Читаем без скачивания Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров

Спохватилось германское руководство лишь осенью, когда собственное положение зашаталось. Да и то не централизованно — чаще инициатива исходила от командования на местах. Которое видело нарастание угрозы и стало делать уступки «союзникам», смотреть сквозь пальцы на создание офицерских или ополченских отрядов, выделять оружие. Но формирование шло медленно, с раскачкой. Казалось — успеется, под надежным прикрытием немецких штыков можно не торопиться.

Но едва грянула революция в Германии, ситуация почти мгновенно вышла из-под контроля. Оккупационные соединения на российской территории были далеко не лучшего качества — все самое надежное и боеспособное перебрасывалось на Запад, а что похуже — на Восток. Эти части почти год фактически бездельничали. Разлагались, подвергались воздействию коммунистической пропаганды, заражались «духом» революции. И при первых же известиях о событиях на родине германские и австрийские войска стали разваливаться даже быстрее, чем русская армия в 1917 году. В считанные дни. Возникали «зольдатенраты» — солдатские советы, забурлила митинговщина. Части выходили из повиновения. Принимали резолюции об отправке домой. Деникин вспоминал, как к нему явилась группа немецких офицеров и попросила записать их в Добровольческую армию — дескать, теперь-то и мы поняли вас, русских офицеров. Поняли, против чего вы боретесь, и хотим сражаться вместе с вами.

А белые и национальные силы в оккупированных районах пребывали в зачаточном состоянии — «полки» по… 15–20 штыков, «штабы» дивизий и корпусов, не имеющие в подчинении ни одного солдата. И красное наступление развивалось беспрепятственно. Под Псковом оказал сопротивление лишь малочисленный белый отряд полковника Неффа, а немцы бросили фронт, и отряду едва удалось выбраться из окружения.

«Освобождение» тоже сопровождалось жестокими репрессиями. По директиве Петровского о «безусловном расстреле всех прикосновенных к белогвардейской работе» в Пскове было казнено более 300 человек. Вплоть до хозяев и горничных гостиниц, обслуживавших офицеров, и обшивавших их портных. Немцы же и дальше катились прочь без боев. Они были люди хозяйственные и ввели практику продавать красным города. Солдатские комитеты получали от наступающих плату и оставляли город, перебираясь в следующий. Продавали и орудия, боеприпасы, военные склады с вооружением и имуществом.

Проблем с оплатой в данном случае не возникало. Ведь большевикам достались на Монетном дворе печатные станки с огромными запасами бумаги, и они принялись штамповать сотенные и пятисотенные «николаевские» банкноты. На советской территории хождение царских денег было запрещено, но на окраинах они считались «самыми настоящими», в отличие от украинских, донских, большевистских, керенок и т. п. Да и в Европе их все еще признавали конвертируемой валютой. Свежеотпечатанной продукцией щедро снабжались наступающие группировки, и стороны оказывались квиты. Немцы продавали то, что им не принадлежало, а за это им платили фальшивками.

Если на Запад двигались красные части, то Украина взорвалась изнутри. Здешние крестьяне давно точили зуб на гетмана Скоропадского, вернувшего землю помещикам. Были недовольны оккупацией. А в городах скопились беженцы из Советской России всех сортов — кадеты, эсеры, меньшевики. И когда германо-австрийские части забузили, намыливаясь по домам, все это прорвалось. Гетман сидел в Киеве почти беспомощный, все его силы составляли два полка сердюков в опереточных мундирах — личная охрана. И зачаточная Белая Гвардия — та самая, которую описал Булгаков. Скоропадский заметался, отправил в отставку националистический кабинет и созвал русофильский. Заговорил о федерации с Россией, наводил контакты с Деникиным и Красновым, но ему уже не верили, да и сделать он ничего не успел.

18 ноября в Белой Церкви созвали съезд лидеры прежней Центральной Рады. Под предлогом «измены гетмана украинской независимости» призвали народ к восстанию. Провозглашалась республика во главе с Директорией в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского. Повсюду возникали отряды и банды. Одни — под предводительством петлюровцев, другие — большевиков, третьи — боротьбистов (украинских эсеров). Или независимых «батек», вроде Махно. Он, между прочим, побывал в Москве, встречался с Лениным и Свердловым. И хотя они не разделяли его идей о крестьянской анархической власти под руководством «Вольных Советов», было решено оказывать ему помощь. Присылали деньги («николаевские», которых не жалко), опытных инструкторов. Махно прославился на Украине дерзкими налетами на помещичьи усадьбы, на небольшие отряды австрийцев, стал настоящим народным героем. И теперь люди валом повалили в его отряды. Он захватил контроль над значительной территорией на Екатеринославщине, скупал оружие у отъезжающих австрийских частей. Или окружал эшелоны и разоружал силой.

