Читаем без скачивания В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Она поднялась съ земли, куда низвергла ее карающая рука возмездія, и растерянно смотрѣла кругомъ, какъ бы не узнавая ни мѣстности, ни себя самой въ женщинѣ, безсильно схватившейся за стволъ сосны, – ей казалось, что кровь остановилась въ ея жилахъ, что сердце не бьется въ груди, да и къ чему? Зачѣмъ? Стоитъ ли еще жить? И не замкнула ли она для себя небеса своими преступными словами?

Нельзя было себѣ представить той ужасной перемѣны, какая въ нѣсколько минутъ совершилась съ этой женщиной. Она пришла сюда величественная, полная достоинства, а теперь надломленная душей и тѣломъ безпомощно хваталась за твердый стволъ дерева.

Донна Мерседесъ, сильно взволнованная, подняла маленькую Паулу съ земли.

– Обними бабушку, дитя мое, – сказала она.

Малютка при паденіи этой большой сильной женщины закричала отъ испуга и схватилась за платье тетки. Она еще со страхомъ смотрѣла на искаженное скорбью лицо, къ которому ее близко поднесли, но слово „бабушка“ имѣло на нее такое же чарующее дѣйствіе, какъ и на ея брата. Она крѣпко обвила своими маленькими обнаженными ручками шею маіорши и прижалась своей нѣжной горячей щечкой къ ея холодному лицу.

– Дѣтей завѣщалъ онъ вамъ, – сказала глубоко взволнованная донна Мерседесъ, когда маіорша, вздрогнувъ отъ прикосновенія малютки, оставила стволъ, буквально вырвала у нея изъ рукъ дѣвочку и съ страстнымъ порывомъ, обливаясь слезами прижала ее къ себѣ.

– На меня возложена была обязанность привезти къ вамъ его любимцевъ, чтобы вы взяли ихъ подъ свое покровительство и замѣнили имъ отца и мать.

Донна Мерседесъ боялась, что этотъ страшный ударъ лишитъ несчастную женщину языка. Невыразимая душевная скорбь отражалась на ея лицѣ, но уста не издавали ни одного звука… Она съ своимъ проницательнымъ взглядомъ, и руководствуясь какимъ то страннымъ внутреннимъ сродствомъ, тотчасъ же поняла характеръ этой женщины, но, несмотря на это, она не могла себѣ представить, что та, уединившись съ презрѣніемъ къ людямъ и съ необузданнымъ высокомѣріемъ, почти разучилась говорить изъ боязни, чтобы какъ нибудь не сорвалась съ устъ ея жалоба.

– Пойдемте со мной, – сказала Мерседесъ и взяла ее за руку. – Я должна вамъ многое передать. Пойдемте въ домъ.

– Да, къ его мальчику, – сказала маіорша. Держа дѣвочку на рукахъ, она твердыми шагами направилась черезъ лужайку и рощицу къ дому съ колоннами. Узенькая дорожка, по которой она шла, огибала прудъ и тянулась параллельно монастырской изгороди вблизи отъ нея. Обѣ женщины шли рядомъ, а Дебора слѣдовала за ними съ игрушками своего „ненагляднаго дитятки“; онѣ шли молча; только слышно было, какъ скрипѣлъ песокъ подъ ихъ ногами да иногда изъ груди маіорши вырывался болѣзненный стонъ.

– Тамъ, тамъ, развѣ ты не видишь ее, папа? Тамъ идетъ тетка Тереза! – кричалъ Витъ.

Онъ сидѣлъ высоко на выдающейся вѣткѣ грушеваго дерева, болтая ногами, и показывалъ пальцемъ на проходившихъ мимо женщинъ.

Затрещали вѣтки и сучья въ томъ мѣстѣ изгороди, гдѣ въ монастырскомъ помѣстьѣ стояла скамья, въ ту самую минуту, когда дамы проходили тамъ, и Дебора тихонько перекрестилась при видѣ бѣсновавшагося мужчины, готоваго, казалось, ринуться черезъ кустарники въ сосѣднiй садъ.

Вдругъ онъ злобпо захохоталъ.

– Ты тамъ, Тереза, – вскричалъ онъ звонкимъ голосомъ. – Развѣ ты потеряла всякое понятіе о чести?… Именемъ нашихъ честныхъ родителей приказываю тебѣ сейчасъ же вернуться. Позоръ тебѣ и проклятіе всему роду, изъ котораго ты происходишь, если ты не вернешься тотчасъ же въ монастырское помѣстье.

