Читаем без скачивания Жизненное пространство. Радиоактивный ветер. Паутина вероятности - Алексей Колентьев

Встреча сопровождающих прошла нормально – это был дежурный наряд засевшего в одном из заглубленных укрытий передового дозора. Они обменялись с Василем парой фраз, старший наряда кивнул мне, и через сорок минут моя группа уже была у знакомого шлагбаума. Казалось, только вчера я прощался тут с Лесником и его непростой дочкой. Василь переговорил с начальником караульной смены, и нас пропустили внутрь охраняемого периметра. Пройдя еще через одни ворота и миновав холмистый участок, весь изрытый воронками от мин, мы вышли на разбитую асфальтированную дорожку, ведущую к комплексу промышленных зданий, на местном жаргоне именуемых «Бар». Тут было три достопримечательности: забегаловка, известная под названием «Приют старателя», совмещающая в себе функции гостиницы и закусочной; штаб-квартира группировки «Альфа», контролирующей всю территорию Промзоны и расположившейся чуть южнее, особняком; и главный аттракцион Зоны отчуждения под говорящим названием «Арена». Насколько я понял, это некий гибрид судилища, гладиаторского ринга и тотализатора, чьи сводки жадно ловят по открытому каналу старатели по всей Зоне, а диски с записями боев расходятся по всему миру, прочно удерживая первые места в рейтингах запретных развлечений.

Миновав ров и еще один блокпост, мы оказались на территории Промзоны. Узкие улочки были полны народа, кто-то спешил уйти отсюда, кто-то возвращался. Вот мимо прошла группа «вольняг» в жутко радиоактивных шмотках – счетчики радиации тревожно затрещали. Вот на территорию базы «Альфы» вошли двое сменившихся с поста снайперов, сидевших где-то у северных ворот, там периметр граничил с Дикой территорией. Стволы держали в руках, я уловил знакомый запах горелого пороха: похоже, кто-то из шляющихся по руинам мародеров или наемников уже никуда сегодня не придет. Правду говорит народная мудрость: не бегай от снайпера – умрешь уставшим. У ворот, ведущих на базу, Василь с братом от нас отделились, мы пожали друг другу руки и разошлись. Несмотря на достигнутое соглашение, я знал, что секретчик свое еще взыщет. По его представлениям, я был его должником, что давало некий бонус на будущее. То, что он заявится ко мне с какой-нибудь мутной просьбой, – просто вопрос времени.

Мы с Кротом, Нордом и Денисом зашли в бар, чем-то неуловимо напоминающий столовую на Кордоне, – только здесь помещение было оборудовано в полуподвале, а комнаты находились вообще где-то внизу, отделенные от общего зала широким зарешеченным тамбуром, где за простой школьной партой сидел охранник. Перед ним стоял монохромный монитор, разделенный на четыре сектора, где просматривались коридоры, ведущие в номера, чуть справа лежал раскрытый потертый журнал регистрации с привязанной к нему длинным шнурком ручкой, а на полу, тоже справа, стоял прислоненный к боку парты АКС-74. Парень лузгал семечки, аккуратно сплевывая шелуху в бумажный кулек, свернутый из какого-то глянцевого журнала с грудастыми полуголыми девчонками.

За широкой барной стойкой, протирая стаканы, стоял брат-близнец Поповича, только без очков. Его зычный, хриплый баритон перекрывал надрывающийся телевизор, где без остановки крутили музыкальные клипы вперемешку с записями боев на Арене. Табачный дым плотным слоем укутывал потолок и серым маревом струился между столиками, создавая в баре по-своему уютную атмосферу. Шутки, брань, ритмы современной музыки – все это сливалось в общее монотонное жужжание, настраивая на предмет выпить и закусить.

Мы с друзьями заняли свободный столик, расположенный далеко от стойки с телевизором и поэтому совершенно свободный. Подошел худощавый паренек лет четырнадцати в камуфляжных натовских штанах и черной футболке навыпуск, чуть ли не до колен. Надпись на груди красными готическими буквами сообщала всем, кто мог ее прочитать, что парень – бунтарь: «I'm rebel». Кудрявые сальные волосы ниспадали на худые острые плечи, а когда парень поворачивался в профиль, длинный нос его, точно бушприт старинного парусника, точно указывал направление взгляда своего хозяина. Неожиданно живые зеленовато-карие глаза наводили на мысль, что для данного индивида в жизни еще не все потеряно.

– Хай! Чего пить будем? Сразу говорю: пиво только к вечеру завезут. Есть портвейн, вискарь, само собой, – начал перечислять парень чистым, даже звонким, ломающимся голосом.

– И тебе не хворать. Принеси бутылку минералки, пол-литра перцовки. Пожевать чего-нибудь есть?

– Не. Сосиски есть консервированные, картошка фри, ветчина тоже, в банках. У нас в основном чипсы да орешки потребляют. Ну, к пиву то есть. Если пожрать, так это к Люське. Баба такая. Она в бывшем цеху столовку организовала, но там водки не дождешься. Не любит она этого. Вот бродяги пить сюда и ходят. А хавать – это к Люське. Водку с собой не берите – выгонит.

– Знатно. А скажи мне, парень, далеко этот рай домашней кухни?

– Сразу как выйдете – соседнее строение. Вход со двора в такой же подвал.

– Спасибо, хлопец. Неси сосиски, хлеба и поллитра перцовки. Лук есть? Тащи его головок шесть. Сала не спрашиваю, вдруг светится? За пять минут обернешься – дам червонец.

– Щас все будет. – «Бунтарь», словно призрак, растворился в дымном мареве.

Спустя ровно пять минут мы ели довольно свежий хлеб, хрустели синим крымским луком, заедая все это немецкими консервированными сосисками. Перцовка была так себе, но не напиваться же мы пришли? Жизнь снова была хороша. Еда, простая и бесхитростная, настраивала на миролюбивый лад. Напряжение последних дней понемногу отступало. Моим друзьям пришла пора определяться. Я предложил каждому высказаться по поводу дальнейших планов.

Крот выразил желание уехать: события последних дней дали ему понять, что я ввязался в большую игру, а у него уже все было в порядке. Кроме того, денег, полученных в результате операции, хватит на грандиозное переоснащение фабрики фейерверков. Но он добавил, что готов приехать, если мои дела совсем поплохеют. Денис долго вертел пустую стопку в руках, но в конце концов тоже решил отправиться домой, не объясняя причин. Это был не страх, и тут ему однозначно понравилось. Думаю, что так всегда бывает с основательными людьми: некоторые события они осмысливают неспешно, а для этого нужно время. Юрис единственный выразил желание остаться:

– Я с тобой, командир. Ты же знаешь: я без настоящего дела не могу. Там, дома, надоело все, душно. А здесь, твоя правда, чувствуешь себя на месте. Я остаюсь.

– Норд, Светлана Витальевна снимет с меня шкуру живьем. Она, если надо, сама сюда приедет, чтобы вызволить сына из этого… «райского уголка». Будут проблемы.