Читаем без скачивания Сломанная роза - Джо Беверли

Почти…

Но трусливое тело Джеанны немедленно начало дрожать.

19

Зa матерью Эгбертой шли еще две монашки, ибо во время последнего посещения она обнаружила, что Джеанна уже неспособна спокойно и неподвижно терпеть удары. Сестры схватили ее за руки и заставили опуститься на колени.

— Да простит господь жалкую грешницу.

— Аминь, — из последних сил твердо отвечала Джеанна.

Но при первом же ударе вскрикнула и забилась в руках монашек, пытаясь избежать мук.

Перед третьим ударом за дверью послышались голоса. У Джеанны мелькнула лишь одна мысль: быть может, сейчас наказание будет прервано и не возобновится вновь?

Повелительный мужской голос. Галеран? Нет, не он…

Теперь мать-настоятельница сердито возражает, спорит о чем-то.

Потом монашки вдруг отпустили Джеанну.

Что же случилось?

Джеанну била крупная дрожь, и потому она едва могла разобрать, о чем говорили, но вот упомянули короля. Неужели ее все-таки вызывают на суд?

Опомнясь, она с трудом встала на ноги и повернулась лицом к двери, для верности опираясь о подставку для молитвенника.

У двери со сжатыми, побелевшими от ярости губами стояла мать-настоятельница.

— Леди Джеанна, король велел приостановить ваше наказание до вынесения приговора. Удивительно, откуда ему стало известно… Однако я еще вернусь, когда справедливость восторжествует.

С этими словами она вышла, но другие две монашки остались. Джеанна не сразу поняла, зачем, но тут в келью вошел высокий незнакомец — темноволосый, молодой, примерно одних с нею лет, с властным, под стать самому королю, видом.

— Я Фицроджер, слуга короля.

Куда больше, чем слуга, подумала Джеанна, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Надобно было приготовиться к самым неожиданным поворотам судьбы.

Умные, проницательные глаза оглядели ее всю, с головы до пят, видя, увы, больше, нежели она желала бы показать.

— Не угодно ли вам сесть, леди Джеанна?

Джеанне очень хотелось остаться на ногах и пренебречь предложением, но она бессильно опустилась на жесткую скамью, моля бога, чтобы высокомерный лорд не заметил, как у нее дрожат ноги.

— Меня секли раз или два в жизни, — заметил Фицроджер. — Тело всегда противится боли, пусть даже мы ждем от него стойкости. Но, госпожа моя, это не входило в планы короля.

Его серьезный тон придал ей сил.

— Знаю. Мне сказали, так распорядился архиепископ Дургамский.

— Который, вероятно, не имел на то права. Однако если кто-либо полагает, что долг вашего супруга — наказать вас, то снимает с него нелегкую обязанность.

Его проницательность встревожила Джеанну: она не привыкла иметь дело с людьми, которые мыслили в точности, как она сама.

— Я намерен доложить обо всем королю, — продолжал он. — Но, чтобы мой доклад был более полным, я хотел бы видеть ваши раны.

— Я не возражаю. А вы, сестры?

Монашки пошептались, и одна неуверенно промолвила:

— Если он только взглянет…

К своему неудовольствию, Джеанна обнаружила, что неспособна держаться на ногах. Она тихо попросила монашек помочь ей снять тунику. Поднять руки оказалось почти невозможно из-за свежих рубцов, и она боялась, что ей станет дурно от боли. Но вот наконец тунику сняли, и Фицроджер зашел сзади посмотреть на ее спину.

Он молча смотрел на рубцы — намного дольше, чем требовалось, дабы убедиться в их подлинности, а потом сказал:

— Думаю, вам следует отправиться со мною в Вестминстер.

— Вопреки приказу короля? — Этого Джеанна и добивась, но теперь, как на беду, оказалась слишком слаба и измучена, чтобы отстаивать свою правоту в суде.

— Моей власти достаточно, чтобы перевести вас в другое место заключения, поближе к королю. Быть может, он сам пожелает взглянуть.

— Я буду, верно, чувствовать себя чудовищем, выставленным напоказ на ярмарке. — Но она сразу поняла, что сказала глупость, и потупилась.

Фицроджер меж тем уже говорил с монашками.

— Вы можете ехать верхом? У них тут есть повозка, но, возможно, верхом на лошади — точнее, на муле, — вам будет легче?

— Я верю, господь даст мне силы.

— Вы исповедуете мою философию, госпожа моя. — И он жестом пригласил ее следовать за ним.

Как сладко, удивительно сладко было ступать по освещенной и прогретой солнцем земле, обонять аромат цветов! У Джеанны из глаз едва не полились слезы, но она быстро овладела собою и обратилась к Фицроджеру:

— Мы должны взять с собою мое дитя, няню и мою кузину.

Видимо, и на это его власти хватило с лихвой, ибо вскоре все были в сборе. Мать Эгберта запротестовала, услышав что хотят забрать и ее мула. Фицроджер отвел ее в сторону что-то тихо сказал, и она быстро удалилась.

— Она не желала мне зла, — промолвила Джеанна, когда он воротился. — Мать Эгберта и в самом деле полагает, что я заслужила наказание. И потом, она только выполняла приказ архиепископа.

— Сомнительное оправдание, — покачал головою Фицроджер. — Как видно, вы склонны так же легко прощать, как и ваш супруг.

— О, вовсе нет.

Джеанну посадили на мула, а все остальные пошли пешком: в уличной толчее все равно не удалось бы ехать быстро. Любое движение причиняло боль, хотелось лечь на живот и не шевелиться. Хотя, пожалуй, и это было бы не очень удобно, ибо полные молока груди тоже болели.

Она достаточно пострадала, и, пока они пробирались сквозь густую толпу к королевскому дворцу, удушающее бремя вины, более года не дававшее ей покоя, мало-помалу оставляло ее.

Джеанна истово молилась, находя в молитве тот отзвук божественного откровения, который был уже знаком Галерану. Христа тоже избивали, но если, зная свою судьбу, он все же не ропща принимал ее, значит, и он терпел муки во имя грядущего блага.

Она поморщилась. Что сказал бы Галеран, узнай он об этих мыслях? Придумала — сравнить себя с Сыном божиим!

И тогда она смиренно и благоговейно вознесла молитву Марии, Матери божией, но, даже молясь, не переставала спрашивать себя: хотела ли Мария вступиться за возлюбленного Сына и увести Его со стези страданий?

Нет, плохо ей давалось смирение.

И все же молитвы и размышления помогли Джеанне выдержать дорогу до Вестминстера. Правда, у самого дворца она едва не лишилась чувств от слабости. Ей помогли спешиться и повели во дворец. Там Фицроджер поместил ее в маленькую уютную комнатку, где стояла лишь кровать под балдахином. Джеанна легла, испытывая огромное облегчение. Она немного всплакнула, но боль вскоре отступила. Она не увидела, а скорее почувствовала, что Фицроджер вышел. Пойдет ли он прямо к королю? Сообщит ли Галерану, что она здесь? Тоска по Галерану мучила ее все сильней, но вместе с тоскою появился страх перед его гневом.