– Убирайся, – отвѣчала она, продолжая свой путь и, махнувъ свободной правой рукой въ воздухѣ, казалось, покончила навсегда со своимъ прошлымъ. Она ни разу больше не оглянулась. Ей не было никакого дѣла до того, что мужчина исчезъ изъ-за кустовъ какъ бѣшеный, и въ то же время раздались поспѣшные шаги по направленію къ дому; она, казалось, не слыхала, что мальчишка на деревѣ насмѣхался надъ ней и кричалъ, что, такъ какъ она, уходя, оставила калитку отпертой, то бѣлившееся полотно пропало. Онъ, очевидно, все время слѣдилъ за ней и нарочно привелъ отца сюда… Продолжая безостановочно свой путь она прижала къ себѣ внучку, какъ будто у нея хотѣли отнять дѣвочку. Она поднялась по парадной лѣстницѣ дома съ колоннами, по той лѣстницѣ, по которой поднималась въ послѣдній разъ тридцать четыре года тому назадъ, когда она въ вѣнкѣ и вуали подъ руку съ молодымъ человѣкомъ, съ которымъ была только что обвѣнчана, приходила проститься съ больной хозяйкой шиллингова дома, матерью барона Крафта… Ей казалось теперь, что она идетъ по раскаленному желѣзу, и когда дверь въ переднюю отворилась съ знакомымъ ей скрипомъ, и она увидѣла передъ собой каріатиды и бѣлыя статуи боговъ, ноги ея точно приросли къ полу, и она стояла такъ же неподвижно, какъ тѣ фигуры на своихъ пьедесталахъ, какъ будто душа покинула ее и блуждала въ далекихъ, далекихъ пространствахъ…

По этимъ мраморнымъ плитамъ тогда скользилъ бѣлый шелковый шлейфъ новобрачной, – „возвышенно прекрасной, чистой, гордой, царственной лилiи, теперь принадлежавшей ему“, шепталъ онъ ей взволнованный и счастливый, проходя мимо Аріадны… И подлѣ этой холодной лиліи долженъ онъ былъ потомъ замерзнуть, потому что былъ разныхъ съ ней мыслей и полагалъ, что мужъ и солдатъ, человѣкъ съ пылкимъ умомъ, не долженъ сдѣлаться пошлымъ филистеромъ въ рукахгь властолюбивой жены. Потомъ она сдѣлалась матерью, гордой матерью, старавшейся своему драгоцѣнному сокровищу – дѣтской душѣ, придать всѣ черты, свойственныя характеру Вольфрамовъ. Но захваченныя ею души ускользнули отъ нея, и она, упрямо повернувшись къ нимъ спиной, съ непреклоннымъ духомъ пошла своей дорогой, оказавшейся мрачной мертвой пустыней. Ея идеалъ мало-по-малу разрушался передъ ея глазами – ея братъ, ея путеводная звѣзда, злой духъ, которому она слѣпо повиновалась, самъ попиралъ его ногами и уничтожалъ ради негоднаго выродившагося мальчишки…

Съ низко опущенной головой прошла она по коридору и переступила порогъ украшеннаго рѣзьбой салона, двери котораго широко растворила передъ ней забѣжавшая впередъ Дебора.

Огромный догъ, лежавшій на коврѣ подлѣ колясочки Іозе, вскочилъ съ громкимъ лаемъ при появленіи незнакомки; Іозе радостно протянулъ ей руки, между тѣмъ какъ донна Мерседесъ строго прикрикнула на собаку, которая покорно улеглась на мѣсто.

– Какъ тебѣ не стыдно, Пиратъ, такъ глупо лаять! Вѣдь это моя бабушка! – говорилъ мальчикъ смѣясь.

Это были тѣ же покоряющіе нѣжные звуки, которые нѣкогда такъ странно раздавалиcь въ мрачныхъ стѣнахъ монастырскаго помѣстья и такъ не нравились грубому слуху дядюшки… Стоитъ ли она того, чтобы въ ея руки попало такое дорогое сокровище, чтобы дать ей возможность еще на землѣ искупить свою вину и въ избыткѣ предоставить его дѣтямъ то, въ чемъ отказывала ему въ теченіе всей его жизни… He надо было терять ни минуты! Она будетъ охранять этихъ посланниковъ неизмѣнной сыновней любви, ухаживать за ними и беречь, какъ высшее свое благо и утѣшеніе! Даже теперь, проливая слезы, она находила въ нихъ отраду и утѣшеніе. Здѣсь между ними ея мѣсто, – въ монастырское помѣстье она еще вернется, но только за тѣмъ, чтобы взять свою собственность, а не жить тамъ.