Читаем без скачивания Пусть идет снег (сборник) - Морин Джонсон

Кухня была украшена к празднику. Полотенца, магнитики на холодильнике, занавески, скатерть… Здесь все напоминало о Рождестве.

– Заметила искусственный остролист у дверей? – спросил Стюарт. – Если так и дальше пойдет, не бывать нашему дому на обложке «Еврейства Юга».

– Тогда почему…

Он пожал плечами.

– Ну, все же так делают, – сказал он, сложил вдвое еще один ломтик индейки и проглотил его. – Особенно здесь. Не сказать, что тут активная еврейская диаспора. У нас в школе на занятиях по ивриту было всего два человека: я и еще одна девочка.

– Твоя девочка?

По лицу Стюарта словно волна пробежала – он наморщил лоб и скривил рот. Я подумала, что он с трудом сдерживает смех.

– То, что нас только двое, не означает, что мы – пара. Никто же не говорил нам «Ладно, еврейчики! Танцуйте!» Нет, она не моя девочка.

– Извини, – быстро проговорила я.

Я уже второй раз упомянула про его девушку, пытаясь показать свою наблюдательность, и он во второй раз отмахнулся. Всё. Больше ни слова. Ясно же, что он не хочет о ней говорить.

Это было немного странно… с виду Стюарт был из тех мальчиков, которые готовы говорить о своих девушках по семь часов кряду.

– А, ничего. – Он снова потянулся за индейкой. – Наверное, соседям нравится, что мы здесь живем. Ну, мы вроде как украшение этого места. У нас тут есть детская площадка, эффективная система переработки отходов и две еврейские семьи.

– И правда странно, – сказала я, взяв в руки солонку в форме снеговика, – у вас столько рождественских украшений!

– Наверное. Но это же просто праздник, ты же понимаешь? Все настолько понарошку, что ничего такого в этом нет. Мама готова праздновать что угодно. Родственники удивляются, что мы ставим елку, но елка – это же здорово! Она не связана с религией.

– Ну да. А что думает твой папа? – спросила я.

– Понятия не имею. Он с нами не живет.

Стюарта это, похоже, совсем не беспокоило. Он побарабанил пальцами по столу, чтобы закрыть тему, и встал.

– Я принесу подушки и еще одеял, – сказал он. – Сейчас вернусь.

Я встала и прошла в гостиную. Там были две елки: маленькая, у окна, и еще одна, большая, почти трехметровая, в углу; она почти согнулась под весом самодельных украшений, гирлянд и серебристой мишуры.

Чуть ли не большую часть гостиной занимал открытый рояль. На подставке стояли ноты с пометками, сделанными ручкой. Я ни на чем не играю, поэтому мне любые ноты кажутся китайской грамотой, но эти явно были еще сложнее обычного. Кто-то здесь хорошо разбирается в музыке. И этот рояль точно не был «мебелью».

Но сильнее всего мое внимание привлекло то, что стояло на рояле. Деревня Санта-Флоби, обвитая гирляндой! Она была гораздо меньше нашей, но самая настоящая.

– А что это такое, ты наверняка и сама знаешь, – сказал Стюарт, спустившись по лестнице с ворохом подушек и одеял в руках.

Да уж, знаю. У них было пять домиков: кафе «Весельчаки», магазин жвачки, праздничная лавка дядюшки Фрэнка, эльфетерий и кафе-мороженое.

– У вас их, наверное, больше, – сказал он.

– Ну да, у нас их пятьдесят шесть.

Он одобрительно свистнул и потянулся к переключателю, чтобы зажечь в домиках свет. У них не было такой хитроумной системы, как у нас, чтобы включалось все сразу, и поэтому, чтобы домики ожили, ему пришлось щелкать переключателем по очереди.

– Мама думает, что они чего-то стоят, – сказал он. – Обращается с ними как с драгоценностями.

– Все мамы так думают, – посочувствовала я и окинула домики взглядом эксперта. Обычно я об этом не распространяюсь, но по понятной причине о Деревне Санта-Флоби я знала довольно много. – Ну, – сказала я, показав пальцем на «Весельчаков», – вот этот кое-чего стоит. Видишь, он кирпичный, и тут вокруг окон зеленое? Это значит, что домик – первого поколения. В следующем году они покрасили подоконники в черный…

Я осторожно взяла домик и осмотрела основание снизу.

– Номера нет, – сказала я, – но любой домик первого поколения с заметными отличиями – уже что-то. К тому же «Весельчаков» сняли с производства пять лет назад, поэтому они сейчас немного подорожали. Этот домик можно было бы продать долларов за четыреста, только у него, кажется, труба отвалилась. Видно, что приклеена.

– А, ну да. Это моя сестра натворила.

– У тебя есть сестра?

– Ага, Рейчел. Ей пять. Не волнуйся, ты с ней еще познакомишься. Так это же круто, правда?

– По-моему, круто – неподходящее слово. Скорее грустно.

Он выключил в домиках свет.

– А кто у вас играет на рояле? – спросила я.

