Читаем без скачивания Падение царского режима. Том 1 - Павел Щёголев

Смиттен. – Вы были тогда?

Штюрмер. – Членом Государственного Совета. Он ко мне приходит и говорит, что он был в Тобольске.

Соколов. – О чем вы беседовали?

Штюрмер. – О приходе. Он мне сказал чуть ли не об архиерее Варнаве, потом спрашивал, как Государственный Совет смотрит на приход, я ответил, что никак. Он был в Тобольске; там архиерей чуть ли не Варнава.

Смиттен. – Вы его принимали, как лицо, которое приехало с Веретенниковым?

Штюрмер. – Это было в 1914 году.

Смиттен. – Было известно, кто такой Распутин?

Штюрмер. – Было известно, что это человек, который очень интересен.

Смиттен. – Он был известен вам в 1914 году с самой лучшей стороны, так что вы не уклонялись от встречи с ним?

Штюрмер. – В 1914 году я нисколько не уклонялся потому, что это интересная личность. Затем развивалась молва, и мое впечатление было такое, что этот человек считает себя провидцем, очень много говорит, пророчествует, но не юродствует, потому, что он очень категорично и очень ясно говорил.

Смиттен. – Второе свидание было у вас в доме в присутствии Веретенникова, вы говорили о приходе. Долго эта беседа продолжалась?

Штюрмер. – Нет, но, во всяком случае, он представлял из себя интересную личность. Затем, до 1915 года я потерял его из вида, но тут росла молва о нем, как о человеке, который делает много добра и отдает все, что имеет. Например, когда у него однажды не было денег, он отдал последние часы. Это возбуждало интерес. Целая группа дам стала интересоваться им.

Смиттен. – Дальнейшие ваши свидания с Распутиным?

Штюрмер. – Я встречал его в одном доме.

Смиттен. – В каком доме?

Штюрмер. – В частном доме.

Смиттен. – Это не составляет секрета?

Штюрмер. – У генерала Никитина. Я заметил, что там есть кружок, который им восхищается. Затем, я не помню, к какому времени это относится, он раз написал записку, в которой просил меня обратить внимание, что одна дама, муж которой служил в Государственном Совете, получает мало пенсии. Я справился, оказалось, что этого нельзя сделать, так как она получает максимум. Потом эта дама пришла сама.

Смиттен. – Она ссылалась на письмо Распутина?

Штюрмер. – Вот все, что я могу сказать.

Смиттен. – Не было ли у вас свидания с ним до назначения вас на пост председателя Совета Министров?

Штюрмер. – Дамское свидание было.

Смиттен. – Позвольте так поставить вопрос: Распутин никогда не возбуждал с вами разговора о том, что хорошо бы привлечь вас к роли руководителя?

Штюрмер. – Никогда.

Смиттен. – Значит, вы слышали о Распутине, как о человеке добром, раздающем свое состояние; а дурные известия доходили до вас?

Штюрмер. – В последнее время доходили, но тогда уже меня интересовало, как председателя Совета Министров; раньше же не доходило ничего, кроме хорошего.

Смиттен. – До вас, как до председателя Совета Министров, доходили сведения о том, что молва приписывает Распутину руководящую роль в деле назначения и смещения министров?

Штюрмер. – Конечно, доходили, но я не могу ответить иначе, чем есть, чтобы он играл роль выдающуюся в назначениях, в особенности руководителей политики, этого я не представляю себе. Позвольте вам собственный пример сказать. При мне, пока я был председателем Совета Министров, состоялись назначения. Прежде всего позвольте сказать, когда обрушился гром печати на меня со всех сторон, я видел, что в одной московской газете было указано, что когда я был председателем Совета Министров, то Распутин пользовался особым авторитетом. Это мне говорили, я сам не читал и, по правде сказать, я не слышал, чтобы говорили, что мое назначение могло бы быть приписано Распутину. Во-первых, я свидетельствую, что это неправда, если даже и говорили, но я сам не читал.

Смиттен. – Я вас спрашиваю, доходили до вас сведения, что молва приписывает Распутину такую роль?

Штюрмер. – Доходили.

Смиттен. – Вам известно, как Распутина учитывает молодая императрица, как она к нему относится, имеет ли он такое влияние на нее, как на Вырубову, которой вы приписываете гипнотическое влияние?

