Читаем без скачивания Легенда об Уленшпигеле - Шарль Костер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сын мой, – заметил Ламме, – кто грозит веревкой ближнему своему, у того уже красуется на шее пеньковый воротничок.
– Ты наденешь его первый, чего я тебе от души желаю, – сказал Уленшпигель.
– Я вижу ясно, как ты болтаешься на веревке, высунув на целую туазу свой злой язык, – отрезал Ламме.
Обоим казалось, что это милые шутки.
В тот день корабль Долговязого захватил бискайское судно, груженное ртутью, золотым песком, винами и пряностями. И из судна был извлечен экипаж и груз, подобно тому как из бычьей кости под давлением львиных зубов извлекается мозг.
Между тем герцог Альба наложил на Нидерланды непосильно тяжкие подати[217] : теперь всем нидерландцам, продававшим свое движимое или недвижимое имущество, надлежало отдавать в королевскую казну тысячу флоринов с каждых десяти тысяч. И налог этот сделался постоянным. Чем бы кто ни торговал, что бы кто ни продавал, королю поступала десятая часть выручки, и народ говорил, что если какой-нибудь товар в течение недели перепродавался десять раз, то в таких случаях вся выручка доставалась королю.
На путях торговли и промышленности стояли Разруха и Гибель.
А гёзы взяли приморскую крепость Бриль[218] , и она была названа Вертоградом свободы.
2
В начале мая корабль под ясным небом гордо летел по волнам, а Уленшпигель пел:
Пепел бьется о сердце.Пришли палачи, принялись за работу.Меч, огонь и кинжал – инструменты у них.Ждет подлых доносчиков щедрая плата.Где раньше Любовь и Вера царили,Насадили они Подозренье и Сыск.Рази палачей ненасытных!Бей в барабан войны!
Да здравствует гёз! Бей в барабан!Захвачен Бриль,А также Флиссинген, Шельды ключ;Милостив Бог, Камп-Веере взят,[219]Что же молчали зеландские пушки?Есть у нас пули, порох и ядра,Железные ядра, чугунные ядра.Если с нами Бог, то кто же нам страшен?
Бей в барабан войны и славы!Да здравствует гёз! Бей в барабан!
Меч обнажен, воспарили сердца,Руки тверды, и меч обнажен.Провались, десятина, в тартарары![220]Смерть палачу, мародеру веревка.Король вероломный, восстал народ!Меч обнажен ради наших прав,Наших домов, наших жен и детей.Меч обнажен, бей в барабан!
Сердца воспарили, руки тверды.К чертям десятину с позорным прощеньем.Бей в барабан войны, бей в барабан!
– Да, товарищи и друзья, – сказал Уленшпигель, – они воздвигли в Антверпене, перед ратушей, великолепный эшафот, крытый алым сукном. На нем, словно король, восседает герцог в окружении прислужников своих и солдат. Он пытается благосклонно улыбнуться, но вместо улыбки у него выходит кислая мина. Бей в барабан войны!
Он дарует прощенье – внимайте! Его золоченый панцирь сверкает на солнце. Главный профос на коне, около самого балдахина. Вон глашатай с литаврщиками. Он читает. Он объявляет прощенье всем, кто ни в чем не повинен. Остальные будут строго наказаны.[221]
Слушайте, товарищи: он читает указ, обязывающий всех, под страхом обвинения в мятеже, к уплате десятой и двадцатой части.
И тут Уленшпигель запел:
О герцог! Ты слышишь ли голос народа,Рокот могучий? Вздымается море,Вскипают на нем штормовые валы.Довольно поборов, довольно крови,Довольно разрухи! Бей в барабан!Меч обнажен. Бей в барабан скорби!
Коготь ударил по ране кровавой.После убийства – грабеж. Ты хочешьЗолото наше и кровь нашу выпить, смешав?Преданы были бы мы государю,Но клятву свою государь нарушил,И мы от присяги свободны. Бей в барабан войны!
Герцог Альба, кровавый герцог,Видишь ли эти закрытые лавки?Бакалейщики, пекари, пивоварыНе торгуют, чтоб не платить тебе подать.Кто привет тебе шлет, когда проезжаешь?Никто! Ты чуешь, как гнев и презреньеДыханьем чумы тебя обдают?
Фландрии край прекрасный,Брабанта край веселыйПечальны, словно кладбища.Где некогда, в пору свободы,Пели виолы и флейты визжали, —Ныне безмолвье и смерть.Бей в барабан войны!
Вместо веселых лицБражников и влюбленныхВидны бледные ликиЖдущих смиренно,Что сразит их неправедный меч.Бей в барабан войны!
Больше не слышно в тавернахВеселого звона кружек,И не поют на улицахДевичьи голоса.Брабант и Фландрия, страны веселья,Ныне вы стали странами слез.Бей в барабан скорби!