А Петлюра заключил соглашение с киевским германским «зольдатенратом». Немецкие части сдавали ему оружие, а он подавал им поезда для отправки на родину. Сердюцкие полки перешли на сторону повстанцев. Скоропадский бежал, и петлюровцы захватили Киев, перебили несколько сот человек, грабили. Директория издала декларацию о «земле и воле», восстановила универсалы Центральной Рады о социализации земли. Пошла новая волна погромов помещичьих экономий, столкновений между крестьянами за земельный передел.

Курс правительства был взят очень левый и крайне националистический. Были объявлены выборы в представительный орган, Трудовой Конгресс, причем избирательные права предоставлялись только рабочим, крестьянам и «трудовой интеллигенции», к которой Директория причисляла лишь сельских учителей и фельдшеров. Врачей и городских учителей уже относили к «буржуазии». Насаждалась русофобия. Новая власть провозглашала: «Директория решительно будет бороться с провозглашенными бывшим гетманом лозунгами федерации с Россией… Всякая агитация и пропаганда лозунгов о федерации будет Директорией караться по законам военного времени».

Был издан приказ об украинизации вывесок. Русский язык не допускался даже наряду с украинским (вывески на иностранных языках разрешалось оставить). На несколько дней Киев превратился в малярную мастерскую — закрашивали, исправляли. Особые патрули проверяли исполнение приказа и орфографию, поскольку большинство киевлян в то время украинского языка не знало. Крымское татарское правительство Сулькевича уступило власть коалиционному «кабинету» Соломона Крыма, отправило телеграмму Деникину, что просит принять полуостров под защиту и тоже сбежало — в Азербайджан.

Ну а на Урале и в Сибири глупое и безалаберное правление социалистов совершенно заколебало всех. В Омске восстало офицерство и Сибирское Казачество. В результате переворота власть досталась известному полярнику и флотоводцу адмиралу Колчаку, провозглашенному Верховным Правителем России. Появилась надежда, что наконец-то установится порядок, что можно будет дать отпор красным. Но европейские революции аукнулись и здесь. Части Чехословацкого корпуса объявили, что раз уж Мировая война закончилась, и цель освобождения их родины достигнута, то они отказываются от дальнейшего участия в боевых действиях. Их уговорили лишь остаться на тыловой службе, охранять Транссибирскую магистраль (за хорошую плату). Уход чехов значительно ослабил фронт. А вдобавок большевики переманили на свою сторону башкирского националиста Заки Валидова, посулив ему власть над Башкирией и автономию. Мусульманский корпус, подчиняющийся Валидову, изменил, перейдя на сторону красных. И фронт опять был прорван, советские армии заняли Оренбург и Уфу.

Казалось бы, положение Советской власти было блестящим!.. Но нет. Совсем не блестящим. Победы на фронтах, успехи на международной арене — а вместе с этим полный мрак и кошмар внутри государства. Ведь «красный террор» не был единственным бедствием, обрушившимся на Россию. То, что постигло ее, можно было сравнить разве что с библейскими «казнями египетскими». Вовсю разгулялся и «обычный» бандитизм. В Москве орудовали крупные шайки Сабана, Яшки Кошелькова, Селезнева, Гуська, Графчика, Краснощекова, Хрящика, Матроса, Бондаря, Донатыча, «банда шоферов», в Питере — Ваньки Белки, Леньки Пантелеева, Жорки Александрова. В темное время суток ходить по улицам стало невозможно, а часто и среди бела дня грабили.

Углублялась разруха. Многие специалисты — чиновники, инженеры, техники, попадали под красный террор, другие разбегались кто куда. Транспорт работал не пойми как. Заводы останавливались. Коммунальное хозяйство городов вообще приказало долго жить. Не стало электричества. Не было тепла, люди обогревались самодельными печками-буржуйками, топили их мебелью, книгами, ломали на дрова заборы, рубили деревья в парках. Не работала канализация. В больших домах жители отправляли естественные надобности на «черных» лестницах, и они замерзали сплошными омерзительными наледями.