Читаем без скачивания Господин с кошкой - Денис Драгунский

Мама ей однажды сказала:

— Поля, что вы так сидите? Пойдите погуляйте по Москве!

— Гулять? — вдруг обиделась Поля. — Может, еще губы накрасить? Да с папиросочкой, как эти, прости господи?!

Поля нянчила мою маленькую сестру, а заодно присматривала за мной. Родители иногда уезжали, и мы оставались втроем — сестра, я и Поля. Она была очень добрая. Однажды у меня один приятель напился до полного безобразия, так Поля его водила в ванную умывать, а потом поила чаем на кухне.

Мне она по утрам грела рубашку. Быстро проглаживала ее утюгом и несла ко мне в комнату. Я вообще про такое никогда не слышал. Что-то райское, что-то барское. Стыдно, странно и приятно. Мне было 16 лет. Если я вечером немного перебирал по части выпить — увы, увы, случалось! — то утром она давала мне стопочку водки, соленый помидор и чашку крепкого бульона. Обычно это было по воскресеньям. Но один раз случилось перед школой. Ничего, обошлось.

Когда дома в детстве курицу за столом делили, рассказывала няня Поля, ей всегда давали шею. Куриное горло. А когда работницей была, то хозяйка у нее хотела зажилить два выходных шерстяных платья.

— А хозяйка говорит: а кто ты такая, в шерстяных платьях ходить? А я говорю: я их на свои деньги пошила!

Главное событие жизни: как она заработала на два платья, как материю выбирала, как шила, на примерки ходила, и потом такая вот подлость от хозяйки. Могла рассказывать об этом часами, в лицах, заново переживая обиду и гнев. Но она все-таки победила, отбила свои шерстяные платья. Я их видел: одно темно-синее, другое бордовое. С рюшами и буфами. С пуговицами, обшитыми шелком.

— Я перед войной замужем была, — сказала как-то няня Поля. — Недолго, три месяца. Война началась. У меня тоже было немножко своего счастья.

Няня Зина

европейская история

Баба Зина первый раз выпила, когда мы оформили ей временную прописку. До этого она держалась. А в тот день принесла бутылку и сказала мне:

— Может, отметим?

— Отметим, — легкомысленно сказал я. Налили по стопке, выпили.

У бабы Зины заслезились глаза. Я подумал — от первого глотка водки. Она сказала:

— Как мне не повезло…

Она была из Соликамска, но вообще — ленинградская. В июне сорок первого она, оставив двоих детей у сестры, поехала к родным в Минск. Началась война, она оказалась в оккупации. Ее угнали на работы в Германию. Вернулась — сначала лагерь, потом город Соликамск. Написала в Ленинград. Сестра ответила, что всего детей было четверо, двое выжили, двое погибли. Сестрины дети — выжили. Ее дети — погибли. На лесоповале нажила грыжу — на животе торчал бугор. Первый муж пропал на войне, второй был пьяница, бил по голове. Не повезло.

К нам она приехала по рекомендации одной родительской знакомой. Дочке исполнился год, жене пора было возвращаться на работу, нужна была няня.

Баба Зина прожила у нас целый год. Очень любила нашу девочку. Даже слишком. Иногда говорила:

— Она теперь не ваша, а моя. Вот придете домой, а никого нету! А мы уже в поезде едем!

Нам было страшновато.

Иногда она называла нашу Иру — Микеша. Кто это был? Ее умерший в блокаду мальчик? Я не решался спросить. Было еще страшнее.

Она была очень верная и заботливая. С широкой доброй улыбкой. Умело готовила, стирала, гладила.

— Ах, майн готт! Зекс киндер, кайн брот! — приговаривала она, подметая пол.

Тайком курила у мусоропровода. Быстро-быстро, две-три затяжки «Беломора».

И вот запила. Пила по выходным, уходя неизвестно куда. Возвращалась и ложилась спать, не сказав ни слова. Утром не могла встать. Жена оставалась дома.

— Выгонять надо, — сказал я.

— Жалко очень, — сказала жена. — Куда она пойдет? Может, попробуем полечить?

На следующий раз она не вернулась вечером. Пришла в понедельник днем, совсем пьяная. Жена была на работе, с дочкой сидел я.

— А что? — задиристо сказала баба Зина. — Зашли в ресторан, выпили по сто грамм…

Притащила из комнаты детское белье, бросила его в ванну, открыла воду. Не сняв пальто, села на край ванны.

— Баба Зина, — сказал я, — собирайся.

— Где ж мне ночевать? — сказала она. — Пока билет куплю?

— Где ночевала, там и ночуй.

— Не простишь? — сказала она.

