Читаем без скачивания Польская фэнтези (сборник) - Анджей Сапковский

За окном с огромным чувством драматизма заскулила собака. Потом снова надолго наступила тишина.

— Прошу прощения, господа. — Аннабел Прентисс встала, истинно сладострастным жестом огладила на себе одежду. — Обязанности призывают.

Как только она вышла, Мэддокс подал вполне понятный знак Абираму Торпу. Однако не успел еще охотник отставить кубок, как с места сорвался Адам Стаутон. Пастор согласно пожал плечами, Абирам Торп облегченно вздохнул и пододвинул к себе тарелку с кукурузой.

— Мне тоже... — попросил Джесон Ривет, стараясь заглушить громкое бурчание в животе. — Мне тоже надо...

Дороти Саттон матерински улыбнулась:

— За дом и налево, мальчик. Не промахнешься.

Через несколько минут Джесон Ривет уже сидел на отдраенной добела доске с дырой и мужественно боролся с реакцией организма на первый за два дня обильный обед, отгоняя мух и посматривая на свет через вырезанное в двери сердечко. «Удивительное селение, — думал он. — Тут даже уборная странная. Вполне может быть заколдованное место. Плотник Стаутон напрасно подсмеивался надо мной. Интересно, а куда отправился плотник за красивой черноволосой Аннабел Прентисс? Интересно еще, где сейчас находится и что делает Измаил Сассамон? И отыскал ли что-нибудь?»

Первые следы, на которые наткнулся Измаил Сассамон, шли от оград к реке. Индеец слышал разносившийся над водой стук валков. Однако ни одна из прачек не могла быть преследуемой Харгрейвс. Харгрейвс хромала на одну ногу, Измаил уже насмотрелся на ее следы, узнал бы даже ночью.

Он свернул за дровяной сарай, вышел к огороду, окруженному подсолнухами. Унюхал дым, быстро установил его источник — пасеку. Две женщины в шлемах и сетках, одна, судя по росту, скорее девочка, собирали мед, окуривая жужжащих над ульями пчел. Измаил несколько раз взглянул на женщин. Больше по необходимости, чтобы удостовериться. Высокая фигурой походила на преследуемую Харгрейвс. Но, тут же отметил индеец, это была не она. Та двигалась иначе.

Он пошел дальше. И за очередной оградкой, у открытых дверей дровяного сарая, столкнулся с Файт Кларк, матерью маленькой Верити.

Он поклонился, низко опустил голову, хотел пройти мимо, не поднимая на женщину глаз. Когда оказался рядом, она схватила его за рукав. Он хотел вырваться, но она не пустила. Индеец оглянулся, испуганный не на шутку.

— Не бойся, — сказала Файт.

«Тебе легко говорить», — подумал Измаил, которого безжалостно, до крови, выпороли два года назад за гораздо более невинный контакт с белой женщиной.

— Никто нас не видит и не выследит. — Женщина, казалось, читала его мысли. — К тому же я просто хотела задать тебе несколько вопросов, библейский Измаил Сассамон. — Первый: ты знаешь, что тебя зовут вовсе не Измаил Сассамон? Не знаешь, — отметила она, поскольку он не только не ответил, но и вообще на его темном грубо отесанном лице не дрогнул ни один мускул. — А из какого ты племени — знаешь? Ответь.

— Пасамакоды.

Посредине дровяного сарая, окруженный щепками и стружками, стоял большой пень для рубки дров. Файт Кларк наклонилась и положила на него несколько предметов. Измаил Сассамон вздрогнул. Внутренне.

Ожерелье из белых и пурпурных раковин. Три связанных вместе орлиных пера. И покомокон — ребристую палицу из твердого дерева.

— Любопытная, — продолжала женщина, внимательно глядя на него, — и в то же время печальная игра судьбы, что именно ты прислуживаешь в качестве гончего пса потомку проститутки из Ист-Энда и проповедника-баптиста, которых вытащили из тюрьмы в Ньюгейте, силой затолкали на корабль и выслали в Новый Свет. Ибо ты не пассамокуд и зовут тебя не Измаил.

Индеец и теперь не показал и виду.

— Ты не пассамокод, и зовут тебя не Измаил, — певуче повторила Файт Кларк. — Ты из рода Лосей, из племени вампаноагов, а зовут тебя Покумутук, сын Вагунсы, который был сыном Нинигрета. Та, которую ты считаешь матерью, скрыла твое истинное имя и происхождение, утаила их, чтобы никто не узнал, что ты дитя самой Меномини, сестры Метакомета, великого сахема вампаноагов. Да-да, того самого, которого дженгизы[17] называли Королем Филиппом, предводителем большого восстания в тысяча шестьсот семьдесят пятом. Того, чье имя до сих пор вызывает у дженгизов ужас и ассоциируется с кровью и пожарищами.

Эйя эй эй, эйя эй,Эйя эй, хо охо эй,Ате, хэйя ло,Атэ, хэйя ло...

Он даже не уловил того момента, когда начал покачиваться сам и тихо вторить ей.

— Трепещите, дженгизы! Идут вампаноаги, идут наррагансеки, идут нашуи, идут воины нимпуков и пекуотов. Месть! Мы прольем вашу кровь, дженгизы, утопим вас в море, из-за которого вы пришли, чтобы красть наши землю, убивать и заражать болезнями. Месть! Хороший белый — мертвый белый! Ты помнишь, Покумтук, сын Вагунсы? Тебе было всего шесть лет, но ты должен помнить! Как лилась кровь дженгизов под ножами и томагавками воинов, как они убегали в панике, как пылали их селения! Ты должен помнить, как огонь взвивался над крышами домов Сванзи, Таутона, Миддлфрантика, как горели Брукфилд, Хедли, Тортфилд, Дирфилд, Мидлфилд и Врентам...

Эйя эй эй, эйя эй,Аке-де, ате до,Айя-ку, эйя хо,Ате эйя хо...

— Пылали, — продолжала женщина, говорившая теперь на языке, который Измаил уже начинал, хоть и с трудом, понимать, — не только их дома. Огонь пожирал их мерзкие английские названия. Перекрашенные дженгизами местности очищались огнем, возрождались, вновь становились тем, чем были: Опеханкануг, Нонатум, Натик, Кискимин, Покопопук, Вапанге, Массапекуа, Муттамуссимсак, Тавакони, Лаповинза...

Эйя эй эй, эйя эй,Эця эй, ате до,Ате, эейе до,Ате, эйя хо...

Однако быстро развеялись надежды, победа обернулась поражением, а поражение — бойней. Великого сахема Метакомета, именуемого «Королем Филиппом», предательски убил подкупленный дженгизами регент. Твоего отца, Вагунсу, раненного, дженгизы закололи шпагами на Великих Болотах Окифеноки. Твоей настоящей матери, Меномини, дочери Киниквы, раздробили голову прикладом мушкета. Возьми вампум. Возьми покомокон. Возьми и это.

Измаил Сассамон-Покомтук увидел на пне томагавк. И нож, прекрасный, длинный, острый стальной нож, какими когда-то торговали голландцы под Олбани.

— Хороший дженгиз, — сказала женщина, — мертвый дженгиз.

Эйя эй, эйя эй,Ате, эейе до,Эйя эй, ате хо...

Измаил Сассамон, продолжая плясать, расстегнул и сбросил кафтан. «Шенектади, — лихорадочно думал он, — никакая не Олбани. Не Уорчестер, а Квисингамон, не Бельмонт, Линн и Арлингтон, а Пекуосет, Саугус и Менотоми. И Шавмут, а не Бостон. К черту Бостон!»