Читаем без скачивания Окно Иуды - Джон Карр

Дайер нахмурился:

– Не могу сказать, сэр. Но я слышал, как полицейский врач говорил, что обвиняемый не принимал никаких наркотиков.

Глава 4

ОКНО ЛИБО ЕСТЬ, ЛИБО ЕГО НЕТ

В начале второго, когда суд сделал перерыв на ленч, Эвелин и я мрачно спускались по лестнице. Олд-Бейли, наполненный шаркающим эхом, которым отзываются мрамор и плитки, был переполнен. Мы оказались в центре сутолоки у лестницы в главный холл.

– Не знаю, почему мы так предубеждены в пользу обвиняемого, – заговорил я. – Разве только потому, что его защищает Г. М., или потому, что он выглядит так, словно всегда одолжит тебе деньги, если они тебе понадобятся, и встанет рядом с тобой, если у тебя будут неприятности. Беда в том, что на скамье подсудимых все выглядят виновными. Если они спокойны, это плохой признак, а если нервничают – еще худший. Возможно, все дело в нашей чертовой национальной уверенности, что если бы они не были виновными, то никогда не оказались бы на скамье подсудимых.

– Хмф, – отозвалась моя жена, сосредоточенное выражение на чьем лице было чревато безумными идеями.

– И напрасно.

– Знаю. Но, Кен, пока они демонстрировали все улики, я не могла отделаться от мысли, что таким чокнутым, как этот парень, может выглядеть только невиновный. А потом выясняется, что он не принимал никаких наркотиков и снотворных… Если они предъявят медицинское заключение, тогда Г. М. останется только пытаться доказать невменяемость…

Что пытался доказать Г. М., было неясно. Он подверг Дайера необычайно долгому и нудному перекрестному допросу, главным образом стараясь подчеркнуть, что в день убийства Хьюм пытался связаться по телефону с Ансуэллом еще в девять утра. Единственный веский довод Г. М. касался стрелы, которой было совершено преступление, но и он оставался загадочным. Г. М. привлек внимание к факту, что прикрепленное к стреле голубое перо было сломано. Было ли перо целым, когда Дайер видел стрелу на стене перед преступлением? Да. Дайер в этом уверен? Абсолютно. Но кусок пера исчез, когда они обнаружили тело? Да. Они нашли его где-нибудь в комнате? Нет – они обыскали кабинет, но не смогли его найти. Последняя атака Г. М. была еще более таинственной. Касались ли целиком все три пера поверхности стены? Нет, ответил Дайер. Ее касались целиком две стрелы, образующие боковые стороны треугольника, но стрела, образующая его основание, держалась на стальных костылях примерно в четверти дюйма от стены.

– И все эти вопросы Г. М. задавал кротко, как ягненок, – заметила Эвелин. – Это неестественно, Кен. Он умасливал этого дворецкого, как будто тот был его собственным свидетелем. Как ты думаешь, мы могли бы повидать Г. М.?

– Сомневаюсь. Сейчас он, вероятно, на ленче в адвокатской столовой.

В этот момент наше внимание отвлекли. Был ли этот маленький человечек служащим суда или посторонним, жаждущим поделиться информацией, мы никогда не узнали, но он внезапно пробился сквозь толпу и постучал по моему плечу.

– Хотите взглянуть на двух фигурантов дела? – спросил он шепотом. – Они впереди вас! Справа доктор Спенсер Хьюм, а слева Реджиналд Ансуэлл, кузен обвиняемого. Они спускаются вместе. Ш-ш!

Толпа на большой мраморной лестнице прижала двоих мужчин, на которых он указывал, к перилам. При бледном мартовском солнце они выглядели не слишком привлекательно. Доктор Хьюм был довольно полным мужчиной, среднего роста, с седеющими волосами, так аккуратно причесанными, что круглая голова походила на колесо. На миг он обернулся, и мы увидели самоуверенно вздернутый нос и поджатые губы. В руке он держал абсолютно неподходящий к ситуации цилиндр, который старался уберечь от расплющивания. В его компаньоне я узнал молодого человека, которого видел за столом солиситоров и которого вроде бы узнал Дайер. Он был худощавым, с прямыми плечами и выдающимися скулами. Портной хорошо потрудился над его костюмом, и он рассеянно постукивал пальцами по шляпе-котелку. Быстро посмотрев друг на друга, они продолжили спуск. Казалось, каждый едва замечает присутствие другого. Меня заинтересовало, не испытывают ли они друг к другу вражду, но, когда они заговорили, мне показалось, что речь скорее может идти не о враждебности, а о лицемерии.

– Как все это воспринимает Мэри? – спросил Реджиналд Ансуэлл тоном, обычно приберегаемым для похорон.

– Боюсь, очень тяжело, – покачал головой доктор.

– Скверно.

– Увы, да.