Штюрмер. – Я, по правде, никогда не видал государыню с Распутиным.

Смиттен. – Вы никогда не имели с ней бесед о Распутине?

Штюрмер. – Имел беседы по поводу покушения на него. Позвольте сказать, если бы он имел влияние на назначение министров, то он имел бы влияние и на назначения министров, которые при мне произошли. Первый министром был назначен Покровский, он никакого отношения к Распутину не имел и не имеет, во всяком случае я никогда в жизни не слыхал об этом. Значит, Покровский не был назначен через Распутина. Следующий был Бобринский (Наумов ушел), который говорил, что он Распутина увидел у себя во время приема. Третий был А.А. Хвостов. Он говорил, что Распутин был у него, он принял его, и вся канцелярия сбежалась смотреть на него. Четвертый был Макаров. Пятый был Протопопов, о котором мне прямо государь сказал. Следующий был обер-прокурор святейшего синода Раев. Следовательно четыре министра, которые были назначены без всякого отношения Распутина.

Смиттен. – Меня не этот вопрос интересует, я не предполагал, что вы поймете его, как обвинение вас в чем-нибудь. Меня интересует, как вы относились в качестве лица, которое стоит у кормила правления, к Распутину. Вы сами пришли к заключению, что Распутин, который обладает громадной гипнотической силой, влияет на Вырубову, что он уже близок к императрице и может употреблять свое влияние на нее; как вы реагировали на эту близость Распутина ко двору?

Штюрмер. – Эти отношения придворных другие. Если бы государь император или государыня императрица сказали: «Распутин рекомендует такого-то, каково ваше мнение?» – тогда я мог сказать. Но никогда ничего подобного не было говорено.

Смиттен. – Позвольте так поставить вопрос – когда-нибудь вы имели доклады бывшему императору, что о Распутине ходят слухи, которые волнуют общественное мнение и связывают его личность с управлением государственными делами? Вы когда-нибудь говорили с государем на эту тему?

Штюрмер. – Об этом нет, но по делу Ржевского был разговор: я сказал, что ему приписывают гораздо больше, чем есть.

Смиттен. – В качестве министра внутренних дел вы получали доклады от департамента полиции о том, какие есть тайные кружки на учете, возбуждающие подозрение своею деятельностью. Намечались ли у вас, как у министра внутренних дел, опасные ячейки каких-нибудь тайных организаций или темных сил, которые опасны с точки зрения государственного порядка или с точки зрения опасности по шпионству?

Штюрмер. – Таких докладов я не помню, не было слова шпионаж, – я не понимаю к чему это, – может быть эти сведения были, но у меня не было.

Смиттен. – Вам известна личность тибетского врача Бадмаева?

Штюрмер. – Конечно, известна, я его видел у нескольких моих знакомых. Это было давно.

Смиттен. – Лично вы знакомы с Бадмаевым?

Штюрмер. – Он был приглашен к моей жене, и он ей понравился. Затем последние 10 лет я его в глаза не видел. Затем он был в одной комиссии, которая была при святейшем синоде выбрана, когда я был членом Государственного Совета, под председательством Игнатьева, и Бадмаев там был по духовным вопросам своего бурятского верховного управления.

Смиттен. – А известна вам личность Андроникова?

Штюрмер. – Известна.

Смиттен. – Вы лично были знакомы?

Штюрмер. – Я расскажу знакомство с Андрониковым. Когда я был директором департамента общих дел, то министр юстиции Муравьев написал Плеве относительно одного дела, что там какой-то шантаж и что он обращает внимание на причисленного к Министерству Внутренних Дел Андроникова. Плеве поручил вызвать Андроникова и с ним переговорить относительно того, что на него возложено такое обвинение. Это дело находится в министерстве. Я его вызвал, и тут с ним познакомился. Он просил меня попросить у Плеве аудиенцию, которая и была ему дана. Когда я с Плеве говорил, он сказал оставить это дело. Андроников у меня был в ближайший визит, кажется в новый год, расписался, затем несколько раз заставал меня дома. Он очень образованный человек, вот все, что я знаю. Он прислал мне икону, когда я был назначен. В день Пасхи приехал и яйцо мне привез.