Читаем без скачивания История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Сен-Фаржо пользовался в Конвенте и у якобинцев влиянием благодаря своему происхождению. Он председательствовал иногда на собраниях якобинцев и шел навстречу желаниям Робеспьера. Никто не может льстить представителям народа лучше аристократа, научившегося лести при дворе. Он бывал у герцога Орлеанского и прочил отдать, как говорили, свою единственную дочь за старшего сына герцога. Огромное приданое должно было сгладить неравенство имен, а революционные принципы — уничтожить разницу в общественной иерархии.

Его богатство и высокое положение попечителя разных учреждений в Бургундии сплотили вокруг него десять или двенадцать членов Конвента, не спускавших глаз со своего представителя и готовых во всем подражать ему. Эти двенадцать голосов, присоединившихся к противной стороне по знаку Сен-Фаржо, составили разницу в двадцать четыре голоса во время голосования на процессе короля, и потому именно на Лепеллетье возлагали всю ответственность за смерть Людовика XVI. Роялистам это было известно. Таинственные просьбы посыпались на Сен-Фаржо; он обещал подать голос за помилование. Якобинцы, узнав об этих переговорах, потребовали, чтобы он опроверг их актом, залогом которому служила бы его голова, и он обещал, что будет непреклонен. В решительную минуту он сдержал слово, данное якобинцам.

Среди роялистов выделялся молодой человек по имени Пари, сын одного из управляющих имениями графа д’Артуа. Пари поступил в конституционную гвардию Людовика XVI как раз в то время, когда в ней соединились все оставшиеся верными защитники короля. Этот молодой человек принадлежал к числу тех, кто должен был напасть на конвой короля, когда его повезут на казнь. После объявления смертного приговора бешенство и горе его дошли до крайних пределов. Со спрятанной под плащом саблей гвардеец вышел из дому, надеясь, что случай столкнет его с жертвой, желательно с герцогом Орлеанским. Но случай обманул его ожидания. Герцог не появился.

Пари в сопровождении одного из своих друзей вошел в трактир «Феврие» в Пале-Рояле. Подземные залы этого трактира походили на плохо освещенные погреба. Лепеллетье часто заходил в «Феврие» и обедал в темном зале за маленьким столиком один. В этот роковой день за соседним столиком оказался Пари, который ничего не мог есть — до того был возбужден. Он вполголоса беседовал со своим другом о приговоре, произнесенном накануне, о завтрашней казни и низости народа. Дурно скрытое негодование прорывалось в звуке его голоса и в выражении лица. Два или три раза Пари порывисто вставал, выходил из зала и снова возвращался, точно поджидал кого-то. После обеда он скрестил на груди руки, склонил голову и погрузился в размышления. Его блуждающий взоры машинально перебегал по лицам присутствовавших в зале.

Когда кто-то назвал имя Лепеллетье и при этом указал на него, Пари, не знавший депутата в лицо, а также не подозревавший, за что тот подал голос, приблизился к нему и спросил: «Вас зовут Сен-Фаржо?» — «Да, что вам от меня угодно?» — «У вас лицо порядочного человека; вы же не подавали голос за казнь короля, не правда ли?» — «Вы ошибаетесь, сударь, — возразил Сен-Фаржо грустным, но твердым голосом, — я подал голос за казнь короля, потому что этого требовала моя совесть». — «Ты требовал смерти? Ну так вот же тебе за это!» С этими словами Пари делает движение, чтобы откинуть полы плаща и схватиться за рукоятку шпаги. Сен-Фаржо встает и протягивает руки вперед, приготовившись защищаться. Но гвардеец в мгновение ока вытаскивает шпагу, вонзает ее в грудь Лепеллетье и бежит вон из трактира. Перенесенный на кровать, Сен-Фаржо умирает несколько минут спустя.

Удар шпаги сделал Лепеллетье знаменитым. Вследствие особого декрета перед его гробом раскрылись двери Пантеона. Ему устроили похороны за счет нации не для того, чтобы почтить его память, а чтобы торжественней отомстить той партии, жертвой которой он пал.

Вечером в Пале-Рояле у дверей трактира сверкали обнаженные сабли, готовые отомстить за Сен-Фаржо. В саду, посреди толпы, негодовавшей, когда произносили имя убийцы, и громко требовавшей его смерти, прогуливался гвардеец Пари. Один из роялистов, узнав его, содрогнулся от ужаса. «Дело мое еще не кончено, — тихо сказал Пари, — я найду того, кого ищу, здесь или в Конвенте, и отправлю его вслед за этим».

