Читаем без скачивания На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 - Валентин Левицкий

Ночью выползла луна, а мороз на высоте около 9000 футов становился невыносимым. Он оказался страшнее всякого неприятельского огня, а результаты его действия превзошли всякие ожидания. К рассвету 31 января было эвакуировано с отмороженными конечностями более 250 человек. Кроме того, один из дозоров, посланных для связи с отрядом генерала Чиковани, вернулся, а люди (два человека) были найдены на другой день замерзшими.

Назначенная атака форта Гяз в ночь на 31 января была командиром полка отменена. Полковник Болтунов счел бессмысленным атаковать форт одним полком без соответствующей артиллерии и в столь труднодоступной местности. Каковы были его решения о дальнейших действиях, я не могу в точности припомнить, но полковник решил выждать для атаки более благоприятную обстановку.

Весь день 31 января мы находились под тем же сильным огнем неприятельской артиллерии. Точность огня была поразительная, и наши наблюдатели вновь стали нести потери. Противник пристрелялся также к батарее и заставлял ее несколько раз переменить позицию. Но потери опять были незначительные. За день раненых: прапорщик Шакин и около 20 солдат.

К вечеру из штаба корпуса прибыло известие, что обстановка на всем фронте благоприятствует нам. Войска безостановочно продвигаются вперед, и форт Далангез еще вчера был взят бакинцами. Этот блестящий полк оказался первой ласточкой грядущей великой победы. Как пришлось узнать в недалеком будущем, бакинцы при взятии форта проявили необычайную лихость, взяв его одной стремительной атакой. Но истинный легендарный героизм проявили два батальона этого полка под командой полковника Пирумова при обороне этого же форта. В продолжение трех дней взятый Далангез находился под сосредоточенным огнем окружавших его неприятельских фортов и промежуточных батарей. Непрерывными атаками противник стремился вернуть утерянный форт, но все его упорство сломилось о стойкость оборонявшихся, несмотря на их громадные потери.

Ночь на 1 февраля прошла так же тихо, как и предыдущие. Людям приказано было не ложиться из опасения ночных случаев отморожения. Однако после принятых мер к утру в сторону тыла потянулась новая вереница эвакуируемых. Последние в большинстве принадлежали к молодому пополнению, прибывшему за несколько дней до выступления из Гасан-Калы. Люди оказались хорошо одетыми, но большая часть их была без валенок.

С рассветом форт опять заговорил всеми батареями. Со стороны Топалаха стала доноситься ружейная стрельба.

Командир ближайшего к нам батальона 5-го Кавказского стрелкового полка (кажется, подполковник Гардапхадзе) сообщал нам для сведения, что он продвинулся вперед и находится под оружейным огнем противника. Вскоре стрелки начали нести большие потери и к полудню отступили на прежние позиции.

Около полудня я спустился к своим патронным вьюкам. Я нашел патронные вьюки в полном порядке. Но оказалось, и среди лошадей были случаи отморожения. У них опухали ноги, а также половые органы, что болезненно отражалось при выделении мочи. Животные стояли, уныло понурив головы, отказывались есть и делались неспособными к работе. Но все-таки, несмотря на то что они находились, как казалось, в совершенно закрытой местности, и здесь, как среди людей, так и в конном составе, были раненые. Поговорив и напившись чаю из талого снега, вскипяченного с неимоверными трудностями, где топливом служила сухая трава, добываемая из-под глубокого снега, я отправился обратно на позицию. Проходя мимо 7-й роты, стоящей в резерве, я услышал зычный голос поручика Дебошинского.

Поручик был на кого-то сильно не в духе и ругался на чем свет стоит. Я был уверен, что Палантекенские высоты никогда не слышали такой отборной брани, да еще на русском языке.

– Так, что же ты с… с… в самострелы, в самоотмороженные хотел записаться? Пороху еще не нюхал, а уже приготовился кончать войну. Я тебя научу, как быть настоящим солдатом!

После этих слов поручик вновь разразился отборной руганью и нанес стоящему перед ним солдату несколько ударов.

Не понимая причины этого некрасивого зрелища, я спросил ближайшего солдата:

– Что тут у вас случилось?

– Так что, кого ударил поручик, поделом ему, – ответил мне мой собеседник.

– Как так, поделом?

– Молодой да ранний. Ночью хотел себе приморозить ноги. Скинул сапоги да на босу ногу залег в снег, а ребята увидели это, возьми и доложи на него ротному. Он праведный, человека не загубит, а когда надо, вздерет, и больно вздерет.

Немного подождав, когда поручик Дебошинский, распустив людей, направлялся к соседней роте, я остановил его и откровенно высказал негодование по поводу только что виденной сцены.

– Простите, поручик, но ваш поступок с вашим солдатом вызовет порицание у всех офицеров полка. У нас в полку по традиции нанесение побоев, хотя бы и за вину, строго преследовалось, а если это и имело место, то виновные несли большую ответственность, – не без волнения закончил я слова.

– Вы, батя, – начал басом поручик, – говорите мне о каких-то традициях. Едва ли эти традиции предусматривали случаи самоотстреляния и членовредительства. По вашим традициям я должен был только что побитого мной солдата отдать под суд. А в моих традициях никаких судов нет. Набил ему ряжку, и дело в шляпе. А завтра эта ряжка пойдет со мной и в снег, и в грязь. Признаюсь, что от моих словечек и молочко на морозе может скиснуть. Но чем же, батенька, вы такие ряжки прошибете. Не ударь, не выругай. А, по-моему, батенька, надо любить его, дать ему все включительно до сала с салом, а доброе слово и хорошую палку всегда держите для него про запас.

У меня в жизни не раз случалось, когда я от неожиданно услышанных истин становился в тупик.

Признаюсь, что на все только что высказанные поручиком взгляды я не мог ничего ответить.

Настала третья ночь нашего стояния перед фортом Гяз. Еще в сумерки со стороны 5-го Кавказского стрелкового полка стал доноситься учащенный ружейный огонь. У нас создалось впечатление, что противник перешел в наступление. На деле выяснилось, что стрелки, в темноте продвигаясь вперед, напоролись одни на других и ввязались в перестрелку. Потерь оказалась немного, но пока все это разъяснилось, прошло около часу времени.

К рассвету 2 февраля связь донесла, что наши соседи, как справа, так и слева, подошли очень близко к неприятельским фортам.

Командир полка нашел, что и для полка наступил подходящий момент атаки форта, и он объявил, что ночью мы совместно со стрелками и отрядом генерала Чиковани перейдем в наступление. Точные указания о предстоящих действиях должны были получить с наступлением сумерек.

Около полудня нарушенная по причине снежных метелей в низовьях Палантекена связь с тылом была восстановлена. К нам прибыл из штаба корпуса офицер с очень хорошими известиями.