– Я. Это мой талант. Ну, у всех же есть хоть какой-нибудь талант.

Стюарт скорчил дурацкую рожу, и я засмеялась.

– Зря ты себя недооцениваешь, – сказала я. – В университетах любят людей со способностями к музыке.

Боже, это прозвучало так… ну, так, будто я все делаю только для того, чтобы потом понравиться кому-нибудь в университете. Я с ужасом поняла, что процитировала Ноя. Раньше я и не задумывалась о том, как противно звучит эта фраза.

– Извини, – сказала я. – Я устала.

Он отмахнулся от моих слов, будто мне не нужно было ни объясняться, ни извиняться.

– Мамы тоже любят, – сказал он. – И соседи. Я тут вроде ученой обезьянки. К счастью, мне играть нравится, так что ничего страшного. Ладно… устраивайся на диване и…

– Да, спасибо, – сказала я. – Здорово. Спасибо, что позволили мне остаться.

– Не за что.

Он развернулся, чтобы уйти, но остановился у лестницы.

– Слушай, – сказал он, – извини. Я вел себя как козел по пути сюда. Просто…

– Я знаю. Это все метель, – сказала я. – Мы замерзли, у нас было дурное настроение. Не переживай. Ты тоже меня извини. И спасибо.

Вид у него был такой, будто он собирался сказать что-то еще. Но вместо этого он просто кивнул и стал подниматься. Прежде чем исчезнуть, он спустился на пару ступеней вниз, перегнулся через перила и сказал:

– С Рождеством!

И тут меня накрыло, даже в глазах защипало. Я скучала по родителям. Я скучала по Ною. Я скучала по дому. Эти люди сделали для меня все что могли, но они не были мне родными. Стюарт не был моим бойфрендом.

Я два часа лежала, ворочаясь на диване и слушая, как где-то наверху храпит собака (наверное, это была собака) и отсчитывают секунды часы.

Я больше не могла это терпеть.

Мой телефон лежал в кармане пальто, поэтому я стала искать свою одежду. Она обнаружилась в прачечной. Пальто висело на батарее. Судя по всему, моему телефону не понравилось купаться в холодной воде. Экран даже не засветился. Неудивительно, что Ной до меня не дозвонился.

Телефон у них стоял на кухонной стойке. Я тихо подошла к нему, сняла трубку и набрала номер Ноя. Он ответил после четвертого звонка. Голос был глухой, усталый и какой-то растерянный.

– Это я, – прошептала я.

– Ли? – прохрипел он. – Который час?

– Три часа ночи, – ответила я. – Ты мне так и не перезвонил.

Он принялся крякать и хмыкать, будто пытался собраться с мыслями.

– Прости. Я весь вечер был занят. Шведский Стол, то, другое. Ты же знаешь мою маму. Поговорим завтра? Я тебе позвоню, как только мы закончим разворачивать подарки.

Я молчала. Я попала в самую сильную метель за год – за много лет, – я провалилась под лед, мои родители сидели в тюрьме… и он все равно отказывался со мной поговорить?

Но… у него выдалась сложная ночь, и я не видела смысла рассказывать о том, что со мной произошло, полусонному человеку. Люди едва ли способны сочувствовать тем, кто их разбудил, а я нуждалась в сочувствии.

– Конечно, – сказала я. – До завтра.

Я вернулась в гостиную и снова залезла в свою пещеру из подушек и одеял. У них был незнакомый запах. Не противный – просто какой-то сильный отбеливатель.

Иногда я совершенно не понимала Ноя. В такие минуты мне казалось, что он встречается со мной для галочки в какой-нибудь анкете: «У вас есть неглупая подруга, разделяющая ваши устремления и готовая к тому, что вы не сможете уделять ей много времени? Она любит слушать, как вы часами говорите о своих достижениях?»

Нет. Я просто перепугалась и замерзла. Я просто попала в странное место. Я просто нервничала, потому что мои родители попали в тюрьму из-за керамических домиков. Мне нужно выспаться – и все встанет на свои места.

Я закрыла глаза, и весь мир показался мне снежным круговоротом. Голова кружилась, и начало немного подташнивать, а потом я крепко-крепко уснула, и мне снились сэндвичи и черлидерши, садящиеся на шпагат на столах.

[глава восьмая]

Утро явилось ко мне в обличье пятилетней девочки, прыгавшей у меня на животе. Она с такой силой давила на меня, что у меня глаза выпучились.

– Как тебя зовут? – весело спросила девочка. – Меня – Рейчел!

– Рейчел! Перестань прыгать! Она же спит!

Это был голос мамы Стюарта.

Рейчел оказалась жутко веснушчатым мини-Стюартом с улыбкой до ушей и взъерошенными со сна волосами. От нее едва заметно пахло колечками Cheerios, и ей явно не помешало бы вымыться. Дэбби стояла рядом с кружкой кофе в руках. Она включила Деревню Санта-Флоби. Откуда-то со стороны кухни вышел Стюарт.