Читаем без скачивания Пум - Софья Радзиевская

— В ликбез, стало быть, определить хочешь? — смеялась Домна и щедрой рукой налила в чашку жирного супа.

— На тебе, и с хрящиком. Ничего только у тебя не выйдет. Сказано ведь, собака — пес!

Но Петя, взяв на руки Чернушку, уже присел в углу за печкой.

— Вот увидишь, — отвечал он. — Пум, поди сюда!

Прошло десять долгих дней. Работа по «ликбезу» в чуланчике за кухней осталась тайной для всех, кроме тетки Домны. И наконец настал вечер торжества.

— Анна Васильевна, — сказал за ужином Петя. — Можно мне Пума при всех покормить? Один только раз. Я что-то покажу. Можно? Спасибо! Пум, Чернушка, ко мне!

И рыжий Васька с обидой и злостью увидел с верхушки буфета, как два маленьких носа — розовый и черный — дружелюбно уткнулись в чашку с вкусной едой.

Дети были в восторге.

— Ну и Пумка! — кричали они вперебой. — Ну просто как человечек, все понимает!

А Васька смотрел-смотрел с буфета, отвернулся и зевнул от обиды:

«Еще кошка называется. С собакой из одной чашки ест. С голоду умру — не стану. Мяауу… Фф-пшш!»

Петя утром вышел на двор и устроился с книгой на скамейке под старой липой. Это было его любимое место: здесь можно и почитать, и полюбоваться, как Пум с Чернушкой в догонялки играют. Но сегодня у них что-то игра не ладилась. Чернушка вышла на крыльцо и разлеглась на самом солнышке. Пум перед ней и прыгал, и на передние лапки припадал — делал вид, что, хочет на нее наброситься, а она вовсе на него смотреть не хочет, даже отворачивается.

Наконец Пум вспылил, тявкнул сердито и дернул капризницу за кончик хвоста: вот же тебе!

И тут… — Петя даже приподнялся на скамейке — Чернушка с шипением вскочила и хлоп лапкой по Пумкиному черному носу. Пум себя не помнил от обиды. Он рычал и лаял уже по-настоящему и, может быть, теперь щипнул бы Чернушкин хвост и посильнее, но она снова зашипела и прыг к двери. Только ее и видели.

Пум долго не мог успокоиться, подбежал к Пете и с визгом ему жаловался, потом бросился к двери и зарычал в щелку — погоди, мол, сочтемся!

Но Чернушка не отозвалась и на двор больше не вышла.

Пум до того расстроился, что даже за воробьями гоняться не захотел, хоть они у самого его носа драку затеяли. Лег около Пети, положил морду на лапы, ну просто как взрослый серьезный пес. Лежит и вздыхает.

Скоро зазвонил звонок к воскресному обеду. Все собрались очень быстро. Кому неизвестно, каковы воскресные пироги тети Домны! Но кроме пирогов оказалась еще и новость. Валя, как всегда, к обеду чуть опоздала, прибежала, когда все уж за столом сидели, да как крикнет:

— У Чернушки котятки! У Чернушки котятки!

Где? где? — закричали все разом, стулья задвигались, все собрались выскочить из-за стола, но тут Анна Васильевна вмешалась:

Нет никаких котят. Что ты выдумала, Валя? Садись скорее на место, садитесь все!

Нет, правда, — торопилась Валя, — то есть да, нет котяток. Только будут. Тетя Домна в корзинку подушку положила, а Чернушка сразу поняла, что ей. Она такая умная, сама в корзинку прыгнула. У тети Домны в комнате.

Ребятам даже пирогов расхотелось, до того было интересно посмотреть на Чернушку в корзинке, но Анна Васильевна почти рассердилась (совсем сердиться она не умела).

— Не будете смирно сидеть, никому на Чернушку в корзинке смотреть не позволю, — пригрозила она.

Пироги ели нехотя: у всех на уме были котята. Всем было интересно, одному Пуму очень грустно. Ему ведь непонятно, почему веселая Чернушка сразу с ним раздружилась.

Прошло несколько дней. Пум уже не приставал к бывшей подружке с играми. Подойдет к ней тихонечко, посмотрит, и большие его темные глаза полны недоумения, обиды.

Он пробовал приносить Чернушке свои лучшие тряпочки, складывал их на крыльце перед самым ее носом, подбрасывал и ловил их, но Чернушка отворачивалась с таким презрением, точно никогда такой ерундой не интересовалась. Пум тихонько отходил, ложился и вздыхал.

А вскоре стало еще непонятнее. Он бежал по коридору и вдруг остановился, точно наткнулся на что-то: из комнаты тети Домны послышался тихий писк.

Мыши? Нет, мыши не так пищат. Минута — и Пум оказался в комнате. Еще минута — и его мордочка просунулась под кровать, откуда пищало. Еще минута — и он с визгом отлетел на середину комнаты: из-под одеяла слышалось сердитое ворчание, а на носу его красовалась длинная царапина.

— Так тебе и надо, — сказала, войдя, тетя Домна. — Еще беды натворишь!

Нет, Пум никакой беды творить не собирался. Он жалобно повизгивал и, высунув язык, старался лизнуть царапину. Он не мог, просто не мог уйти из комнаты! То, что там пищало, под кроватью, его неудержимо притягивало. Однако он уже не смел заглянуть под одеяло. Наклонив мордочку, наставив ушки, он только слушал с таким интересом, что тетя Домна умилилась:

— Ну и пес непонятный. Ты что? В няньки просишься?

Она и не знала, что говорит сущую правду. Но выгонять Пума не стала.

Пум сидел не шевелясь. Наконец, из-под кровати выглянула Чернушкина голова. В ту же минуту Пум оказался в дальнем углу комнаты и даже отвернулся.

«И ни капельки мне не интересно, что у тебя там делается».

Чернушка, встрепанная, сильно похудевшая, минуту пристально на него смотрела.

«Смотри у меня!» — прошипела она угрожающе и выбежала в дверь.

Пум тотчас же оказался под кроватью. Он дрожал от волнения. Три маленьких черных комочка слабо попискивали в корзинке. Чуть дыша, он нагнулся и осторожно, кончиком языка, лизнул одного котенка. Он собрался полизать и другого, то тут Чернушка вихрем влетела в комнату. Каждая шерстинка у нее на спине стояла дыбом.

Миг, визг — и Пум стремглав выкатился в коридор и оттуда на двор. Кто бы думал, что маленькая кроткая Чернушка умеет так царапаться!

— Ну, дела! — повторяла тетя Домна и, всплескивая руками, хлопала себя по бокам. — Кабы сама не видела— в жизни не поверила. Он — под кровать, а я одеяло подняла: ну, как слопать ладится котят? Такое бывает. А он — ну, мать родная так котят лизать может!

Пума еле дозвались со двора, до того перепугался. Он и не понял, за что тетя Домна накормила его вкуснющими хрящиками, а ребята до смерти надоели ласками.

Он вежливо отвечал им, но, передохнув от испуга, опять оказался около кровати и долго прислушивался к удивительному писку там, в корзинке.

А дальше пошло еще удивительнее: Чернушка постепенно привыкла к присутствию Пума. Царапины па его мордочке зажили, новых она не добавляла. И наконец настала радостная минута: розовый язычок Пума опять осторожно дотронулся до маленького черного комочка. А Чернушка спокойно продолжала лежать в корзинке, точно так и полагалось.