— Нет, — сказал я.

Обняла мою дочку. Взяла чемодан. Ушла.

Вечером пришла жена. Я сказал, что выгнал бабу Зину. Жена заплакала. Дочка тоже.

Лет через пять женщина, которая ее нам рекомендовала, написала письмо. Что баба Зина работала весовщицей в овощном, потом умерла от рака. Родных у нее не было. Просила нам низко поклониться.

За что?

Если будет нужно

ледяное время

Дочь простого служащего, она с детства оказалась у самого подножия властной горы. Так получилось — жила в одном дворе со всем Политбюро. Однажды утром вышла, как всегда, в школу — а во дворе тишина и пустота, ни одной машины у дубовых подъездов. Дворник объяснил:

— Сегодня ночью взяли всех врагов народа.

Во время войны была на фронте — и в штабе, и на передовой. Шагала между вмерзшими в реку трупами немцев. Март, начинало таять. Сырой ветер шевелил невесомые светлые волосы мертвых врагов, стоящих во льду вертикально.

После войны училась в театральном институте у великих режиссеров и актеров. Какие люди, какие репетиции, какие спектакли, какие обсуждения!

О, московская богема конца сороковых — начала пятидесятых, ее красивая лихая молодость: это отдельный длинный роман!

Работала в театре, была премьершей, ездила на зарубежные гастроли. Вместе с главным режиссером бывала на официальных приемах, знакомилась с президентами, королями и диктаторами.

Потом семья, дети, внуки, племянники Кто-то умер. Кто-то уехал. Пропал, замолчал, исчез. Она осталась.

С ней осталась куча писем, приглашений, программок, книг с автографами. Кипы фотографий. В гостях у короля Фарука. В студии Питера Брука. На занятиях у Михаила Ромма. Около хижины дяди Тома…

Ей восемьдесят лет. Она часами сидит на диване, прикрыв глаза.

В голове туман и поволока. Ей кажется, что она — это русло ручья, по которому течет время. Холодное, до ломоты костей. Как листья по воде, уплывают имена, встречи, разговоры.

Она все время зовет к себе внука, показывает ему книги и фотографии. Специально готовится к таким беседам. Рассказывает медленно и долго, чтоб ничего не упустить.

Внуку некогда. Вообще-то он вежливый мальчик. Но однажды срывается.

— Да пойми же ты! — кричит он. — Это не интересно! Это никому не интересно!

Выходит и громко идет в свою комнату.

Но, устыдившись, возвращается, останавливается перед ее дверью:

— Ба! Но ты ничего, ты зови меня, если будет нужно.

Три года

правила личной гигиены…

Она не брала деньги без спросу. Она экономила. Ее новый как бы муж был человек безалаберный и щедрый. Все время совал ей купюры — «поезжай на такси, купи себе что-нибудь красивое, пообедай в ресторане». У него водились деньги, и он их не считал. Он не был богатым — она поняла это очень скоро, — но по сравнению с жизнью в ее родном N-ске это было, что называется, небо и земля.

Она ездила на метро. Покупала красивые вещи на распродажах. Обедала в дешевом кафе. За месяц удавалось выгадать тысяч десять — пятнадцать.

Она посылала их в N-ск, любимому человеку. Он был режиссер и театральный художник. Талантливый и непризнанный. Они тайком переписывались — из интернет-кафе. Она знала, что все равно к нему вернется.

Когда она поднималась по лестнице, у нее сильно билось сердце. Первый раз за три года, наверное.

Открыла дверь своим ключом. Было закрыто на цепочку. Она подергала дверь. Любимый человек отворил не сразу. Он был не один. С ним была какая-то дрянь. Кажется, девуля из местной театральной тусовки. В комнате омерзительно пахло дешевым дезодорантом и вчерашними колготками.

Она ненавидела баб, которые надевают вчерашние колготки. Даже если вчера носили их полчаса. Даже после душа. Считала таких баб неизмеримо ниже себя.

— Что это за дрянь? — спросила она вместо «здравствуй».

— Интересный вопрос, — промямлил любимый человек. — А ты где была три года?

— Что это за дрянь? — повторила она. — Кто она?

— А ты кто? — спросил любимый человек.

— Проститутка, — сказала она, не запнувшись. — Проститутка-дурочка с фантазиями. Из французского кино. Привет, пока.

Она не догадалась снять на полдня номер в гостинице. Гуляла по городу. Проехала на троллейбусе мимо театра. Обедала в ресторане. Звонила в Питер своему как бы мужу. Сказала, что конференция неинтересная и что она завтра будет дома. Купила обратный билет. За час до отхода поезда была на перроне. Ужасно устала.