У нас одна учительница — австралийка, она говорит, что там большие возможности для молодежи, не то что для людей среднего возраста. Но ведь в этом тоже есть своя прелесть — правда? — быть первопроходцем и бороться с трудностями.

Я еще раз высморкалась — эта ужасная простуда все не проходила — и вышла, а мама осталась сидеть за столом, однако мне было ясно, что ее уже совсем не тянет в Австралию.

Кончилось дело тем, что они так никуда и не поехали. До сих пор не понимаю почему. Должно быть, чувствовали, что не смогут без меня обойтись, и не решились расстаться со мной даже на год.

Как ни странно, после этого, то есть после того, как они передумали ехать в Австралию, папа с мамой стали все больше отдаляться друг от друга, а у папы пропал вкус к жизни и к работе. Он постоянно ворчал на маму, та — на него, а мне доставалась роль миротворца.

Папа теперь часто задерживался по вечерам, как он говорил, в клубе, и мама, помню, со вздохом жаловалась мне:

— Опять отца нет дома. Не понимаю, где он пропадает.

Я поднимала голову от тетрадей и говорила — просто так, в шутку:

— А не надо было выходить за мужчину моложе тебя. Он любит бывать среди молодых, в этом все дело, ему веселее с девицами из конторы, а они, между прочим, чуть ли не мне ровесницы.

Надо признаться, мама совсем за собой не следила. Она была такая домоседка, вечно суетилась на кухне, что-нибудь пекла, и это, кстати, выходило у нее гораздо лучше, чем у Флоренс. Могу похвастаться, умение вкусно готовить я унаследовала от мамы: кулинария — мой конек. Когда папа наконец-то возвращался, я прокрадывалась в переднюю ему навстречу и, делая страшное лицо, прижимала палец к губам.

— Ну и попадет же тебе, — шептала я. — Мама просто вне себя. Как войдешь, сядь и читай газету, только не говори ничего.

Бедный папочка, у него в этот момент был такой виноватый вид, и нам предстояло приятно провести вечер: мама с плотно сжатыми губами сидит за одним концом стола, папа как в воду опущенный — за другим, а между ними я — стараюсь, как могу, их развлечь.

Когда я закончила школу, встал вопрос о моем будущем. Я уже говорила, что большим умом не отличалась, но я была сообразительна и быстро схватывала несложные вещи, поэтому поступила на курсы машинописи и стенографии, за что потом благодарила судьбу. Правда, тогда я не думала, что мне это пригодится. Мне было восемнадцать лет, и, как все девушки моего возраста, я бредила сценой. Еще ученицей я сыграла одну из главных ролей в «Школе злословия»[85] — роль леди Тизл — и с тех пор думала только о театре. Между прочим, наша директриса была знакома с одним репортером, и он упомянул обо мне в местной газете. Но когда я дома заикнулась о карьере актрисы, родители встали на дыбы.

— Ты же не представляешь, с какого конца за это взяться, — сказал мне папа. — Я уж не говорю о плате за обучение.

— И, кроме того, — подхватила мама, — тебе пришлось бы жить в Лондоне — совсем одной. А это никуда не годится!

Курсы я посещала, чтобы иметь профессию секретарши про запас, но продолжала мечтать о сцене. Мне было ясно, что в Истборне нам больше нечего ждать от будущего. Папа по-прежнему тянул лямку в конторе, мама возилась по хозяйству. Это так сужало их кругозор, что, судя по всему, они ничего не получали от жизни. А вот если бы им переехать в Лондон, сколько бы интересного перед ними открылось! Папа зимой ходил бы на футбол, летом — на крикет, а мама посещала бы концерты и картинные галереи. Да и тете Мэдж с возрастом наверняка стало одиноко в ее пустом доме в Виктории.[86] Наша семья могла бы с ней объединиться, конечно взяв на себя часть расходов, и тете было бы легче.

— Послушай, — сказала я маме как-то вечером, — папе ведь скоро на пенсию, и я беспокоюсь, как ты будешь одна справляться с таким большим домом. Флоренс придется рассчитать, я стану целыми днями пропадать на работе, сбивая пальцы за машинкой, а вы будете сидеть в четырех стенах, вам только и останется, что с Принцем гулять.

Принцем звали нашего пса, он старел, как и папа.

— Даже не знаю, — отвечала мама. — Папе пока рано на пенсию. Время терпит, можно обо всем подумать через год или два.

— Как бы кто-нибудь другой не подумал за него, — сказала я. — Я бы не очень-то доверяла этой Бетти из конторы (не помню ее фамилию). Уж больно она шустрая.

Папа плохо выглядел в последнее время, и меня тревожило, что он совсем не следит за своим здоровьем. На следующий день я упрекнула его в этом.

— Как ты себя чувствуешь, папа? — спросила я.

— Хорошо, — отвечал он, — а что?

— По-моему, ты похудел за зиму, — сказала я. — Да и цвет лица у тебя неважный.

Помню, он подошел к зеркалу и посмотрел на себя.

— Пожалуй, — согласился он, — действительно похудел. А я и не замечал.

— Ты мне давно уже не нравишься, — продолжала я. — Обязательно сходи к врачу. У тебя ведь иногда колет под левым ребром, правда?