Неделю спустя он уехал из Парижа вместе со своей любовницей и двенадцатилетним братом, в том же самом костюме, который был на нем в день убийства. Он надеялся в Дьеппе сесть на корабль, отправлявшийся в Англию. Любовница и брат проводили его только до Жизора, и оттуда он отправился по проселочным дорогам в маленький городок Форж-ле-О. Он вошел в один из пригородных трактиров и потребовал себе ужин и ночлег. Несколько разносчиков беседовали о событиях дня; Пари вмешался в их разговор. «Что думают здесь об осуждении и казни короля?» — спросил он с притворным равнодушием. «Говорят, что поступили прекрасно, — ответил один из торговцев, — и что заодно с ним следовало бы казнить и всех остальных тиранов». Пари не смог сдержать свое негодование, взявшее верх над осторожностью. «Так, значит я всюду буду встречать только убийц своего короля!» — проговорил он довольно громко, чтобы его слышали. Вслед за тем он удалился в приготовленную ему комнату. Люди, наблюдавшие за ним в стеклянную дверь, видели, как он несколько раз поцеловал свою правую руку, как бы благодаря ее за совершенный ею акт правосудия. После ужина он спросил перо и чернил, написал несколько строк на своем отпускном билете, положил пистолет под подушку и лег спать.

Рано утром разносчики отправились к мэру и в жандармское управление Форжа и рассказали о своих подозрениях, касающихся одного путешественника. Члены муниципалитета в своих трехцветных шарфах и жандармы с обнаженными саблями вошли в комнату Париса. Он крепко спал. Его разбудили. Он посмотрел на жандармов без малейшего смущения. «Это вы, — сказал он, — я вас ждал». — «Покажите ваш паспорт». — «У меня нет его». — «Следуйте за нами в городское управление». — «Я иду вслед за вами». С этими словами он сунул руку под подушку, вытащил пистолет и выстрелил себе в голову, прежде чем жандармы успели предупредить его движение. На груди у него нашли отпускной билет, выданный в гвардии короля, на котором он накануне написал следующие слова: «Это мой почетный диплом. Не трогайте никого. В имевшем счастливый исход убийстве негодяя Сен-Фаржо сообщников у меня не было. Если бы он не подвернулся мне под руку, я совершил бы еще лучшее деяние, избавив Францию от герцога Орлеанского. Все французы — трусы!»

Когда Конвент узнал об этом самоубийстве, то немедленно отправил Лежандра и Тальена в Форж-ле-О для опознания. Лежандр хотел, чтобы тело Пари привезли в столицу и протащили на тележке по всему городу на поругание толпы. Тальен воспротивился этому. Спросили мнения Конвента, который тоже отверг подобное издевательство. Гвардейца закопали, как животное, в лесу, в окрестностях города.

Три дня спустя Конвент хоронил жертву убийства. Трагический гений Шенье начертал церемониал похорон по образцу древнегреческих. На катафалке, живым пьедесталом которому служили сто федератов, покоилось обнаженное тело Лепеллетье. Одна рука его свешивалась, как бы взывая к мести. Широкая рана, через которую улетела жизнь, зияла на его груди. Окровавленную одежду несли на пиках, подобно знамени. Президент Конвента поднялся по ступенькам катафалка и возложил на голову мертвеца дубовый венок, усеянный цветками бессмертника. Погребальное шествие двинулось под тихую музыку.

Семья Лепеллетье в траурных одеждах шла за гробом. В процессии членов Конвента развевалось знамя, на котором золотыми буквами были написаны последние слова, приписываемые Сен-Фаржо: «Я умираю, с радостью пролив свою кровь за отечество, и надеюсь, что она послужит делу свободы и равенства».

Когда погребальное шествие приблизилось к Пантеону, здание было уже наводнено народом. Тело, поднятое толпой, чуть не скатилось на ступени. Феликс Лепеллетье, брат жертвы, поднялся на возвышение и, несмотря на гул толпы, обратился к ней с речью, в которой сравнил своего брата со старшим из Гракхов, и поклялся подражать ему во всем. (На другой день Феликс, держа за руку восьмилетнюю дочь своего брата, одетую в глубокий траур, представил ее Конвенту. Ребенок отдельным декретом был объявлен приемной дочерью республики.)

Мнения департаментов по поводу смерти Людовика XVI разделились. Вандея видела в этом событии проявление отчаяния, которое овладевает народом во время междоусобных войн. Департаменты Кальвадос, Севенн и Жиронда разделяли колебания, порывы и раскаяние своих представителей. Распространившийся слух о предстоящей войне вскоре заставил прекратить взаимные упреки. Пророчества Бриссо и Верньо оправдались. Европа, вначале увлеченная принципами свободы, почувствовала ужас при виде эшафота короля: она осуждала эту казнь с беспристрастием судьи, находящегося на расстоянии. Переговоры, искусно начатые Дюмурье, Бриссо, Дантоном и министром Лебреном, навстречу которым так охотно пошла Пруссия, оказались прерваны ножом гильотины.