Они спустились еще на одну ступеньку.

– Я не видел ее в суде, – заметил Реджиналд, едва разжимая рот. – Ее не вызвали как свидетельницу?

– Обвинение не вызвало, – отозвался доктор Хьюм. – Как, впрочем, и вас.

– Я тут ни при чем. Защита меня тоже не вызвала. Какая им от меня польза? Я пришел туда после того, как он… ну, потерял сознание. Бедный старина Джим! Я думал, он слеплен из более крепкого теста. Конечно, он безумен.

– Я бы охотно это удостоверил, – пробормотал доктор Хьюм, бросив быстрый взгляд через плечо, – но у Короны, похоже, имеются сомнения на этот счет, да и сам он, как вам известно, утверждает… – Доктор не окончил фразу. – Надеюсь, вы не обижаетесь?

– Нисколько. Я знаю, что в нашей семье были случаи безумия. – Они спустились почти на целый пролет. – Ничего особенного – легкое проявление несколько поколений тому назад… Интересно, чем он питается?

– Трудно сказать. Вероятно, «он горькую сегодня пьет, – ему в ответ капрал».[5]

– Какого черта вы приплетаете армию? – осведомился Реджиналд.

– Дружище, это всего лишь фигура речи! Кроме того, я не знал, что вы все еще связаны с армией, – с беспокойством сказал доктор Хьюм. – Будем смотреть фактам в лицо. Это печальная история – я тоже потерял брата. Но жизнь продолжается: как говорится, мужчины должны работать, а женщины – плакать. Поэтому самое разумное – выбросить из головы эту неприятную историю и забыть о ней как можно скорее. До свидания, капитан. Нам лучше не обмениваться рукопожатиями – при данных обстоятельствах это покажется неподобающим.

Он быстро отошел. «Жизнь окончил Дэнни Дивер! Слышишь звонкий барабан? Полк построился в колонны, нас уводит капитан».[6] В атмосфере этого места есть нечто побуждающее людей морализировать в том духе, в каком эти строки пришли мне в голову. Впрочем, они тут же улетучились при виде Лоллипоп, блондинки-секретарши Г. М., которая пробиралась к нам сквозь толпу.

– Г. М. хочет вас видеть, – сообщила она.

– Где он? Что он делает?

– Думаю, в данный момент ломает мебель, – с сомнением отозвалась Лоллипоп. – Когда я с ним расставалась, он заявил, что намерен этим заняться. Но к вашему приходу он, вероятно, будет есть ленч. Вам придется пройти в таверну «Голова Мильтона» на Вуд-стрит в Чипсайде – это за углом.

Г. М. знал дешевые забегаловки так же хорошо, как людей с дурной репутацией. Окна «Головы Мильтона», помещавшейся в маленьком переулке, выглядели так, словно их не мыли со времен Великого пожара.[7] Зато огонь в камине приятно контрастировал с мартовским холодом. Нас проводили наверх в отдельную комнату, где Г. М. сидел перед огромной оловянной кружкой пива и тарелкой бараньих отбивных. Заткнув за воротник салфетку, он жевал отбивную в стиле, который популярная кинотрадиция приписывает королю Генриху VIII.

– Вот и вы, – проворчал Г. М., открыв один глаз.

Я молчал, стараясь выяснить его настроение.

– Полагаю, – не слишком злобно осведомился он, – вы не собираетесь оставлять дверь открытой? Или вы хотите, чтобы я умер от пневмонии?

– В прошлом, – сказал я, – вам удавалось разбираться в делах, которые выглядели безнадежными. Возможно, вам повезет и на этот раз.

Г. М. отложил отбивную и широко открыл оба глаза. На его деревянном лице мелькнула усмешка.

– Хо-хо! Значит, они думают, что загнали старика в угол?

– Необязательно. По-вашему, этот парень виновен?

– Нет, – ответил Г. М.

– И вы можете это доказать?

– Во всяком случае, собираюсь попытаться. Все зависит от того, насколько мои доказательства сочтут убедительными. – Старик был обеспокоен и почти не скрывал этого.

– Кто инструктировал вас по этому делу?

Г. М. провел рукой по лысине:

– Вы имеете в виду солиситора? Его нет.[8] Понимаете, я единственный, кто ему верит. Я жалею хромых собак, – виновато добавил он. Последовала пауза. – Более того, если вы ожидаете, что в последнюю минуту в зал ворвется скрываемый до тех пор свидетель и поднимет шум, выбросьте это из головы. В суде под председательством Рэнкина можно ожидать шума не больше, чем на шахматной доске. Все будет происходить спокойно – от одного хода к другому, как в шахматах, – и меня это вполне устраивает. Помните строки «Джона Пила»?[9] «От находки к проверке, от проверки к взгляду, от взгляда к убийству утром».

– Ну, желаю удачи.