Читаем без скачивания Роковая женщина - Виктория Холт

— Но ведь она пригласила мою дочь. Пожелала, чтобы Эдвард воспитывался у них.

— Да, и, по-моему, она и сейчас этого хочет. Но миссис Стреттон заболела, и доктор признал, что английский климат усугубляет ее состояние. Поэтому было решено, чтобы она на время вернулась домой. Посмотрим, как это на ней скажется.

— Мне нравилось представлять, как она там жила. Удобства и надежность. А здесь… сами видите, как мы бедствуем.

Мне не хотелось поощрять ее жалобы в том же духе, потому что бедность была ее навязчивой идеей и, как всякая одержимость, скоро наскучивала. К тому же я не верила, что она была в самом деле такой бедной, какой себя представляла. Обежав взглядом комнату, я остановилась на мебели, которой не замечала раньше. Со своего появления в этом доме я всякий раз обнаруживала что-нибудь новое и интересное.

— Но, мадам де Лауде, у вас здесь столько ценностей, — возразила я.

— Ценностей? — переспросила она.

— Стул, на котором вы сидите, французская работа восемнадцатого века. За него можно немало выручить на рынке.

— Рынке?

— На рынке антиквариата. Я должна вам кое-что пояснить. По профессии я не гувернантка. Моя тетя имела антикварное дело и готовила меня себе в помощницы. Я знаю толк в мебели, предметах искусства, фарфоре и тому подобном. Но после смерти тети я не смогла продолжить ее дело. Я была в сильном расстройстве, и моя подруга — сестра Ломан предложила мне ради смены обстановки согласиться на эту работу.

— Интересно. Расскажите-ка про мою мебель.

— Часть ее очень ценна. В большинстве своем это предметы французской работы, а мастерство французов ценится во всем мире. Ни в какой другой стране мира не изготовлялось прекраснее мебели. Взять хотя бы тот шифоньер. Я уверена, это «ризонер». Я успела его осмотреть и даже нашла авторский знак. Вам может показаться, что я излишне любопытна, но у меня прямо страсть к таким вещам.

— Нисколько, — успокоила она меня. — Меня даже радует ваш интерес. Прошу вас, продолжайте.

— Его линии изумительно прямы. Видите? Как изящна инкрустация, а эти короткие подставные ножки просто совершенство. Пример того, как эффектно могут сочетаться роскошь и простота. Мне редко доводилось встречать такую вещь где-либо помимо музеев.

— Вы хотите сказать, она стоит денег?

— И, смею вас уверить, довольно больших.

— Но кто его здесь купит?

— Мадам, ради вещей, какими владеете вы, торговцы поедут на край света.

— Вы меня удивляете. Я не имела представления.

— Так я и подумала. Но за мебелью следует ухаживать, регулярно осматривать, следить, чтобы не завелся вредитель-древоточец. Ее нужно полировать, не допускать пыли. И обязательно хоть изредка осматривать.

— Полировать, говорите! Полироль не так легко здесь достать. К тому ж она дорогая.

«Как и свечи», — с раздражением подумала я.

— Мадам, я уверена, в мебели и прочих редкостях, которые имеются в этом доме, заключено целое состояние.

— Что же мне делать?

— Для начала можно дать знать, кому нужно, что эти вещи есть. Взять хотя бы шифоньер, о котором шла речь. Помнится, один человек заказывал нам раздобыть такую вещь. Она была ему позарез нужна, готов был согласиться даже на сомнительный «ризонер». Предлагал заплатить до трехсот фунтов. Мы так и не смогли удовлетворить его запрос. Но если бы он увидел это…

При упоминании денег в ее глазах зажегся огонь.

— Мой муж привез эту мебель из Франции много лет назад.

— Да, она в основном французская, — сбиваясь от волнения, заговорила я, уже загоревшись мыслью осмотреть мебель. Кроме того, мне доставило бы удовольствие доказать мадам, что она была вовсе не так обделена земными благами, как ей представлялось. — Я могла бы составить опись всего, что имеется в доме. Ее можно отослать в Англию. Насчет результатов не сомневаюсь.

— Но я ничего не знала, даже не подозревала. — Вдруг в ней проснулась осторожность. — Составление описи, — вздохнула она, — дело профессиональное. За это придется платить.

Мысль о необходимости платить приводила ее в уныние. Я поспешила успокоить:

— Я займусь этим ради удовольствия. Пусть это будет моим развлечением на время, пока живу в этом доме. Мадам, я не стану просить оплаты. Наоборот, одновременно расскажу Эдварду о старине, чтобы не страдали наши занятия. Ведь эти предметы связаны с историей.

— Мисс Брет, вы в самом деле необычная гувернантка.

— То есть, вы хотите сказать, ненастоящая?

— Я убеждена, вы полезнее для Эдварда, чем если бы на вашем месте оказалась та, которую вы называете настоящей.

Загоревшись, я разговорилась о предметах, которые имелись в доме. Было от чего радоваться: у меня появится интересное занятие, и два месяца пролетят, как два дня.

— Выпейте еще кофе, мисс Брет. — Это было неслыханное послабление с ее стороны. Обычно подавалась одна чашка, а остатки кофе уносились, чтобы вернуться подогретыми в следующий раз.

Я не отказалась. Кофе был отменный, местного, кажется, производства: урожай был недостаточен для экспорта, но с удовольствием потреблялся самими островитянами.

Взяв доверительный тон, она рассказала, откуда взялась ее мебель.

— Мой муж был из хорошего рода: младший сын знатного дворянина. На остров попал после дуэли, во время которой убил дальнего отпрыска французской королевской фамилии. Пришлось в спешке бежать с родины. Потом семья отправила вслед ему мебель. Он приехал сюда, ничего не имея, кроме небольшой суммы денег. Вскоре мы познакомились и поженились, потом он завел сахарную плантацию и преуспел. Выписывал из Франции вина — тогда наш дом был не то что сейчас. Я прожила на острове всю жизнь, никогда никуда не выезжала. Моя мать была туземная девушка, а отец — отщепенец, отторгнутый и сосланный на остров собственной семьей. Он был хорош собой и, кажется, не лишен ума, если бы не лень. Целыми днями только и делал что загорал. Я была его единственная дочь. Мы бедствовали. Все, что ему перепадало от родственников, он мог извести на местный самогон. Очень крепкий, между прочим. Называется гали. Вы еще о нем услышите. А когда появился Арман, мы поженились, переехали сюда и зажили на широкую ногу — мало кто был богаче нас на всем острове.

— На острове есть светская жизнь?

— Была и в какой-то мере есть и сейчас, только я больше не принимаю и, соответственно, меня тоже не приглашают. Здесь целая колония французов, англичан, несколько голландцев. Большей частью торговцы и представители судоходных компаний. Поживут немного и уезжают. Редко кто задерживается надолго.