Страждущая возлюбленная, родина бедная наша,Ты под пятой убийцы голову не клони.Трудолюбивые пчелы, яростным роем бросайтесьНа злобных испанских шершней!Трупы зарытых женщин и девушек,Ко Христу воззывайте: «Отмсти!»
Ночью в полях бродите, бедные души,К Господу воззывайте! Руке ударить не терпится,Меч обнажен. Герцог, брюхо тебе мы вспоремИ кишками нахлещем по морде!Бей в барабан. Меч обнажен.Бей в барабан. Да здравствует гёз!
И все моряки и солдаты с корабля Уленшпигеля и с других кораблей подхватили:
Меч обнажен. Да здравствует гёз!
И, как гром свободы, гремели их голоса.
3
Стоял январь, жестокий месяц, способный заморозить теленка в животе у коровы. Снег падал и тут же замерзал. Воробьи искали на обледенелом снегу какие-нибудь жалкие крохи, а мальчишки подманивали их на клей и притаскивали эту дичь домой. На светло-сером небе отчетливо вырисовывались неподвижные костяки деревьев с пуховиками снега на ветках, и такие же снежные пуховики лежали на кровлях и на оградах, а на пуховиках были видны следы кошачьих лап – кошки тоже охотились на воробьев. Тем же чудодейственным руном, охраняющим земное тепло от зимней стужи, были покрыты дальние луга. Над домами и над лачугами поднимались к небу черные столбы дыма. Ни единый звук не нарушал тишины.
А Катлина и Неле сидели дома, и Катлина, тряся головой, бормотала:
– Ганс! Сердце мое стремится к тебе. Отдай семьсот каролю Уленшпигелю, сыну Сооткин. Если у тебя денег нет, все равно приходи ко мне – я хочу видеть светоносный твой лик. Убери огонь – голова горит. Ах, где твои снежные поцелуи? Где твое ледяное тело, милый мой Ганс?
Она стояла у окна. Вдруг мимо рысью пробежал voetlooреr – гонец с бубенчиками на поясе.
– Едет наместник, наместник Дамме!
И так он, созывая бургомистров и старшин, добежал до ратуши.
Внезапно в глубокой тишине запели две трубы. Жители Дамме, вообразив, что это возвещает прибытие его королевского величества, бросились к дверям.
И Катлина с Неле вышли за порог. Они еще издали увидели отряд блестящих всадников, а впереди отряда ехал человек в opperstkleed’e из черного бархата с куньей оторочкой, в бархатном камзоле с золотым шитьем и в опойковых сапогах на куньем меху. И в этом человеке Катлина и Неле узнали наместника.
За ним ехали молодые дворяне, бархатная одежда которых, несмотря на запрет покойного императора, была отделана вышивкой, галунами, лентами, золотом, серебром и шелком. Их opperstkleed’ы были, как и у наместника, оторочены мехом. На их шляпах с золотыми пуговицами и шнурками красовались, весело колыхались и на ветру развевались большие страусовые перья.
Было видно, что все это приближенные наместника, особенно один, с недовольным выражением лица; на нем был зеленый бархатный, шитый золотом камзол, черный бархатный плащ и черная шляпа с большими перьями. А нос у него напоминал ястребиный клюв, губы у него были тонкие, волосы рыжие, лицо бледное, осанка горделивая.
Как скоро отряд поравнялся с домом Катлины, она подбежала к бледному всаднику, схватила за узду его коня и, не помня себя от радости, крикнула:
– Ганс, любимый мой, я знала, что ты вернешься! Как тебе идут бархат и золото! Ты весь сверкаешь, ровно солнце на снегу! Ты привез мне семьсот каролю? Я вновь услышу орлий твой клекот?
Наместник сделал знак отряду остановиться.
– Что от меня нужно этой нищенке? – воскликнул бледный сеньор.
Но Катлина крепко держала коня за узду.
– Не уезжай! – повторяла она. – Я так по тебе плакала! Сладкие ночи, мой милый со мной, снежные поцелуи, ледяное тело. А вот и дитя!
Тут она показала ему на Неле, а Неле смотрела на него с ненавистью, оттого что он в эту минуту занес над Катлиной хлыст. А Катлина плакала и причитала:
– Неужто ты забыл? Смилуйся над своей рабыней! Возьми меня с собой! Убери огонь, Ганс, пожалей меня!
– Прочь! – крикнул он и так сильно пришпорил коня, что Катлина выпустила из рук узду и грянулась оземь. Конь прошелся по ней и поранил копытом ей лоб.
Тогда наместник спросил бледного сеньора:
– Вы знаете эту женщину, мессир?
– В первый раз вижу, – отвечал сеньор, – это какая-то сумасшедшая.
