Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сестра поняла, что говорить сейчас с братом бесполезно, только больше распалишь, пусть отойдет сам. Она мысленно обратилась к святым, с призывом вразумить брата, потом кряхтя поднялась и сказала Бобо Амону, чтобы шел умываться, так как уже поздно и завтрак давно готов.
— Потеплей одевайтесь, — прибавила она. — Холодно, пахнет снегом.
Бобо Амон вышел во двор.
Старушка свернула его постель и положила ее на сундук, пошуровала в железной печке, подложила полено, затем расстелила курпачи и только собралась было идти за скатертью с лепешками, как вдруг со двора донеслись крики, перешедшие в вопли. Испугавшись, старушка невольно присела и застыла. Вопил и выл человек, заливалась лаем собака…
— Господи, спаси и помилуй! — прошептала старушка и, собравшись с духом, рванулась к двери, выскочила наружу.
Там, посреди двора, близ цветника, ухоженного покойной Наргис, разъяренный Бобо Амон свалил в грязь какого-то человека, прижал его коленом и молотил кулаками, а тот орал благим матом и звал на помощь.
— Что вы делаете?! Остановитесь! — вскричала старушка. Неизвестно, откуда взялись у нее силы, но она вцепилась в брата, оттащила его и оттолкнула и, увидев, что он избивал старичка, воскликнула: — О боже! — и схватилась за голову.
Старичок сучил ногами, стонал и хрипел. Это был Мулло Хокирох.
Какая нелегкая привела его в дом кузнеца? Что он тут потерял, что забыл? На какое чудо надеялся?
Со вчерашнего дня Мулло Хокирох ходил зеленый от бешенства. Дадоджон не ответил на его письмо, передал на словах через чабана Чорибоя и мальчишку Туйчи, что не желает возвращаться еще и из-за ареста Нуруллобека. А он нужен здесь, нужен сейчас: его фронтовые заслуги, ордена и партийный билет могут стать щитом. Если бы он вернулся и подошел к Рахимову, он еще получил бы достойную работу, сменил бы его, Мулло Хокироха, и это было бы весьма кстати, особенно теперь, когда все зашаталось.
Еще ничего не зная о фельетоне, Мулло Хокирох нутром почуял, что ему не удастся спасти Бурихона, удержать его в прокурорском кресле. Дай бог увести от тюрьмы, и то хорошо. Но, прочитав вчера после обеда фельетон «Рад услужить», он понял: это все, Бурихону конец. Он так и сказал ему при встрече. И этот дурак, вместо того чтобы тут же лететь в Сталинабад, пойти по адресам, которые он, Мулло Хокирох, был готов дать ему, собрался идти на бюро райкома, испугался Рахимова. Пусть пеняет теперь на себя! Помочь ему, конечно, придется — уводить от тюрьмы, но только ради себя, спасая свою шкуру. Надо оградить себя от возможных разоблачений. Что предпринять прежде всего? С чего начать?
Вот тут и пришла в голову мысль сходить к Бобо Амону. Мулло Хокирох вспомнил: Бурихон говорил, что на колхозном собрании будет Аминджон Рахимов. В других обстоятельствах это было бы на руку, но теперь… А вдруг поднимется Бобо Амон и откроет то неведомое, что он держит на сердце, как камень за пазухой. Черт его знает, что ему известно! После смерти дочери он способен на все. Поэтому и надо начинать спасать шкуру с него. Пойти к нему утром, помянуть покойную Наргис, всплакнуть вместе с ним, помолиться за упокой ее души. Глядишь, и удастся выведать, что у него на сердце. А там, смотря по обстоятельствам, можно и покаяться, и уговорить, или пригрозить. Когда знаешь намерения врага, легче бороться.
С этой мыслью Мулло Хокирох и пришел в дом кузнеца. Калитка была заперта изнутри, он постучался. Открыл сам Бобо Амон. Мулло Хокирох посчитал это за добрый знак и, быстро приложив руки к груди, стал рассыпаться в церемониях приветствия. Бобо Амон не поверил своим глазам. О такой внезапной встрече он и не мечтал. Ведь только что, совсем недавно, он обещал дочери отомстить ее врагу, и не успел проснуться — вот он, враг, сам заявился!..
Бобо Амон поднял руку, схватил Мулло Хокироха за грудки, рывком втащил во двор и швырнул на землю. Мулло Хокирох завопил, стал, захлебываясь, молить о пощаде, просить не поддаваться дьяволу, сперва расспросить, потом казнить… но Бобо Амон ничего не слышал, он бил и бил, глухой и слепой от ярости.
— Это за Наргис! Это за Карима-партизана! За Наргис! За партизана Карима! — приговаривал он.
От первого удара Мулло Хокироху показалось, что у него раскололась голова, потом затрещали кости, сломалась рука, хрястнула грудная клетка, взорвались все внутренности… Мулло Хокирох не видел, как сестра оттолкнула кузнеца, как сбежались встревоженные его воплями люди, — кровь залила лицо, в глазах потемнело, он потерял сознание.
Соседи водворили Бобо Амона в комнату, а Мулло Хокироха отнесли на руках домой. Очнувшись в своей мехмонхоне, он, невзирая на боль, приподнял голову и тихим голосом поблагодарил спасителей, а затем потребовал бумагу, перо и чернильницу и продиктовал одному из юношей акт, призвав всех в свидетели. В акте говорилось, что Бобо Амон, видимо, помешался, ибо ни с того ни с сего напал на Мулло Хокироха на улице, затащил его к себе во двор и избил до потери сознания. Свидетели подписались. Отпустив их, Мулло Хокирох с помощью Ахмада перебрался во внутренние покои, где жена натерла его бараньим жиром и укутала теплым шерстяным платком.
Мулло Хокирох очень переживал, что не сможет в таком состоянии попасть на собрание. Но, к счастью, после полудня Ахмад принес весть, что собрание перенесено на среду, то есть состоится через три дня. Это подарок судьбы, посчитал Мулло Хокирох, и, облегченно вздохнув, велел Ахмаду пойти и пригласить всех, кто вырвал его из рук взбесившегося кузнеца и принес домой. Ахмад должен был сказать им, что дело неотложное и что, помимо дела, дядя хочет отблагодарить своих спасителей.
Когда Ахмад ушел, Мулло Хокирох позвал жену и крепко-накрепко наказал ей держать язык за зубами, нигде не заикаться о том, что он был избит Бобо Амоном, лучше, если это останется в секрете.
— А зачем тогда был нужен акт и почему собираете свидетелей? — спросила жена.
— Свидетелей собираю, чтобы сказать им то же самое, а акт когда-нибудь да понадобится. Камень, в котором нуждаешься, не тяжел. — Мулло Хокирох вздохнул. — Язык человеческий плох: сболтнет
